Дом Павлова - Лев Савельев

И теперь он ставил себе новую задачу: Воронов считал, что мало научиться в совершенстве владеть оружием. Надо так поражать врага, чтоб самому остаться невредимым.

— Только тогда ты страшен для врага, когда жив и стреляешь. Мертвый врагу не помеха, — твердил он своим ученикам. — Не пожалеешь пота, чтобы саперной лопаткой поработать, будешь вести огонь безотказно — и врага уничтожишь, и сам цел останешься.

Но себя он уберечь не смог…

В ближайшем же бою он первый выскочил из блиндажа и тут же был ранен. А вылечившись в госпитале, попал в Тринадцатую гвардейскую дивизию, которая тогда набиралась сил за Волгой, Командир пулеметной роты Дорохов быстро оценил этого сержанта — мастера своего дела. И Воронов снова — в который раз! — занялся тем, что стало его призванием: учил и учил пулеметчиков.

На сталинградской земле Воронов и его люди сразу же отличились.

Когда третий батальон переправился на правый берег Волги, Воронова оставили охранять командный пункт в домике с вывеской «Клуб моряков». Но получен приказ наступать, и пулеметчики двинулись по крутому каменистому обрыву вверх и дальше — по Солнечной улице. Весь день шел тяжелый уличный бой. Потом брали школу, потом отвоевывали дом военторга. А затем произошло то, о чем Илья Воронов не забудет никогда.

День клонился к оконцу. Только что утих горячий бой, но расчет продолжал оставаться на своей огневой позиции — в полуразрушенном домике. Посреди комнаты на обеденном столе, стволом направленный в раскрытое окно, стоял пулемет, готовый каждую минуту заговорить снова. Противника в непосредственной близости не видно — лишь издали доносились раскаты артиллерии да ветер кружил пыль по перепаханной мостовой. Изредка снаряд залетал и сюда, на площадь, и тогда стены сотрясались словно при землетрясении. Но все же это была передышка. Каждый занимался своим делом. Один наблюдал через окно за местностью, другой набивал патронами пулеметные ленты, кто-то жевал.

— Вы, ребята, тут хорошенько глядите, — сказал Воронов, — а я схожу к командиру роты, пока тихо…

Отлучился он не надолго. Минут на пятнадцать не более. Но когда вернулся, то не смог открыть дверь.

— Ребята, отворите!

Молчание.

— Да отворите же, нашли время для шуток! — Он уже начал злиться.

Но дверь не поддавалась. Вороновым овладела тревога. Уж не заблудился ли он? Но нет — домик тот же, и комната та же. Тогда он продавил филенку и просунул голову в образовавшееся отверстие. И ничего не мог разобрать.

Темень. Пыль. Никто не откликается. И лишь вглядевшись, он увидел доски, стоящие торчком на том месте, где еще четверть часа назад находился пулемет…

В комнату угодил снаряд, и развороченная балка заклинила дверь.

— Ребята все погибли… Пулемет согнуло в дугу… Один я остался, — едва слышно докладывал он потом командиру роты.

— Что ж поделать, сержант, война! — с грустью ответил Дорохов. — Иди получай новый пулемет. Злее драться будешь.

Злее… Чего-чего, а злости накопилось достаточно, чтоб сторицею отплатить врагу сразу за все: за родное село Глинки, где осталась старенькая мать да сестры, и за кровь товарищей, и за камни Сталинграда…

В тот же день командир отделения старший сержант Илья Воронов получил новый пулемет, и в третий раз был составлен пулеметный расчет: первый номер — сержант комсомолец Идель Хаит, сапожник с Одессщины; второй номер — коммунист Алексей Иващенко, милиционер из Луганской области; пулеметчик Иван Свирин — колхозник из-под Астрахани и подносчик патронов Михаил Бондаренко из Майкопа.

В таком составе расчет Ильи Воронова и был выделен для подкрепления в занятый сержантом Павловым и его товарищами зеленый дом.

В группу подкрепления ввели и бронебойщиков. На них ложилась главная тяжесть — отбиваться от вражеских танков. Отделение бронебойщиков возглавлял комсомолец, старший сержант Андрей Сабгайда. Его людей в шутку называли «сабгайдаками», А еще их называли «интернациональной бригадой». И не без основания: одно ружье было у татарина Файзерахмана Рамазанова и украинца Григория Якименко — двух неразлучных друзей, которые всегда оставались вместе, как ни перемешивались взводы; в другой расчет входили казах Талибай Мурзаев и узбек Мабалат Турдыев. И наконец, третье ружье было в руках узбека Ишбури Нурматова и его напарника-грузина. Чем не интернационал!

