Протокол 'Наследник' - Александра Лисина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это оказалось странно — мыслить за себя самого и одновременно понимать, что помимо моих собственных знаний и воспоминаний где-то там, на задворках, имеется целая гора неосвоенных сведений, которая воспринималась мной, как огромная куча беспорядочно наваленных вещей, при мысли о разборе которых волосы на затылке вставали дыбом.
Вот и про акрионы я, оказывается, теперь знаю. И цифры из отцовских отчетов сами по себе вдруг в памяти всплыли. Интересно, а еще что-нибудь путное мне удастся оттуда выудить?
Однако стоило мне прикоснуться к этой горе, как виски тут же немилосердно разнылись.
«Процесс адаптации не завершен, — тихо подсказала невидимая Эмма. — Сроки окончания процесса ориентировочно составляют от семи дней до двух с половиной недель».
— Твою ж мать… и оно все это время будет так болеть⁈
«Высокая нагрузка на разум. Недостаточная пластичность. Неизвестная переменная. Процедура загрузки остановлена из-за высокого риска для носителя крови», — не слишком обнадеживающе ответила система.
Черт!
— Где ты? — прохрипел я. — Эмма, покажись. Я хочу тебя видеть.
Не знаю, почему, но в этот момент мне вдруг некстати подумалось: а почему, если слепок ее личности изначально принадлежала мальчишке, тан дал ей женские имя и голос? Это вышло случайно? Умышленно? Просто потому что аббревиатура такая вышла? Или он на эту тему вообще не заморачивался?
Хотя, возможно, дело заключалось лишь в том, что когда слепок сняли, Адрэа был слишком маленьким, чтобы идентифицировать себя как полноценного мужчину. Да и личность, которая от него произошла, оказалась во всех смыслах неполноценной, поэтому ее пол, по сути, оказался неважен.
Ощутив легкое покалывание в правой руке, я поднес ее к глазам и с облегчением выдохнул, обнаружив, что мои пальцы наполовину покрыты тонким, слегка бликующим на свету слоем найниита, который, впрочем, быстро приобрел телесный оттенок и полностью слился с кожей.
Я его, правда, все еще ощущал. Как легкий налет, едва уловимое присутствие чего-то чужеродного. Потом ради интереса подвигал пальцами, коснулся бортика капсулы. Убедился, что, несмотря на найниит, чувствительность полностью сохранилась. Затем попытался мысленно сделать из найниита полноценную перчатку, однако даже небольшое мысленное усилие принесло с собой новую боль. Да еще и Эмма тихонько шепнула:
«Материала недостаточно. На данный момент размеры найниитового покрытия округлой формы не превышают двух райнов при толщине в одну вторую».
«Блин, мало!» — расстроился я, поневоле сравнив местную меру длины с дюймом.
Площадь покрытия пять с небольшим сантиметров! Даже меньше, чем у мужика на презентационном ролике! Понятно, что если уменьшить толщину хотя бы до семи-восьми миллиметров, как там, площадь станет больше, но этого все равно недостаточно — раз. И с уменьшением толщины эффективность защитных свойств найниита тоже будет прогрессивно снижаться.
«Какую минимальную толщину найниита ты сможешь сделать без потери целостности покрытия?» — спросил я, все еще морщась от боли.
«Минимально возможная толщина для цельного покрытия из найниита будет соответствовать размерам одной найниитовой частицы».
«Так. А насколько эффективна такая защита будет, к примеру, против той пули, что мы видели на демонстрационном ролике»?
«Эффективность низкая, — спокойно отозвалась Эмма. — Минимально допустимая толщина найниита для эффективного противостояния снаряду мелкого калибра составляет не менее одной пятой райна. Для снаряда среднего калибра — не менее одной третьей райна».
То есть для чего-то более серьезного толщину найниита надо делать от одного, а лучше от полутора сантиментов и выше?
Блин!
Я ради эксперимента попытался посмотреть, как это будет выглядеть на практике, но из-за резко усилившейся боли от этой идеи пришлось отказаться. Оставалось надеяться, что через несколько лет найниита во мне будет достаточно. А там, может, когда-нибудь удастся найти расходники, чтобы довести его количество до желаемого уровня.
Успокоив себя таким образом, я отрубился, словно получил приличную дозу обезболивающего и одновременно снотворного. И лишь в четвертый раз проснулся уже абсолютно нормальным. Без боли. Без тумана в голове. И даже руки-ноги после пробуждения функционировали вполне сносно.
«Программа реабилитации, — тут же откликнулась на мое мимолетное удивление Эмма. — Начальный курс окончен. Физические параметры в норме».
Хм. Спасибо за заботу, не ожидал…
Я достаточно легко выбрался из капсулы и внимательно оглядел свое новое тело.
По-прежнему худое, совсем детское, слабое. Судя по дряблым мышцам, горе-папаша не давал пацану времени даже на простые физические упражнения. Маленький Адрэа не бегал по улице, не играл с друзьями, не лазил по деревьям, как положено нормальному мальчишке. Похоже, последние годы своей жизни пацан почти безвылазно провел в лаборатории. Недаром тут и одежды для него имелось с запасом, да и медкапсула, о чем я только сейчас подумал, была рассчитана именно на ребенка.
Ладно. Это уже мелочи.
— Эмма, сколько прошло времени? Как долго я еще смогу пробыть в убежище?
«Запасов еды и воды хватит на восемь недель, — едва слышно прошелестела система. — Запасов воздуха — на двое с половиной суток. Угроза существования носителя. Протокол восстановления сокращен по объективным причинам».
А, так вот почему после пробуждения мне было так фигово…
В памяти, сопроводив это дело новой вспышкой боли, как по заказу, всплыла информация о том, что во время работы медкапсулы человеческое тело не должно подвергаться дополнительной стимуляции. Мозг — это же биоэлектрический орган, а миостимуляция, как ни крути, тоже основана на принципе передачи потенциалов. Поскольку одно с другим мешать было нельзя, то за время загрузки информации мои мышцы никто не трогал. Миостимуляция и коррекция последствий должны были стать завершающим этапом моего пребывания в медицинской капсуле. Однако, похоже, я провалялся в этом гробу несколько дольше ожидаемого, плюс из-за каких-то осложнений процесс загрузки пришлось остановить раньше времени, а в довершение всего Эмма была вынуждена урезать программу реабилитации, чтобы успеть в срок и
