Путеводитель по стране сионских мудрецов - Игорь Губерман

Смутить Мету не может ничто, даже (был такой случай) расстегнутая ширинка. Но один раз он понервничал, аж белый был. Дело случилось в Зальцбурге на репетиции. В зале, пустом темном зале, сидели всего-навсего два человека — Герберт фон Караян и Леонард Бернстайн.

Бернстайн приезжал в Израиль часто — каждый год. Началось это еще в 1948 году, когда он дирижировал, можно сказать, на фронтах во время Войны за независимость. Между этим человеком и оркестрантами была какая-то удивительная связь, и, на наш невежественный взгляд, ни с кем не играли они так, как с этим невысоким человеком, который за пультом был любовником, шутом, исповедником, диктатором, философом — был самой музыкой. Однажды нам посчастливилось быть на концерте, где в программе была Девятая симфония Малера. Всю последнюю часть Бернстайн простоял на подиуме без единого движения, уткнувшись головой в руки, из которых торчала дирижерская палочка. Никогда ни до ни позже не приходилось нам слышать подобного: это не было звучанием струнных — со сцены звучал хор. Впервые в жизни мы слышали, как оркестр звучал чело­веческим голосом. И когда замер последний звук, то никто в зале не осмелился пошевелиться, и через несколько бесконечно долгих мгновений Бернстайн, заливаясь слезами, поплелся за кулисы. И лишь когда он скрылся, раздались первые робкие аплодисменты. А потом, конечно, была овация, и Бернстайн смеялся и посылал в зал воздушные поцелуи, и стоял на сцене оркестр, все музыканты которого в этот вечер были гениями.

Эта история долго не давала нам покоя: ведь и мы тоже можем недвижимо стоять на подиуме, уткнувшись носом в палочку. Так почему же с нами они так не сыграют? Что-то было в этом человеке, который нарушал все мыслимые и немыслимые табу, в бисексуале, пьянице, тщеславном эгоисте, что-то было в нем, что заставляло — бог с нами, слушателями, — прожженных лабухов, видевших и слышавших всех и вся циничных оркестрантов возноситься в мир иной, где из их вполне земных инструментов исходило ангельское пение. Нам кажется, что бы ни творил Бернстайн, покуда Аполлон, так сказать, его не призывал к священным обязанностям, в нем всегда жили две самые главные вещи: полное приятие жизни такой, какая она есть, и чувство любви и сострадания к тем, кто в ней бултыхается, как говорится, без различия пола, веры и расы.

*

Власть и деньги, успех, революция,слава, месть и любви осязаемость –все мечты обо что-нибудь бьются,и больнее всего - о сбываемость.

*

Ощущаю опять и снова,и блаженствую, ощутив,что в Начале — отнюдь не слово,а мелодия и мотив.

*

Сквозь королей и фараонов,вождей, султанов и царей,оплакав смерти миллионов,идет со скрипочкой еврей.

В связи с этим хочется упомянуть о другом великом музыканте — Даниэле Беренбойме, который родился в Аргентине, с младенчества жил и учился в Израиле, а сегодня, как и все музыканты его уровня, живет одновременно всюду. Собственно, мы хотим поговорить о скандале.

Скандал очень давно, еще со времен футуристов, а то и раньше, был верным двигателем артистической карьеры. Но в Израиле, тут даже и скандалы особые. Дело в том, что, гастролируя в Иерусалиме, Беренбойм продирижировал Вагнером. «Ну и что такого особенного? — удивится читатель. — Знаменитый композитор, его повсюду исполняют». Вот тут-то собака и зарыта. Повсюду — да, а в Израиле — нет. Израиль бойкотирует Вагнера. Дело в том, что под музыку Вагнера сожгли очень много евреев. Фюрер страстно любил этого композитора («Я бесконечно многим, — признавался он, — обязан в своем духовном развитии мастеру из Байрета»), а евреев не любил и нашел оригинальный способ совместить эти свои полярные отношения.

Естественно, что никакое дело у евреев не проходит единогласно. Сторонники и противники бойкота не жалеют доводов и аргументов.

Да, говорят противники бойкота, Вагнер был малоприятным типом и даже антисемитом. Его обожал Гитлер. Да, он был официальным композитором Третьего рейха. Да, под его музыку гнали евреев в газовые камеры. Но человек — это одно, а творчество — другое. Когда не требует поэта… и так далее по тексту, всем известному. Опять же: не он виноват в том, что его музыку использовали так, как использовали. Что был антисемит — не очень хорошо, но можно подумать, что Шопен и Чайковский ими не были, так что же — не исполнять Шопена и Чайковского? И наконец, мы живем в демократическом обществе, и тот, кому не по душе Вагнер, может попросту его не слушать, но другим мешать он права не имеет.