Таковы были те, кому предстояло оборонять зеленый дом, ставший впоследствии знаменитым Домом Павлова.

В ту хлопотливую ночь тревожные мысли беспокоили штаб полка. Как там первый батальон? Связь с ним прервалась окончательно. Что происходит за передним краем в тех домиках, левее военторга? После смертного поединка пулеметного расчета Павла Демченко с четырьмя гитлеровскими танками противнику удалось отрезать девятую роту. Ни один человек не вернулся. И никто никогда не узнает, что там произошло… Даже полевая сумка, найденная на убитом писаре, не расскажет об этом…

Да, недолго командовал ротой лейтенант Иван Бойко. Елину хорошо запомнился этот бравый комвзвода. Еще там, в заволжском резерве, бывало, на весь плац раздавалась его всем полюбившаяся прибаутка: «Не жалей коленок, не жалей локтей… у старшины одежды хватает!»

— Полегли, должно быть, ребята, — как бы отвечая мыслям Елина, произнес Кокушкин.

— Должно быть, полегли, Олег Иольевич, — глухо отозвался командир полка на голос комиссара.

Он не знал, кого именно имел в виду комиссар. Но Елин сам непрестанно думал все о том же: об отрезанной за домом военторга девятой роте, о первом батальоне, попавшем в тиски у вокзала, о разведчиках, отправившихся в зеленый дом… Идут вторые сутки, а оттуда никаких вестей.

И вдруг, словно в ответ на эти думы, в штольне появился боец. Его внешний вид говорил, что он побывал в переделке: без пилотки, весь в глине и известке, рукав шинели изодран. Он ввалился в помещение и прямо с порога выпалил:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться!

Рука солдата дернулась — хотел, видно, отдать честь, но, вспомнив в потерянной пилотке, вытянул руки, по швам. Санинструктор Калинин — это был он — с трудом сдерживал волнение.

Блуждая в ночи по изрытым улицам, избегая наиболее простреливаемых участков, Калинин запутался в городских развалинах и не смог найти штаб батальона. Зато дорогу в штольню он знал хорошо. И вот он здесь, в штабе полка.

Елин, все еще занятый невеселыми мыслями, даже не взглянул на солдата, только молча кивнул.

— Я из дома Павлова! — четко отрапортовал Калинин.

Так впервые прозвучало сочетание двух простых слов — Дом Павлова, — впоследствии ставших символом солдатской славы.

— Что это за дом Павлова такой? — удивился полковник. Только теперь он обратил внимание на необычный вид бойца, на его возбужденное лицо.

— А это наш сержант Павлов занял большой дом на площади, зеленый, четырехэтажный, — уже без всякой официальности весело пояснил Калинин. И он вытащил из-за обмотки помятый листок бумага — донесение сержанта, адресованное капитану Жукову.

С тех пор как четыре смельчака овладели зеленым домом, прошли целые сутки. И уже второй раз за сутки исчезал в ночной мгле санинструктор Калинин. Кто знает, чем окончится эта вторая его попытка доставить донесение?

А напряжение в доме росло. Просто загадка — почему противник не штурмует? Не оставит же он в покое дом, являющийся ключом ко всему участку! Не может этого быть. Не иначе как что-то затевает. Скорей всего жди ночью гостей..

Из окон первого этажа Александров и Глущенко наблюдают за площадью.

Небо заволокло густыми облаками — лучам луны их не пробить. Пусто на площади. И подозрительно редко взвиваются осветительные ракеты.

Зловещая это тишина!

Но где-то там, в стороне, бой не умолкает. Со стороны заводских поселков доносится артиллерийская канонада да слышится приглушенный треск автоматов и пулеметов.

Глаза впиваются в пустынную площадь. Здесь все уже хорошо знакомо — каждая груда щебня, каждая воронка от снаряда. Вон из-за того домика, слева — до него метров полтораста, не более — прошлой ночью выползали фашисты. С каким упрямством лезли они под убийственный огонь четырех автоматов! Там еще валяются неубранные трупы…

Горячая была ночка! А что предстоит сегодня? Может быть, уже через час, через минуту? Удастся ли отбить еще один натиск? Патронов взято немало, но ведь всему приходит конец! Павлов проверяет свой запас: осталось только полдиска… Пожалуй, и у ребят не больше.

Наблюдение за двором ведет Черноголов. Эта сторона вроде благополучная. Там — свои. Но это лишь считается так. А на самом деле, кто разберется в этом «слоеном пироге», когда до противника порой сотня метров или того меньше — хоть переговаривайся! — а где-то позади тоже засели фашисты. Обстановка меняется каждый час, и тут знай только одно: держи ухо востро.