Вагнер был не просто антисемитом, отвечают сторонники бойкота, он был идеологом антисемитизма, одним из духовных отцов нацизма. И в доказательство приводят слова самого Вагнера. Поскольку Вагнер писал живо и образно, мы не откажем себе в удовольствии процитировать несколько его пассажей. Итак.

«Евреи — это черви, крысы, глисты, трихины, которых нужно уничтожить, как чуму, до последнего микроба, потому что против них нет никаких средств, разве что ядовитые газы».

(Эта интересная мысль высказана за восемьдесят лет до начала употребления газа в качестве средства для решения еврейского вопроса.)

 «Я пришел к выводу, что даже одной микроскопической капли еврейской крови уже достаточно, чтобы человек никогда не смыл с себя позор быть евреем, и он должен быть уничтожен».

(И эта идея была подхвачена, хотя и не совсем: 1/32 еврейской крови прощалась — нацисты оказались гуманнее.)

О своей собственной музыке (об опере «Парсифаль») Вагнер пишет:

«Звуки уничтожения, которые я написал для литавр в соль миноре, олицетворяют гибель всех евреев, и, поверь, я не написал ничего прекраснее».

«Парсифаль — это избавление от Избавителя, ведь в жилах Христа текла еврейская кровь».

Вагнер не ограничился музыкой: он представил в баварский парламент проект уничтожения евреев — это, насколько нам известно, первый план геноцида, представленный официально.

Кстати, это вызвало резкую реакцию Ницше, заявившего, что музыка Вагнера — это «яд, одурманивающий мозг», и написавшего Вагнеру, что он достоин «умереть в тюрьме, а не в своей постели. Вы не человек, Вы просто болезнь».

А как относятся к музыке Вагнера его коллеги-музыканты?

Д. Верди: «Как бы ни было грустно, но мы должны расстаться с музыкой Вагнера, если не хотим, чтобы нас поглотила злая сила».

Г. Нейгауз: «Музыка Вагнера пробуждает худшее».

В. Софроницкий: «В нем меня отталкивают какие-то черты, предвосхищающие самое ужасное у немцев — фашизм».

Но самым убедительным аргументом против разделения Вагнера-человека и Вагнера-композитора являются слова самого Вагнера: «Было бы величайшей ошибкой отделять Вагнера-мыслителя и философа от Вагнера-композитора. Может быть, в других случаях возможно, но в моем нет».

И вот еще что интересно: Вагнер — художник, стоящий на стороне смерти. Прочитав Шопенгауэра, он делает одобрительный вывод: «Его главная идея — окончательное отрицание воли к жизни… Это истинное серьезное желание смерти, бесчувствия, тотального уничтожения».

(Сам Шопенгауэр, прочитав посланный ему Вагнером текст «Нибелунгов», возненавидел его и отослал назад.)

Последнее слово — автору книги «Взлет и падение Третьего рейха» Уильяму Ширеру, лично встречавшемуся с Гитлером, одному из самых авторитетных специалистов по истории, политике и культуре Германии двадцатых— сороковых годов XX века: «Вагнер… создал германское мировоззрение, адаптированное и утвержденное Гитлером и нацистами как свое собственное. Рассмотрение творчества Вагнера лишь в узкомузыковедческих рамках не только сужает наши представления о его громадном значении в эволюции германского общества, но и создает искусственную границу ответственности».

А как же реагируют на исполнение Вагнера те, у кого до сих пор на руке не выцвел номер? Наш знакомец в пятидесятые годы, еще мальчишкой, жил в районе Рехавия в Иерусалиме, районе, где обитало много выходцев из Германии. В доме напротив жила женщина, о которой было известно, что привелось ей пройти через концлагеря. Жила она одиноко, тихо, с соседями общалась мало и неохотно. А в его доме обитал меломан, обожавший слушать классическую музыку, для чего у него имелся патефон и пластинки. И вот однажды теплым летним вечером поставил он на патефон запись «Тангейзера», с той самой божественной музыкой, которую исполнил Д. Беренбойм в своем концерте. И когда поплыли долгие нежные звуки, из дома напротив раздался вой. Этот жуткий нечеловеческий вой затих только тогда, когда машина «скорой помощи» отъехала на достаточно далекое от Рехавии расстояние. Женщина эта в свой дом не вернулась. Следует, правда, добавить, что любительклассической музыки больше пластинок с записями Вагнера не ставил.