В соответствии с преступлением - Джо Холдеман

Мои братья и я

пришли смотреть

человеческий ритуал перехода в тихий мир.

Конечно, мы не вправе вмешаться.

Священники

увидели красный свет в пустыне

и послали нас сюда получить указания.

Может быть, надо помочь

отнести тихих.

- Где твои старшие братья?

- Кроуэлл-кто-шутит,

мои наистарший и наимладший братья

стоят около их брата

Киндла-кто-правит.

Он также попросил нас, чтобы

мы отвели его в темноте,

чтобы мы отвели его к тебе,

но мы не могли нарушить

приказ священников.

"Господи, спасибо тебе!" - подумал Отто. Он с минуту соображал, можно ли использовать бруухианина как прикрытие, но это было бы слишком подло. И к тому же безрезультатно: он очень мал.

Вздрогнув, Отто осознал, что он различает слабые очертания туземца на фоне более светлой скалы. Он достал коробочку и проглотил последнюю таблетку гравитола. Мгновенно усталость как водой смыло.

Мак-Гэвин выглянул из-за края валуна. Он еще не мог различить Киндла, но это было делом всего лишь нескольких минут: заря здесь разгоралась быстро. И тогда Киндл не спеша направится к нему.

Внезапно у Отто родился план... Он был вопиюще прост, но достаточно рискован. Однако замысел должен был сработать. К тому же выбирать не приходилось.

Отто набрал в охапку камней и пополз по пустыне с максимальной быстротой, какую только позволяла осторожность.

К тому времени, как его рука нащупала край пыльной ямы, уже достаточно рассвело, и он увидел, как его кисть исчезает в порошке. Отто пошарил вокруг, чтобы понять, как идет край ямы, затем высыпал камни на землю, положил рядом вибронож и опустился в теплую яму, борясь с желанием немедленно выкарабкаться наружу.

Он сложил камни на краю таким образом, чтобы они скрывали его голову из виду, когда он погрузится по подбородок.

Отто нажал на кнопку виброножа. Клинок вышел только наполовину. Он коснулся его пальцем - сталь не вибрировала. Должно быть, в механизм набилась пыль. Что ж, у него все еще оставались лезвие и острие.

Он услышал, как передвигается Киндл, - примерно метрах в двадцати от него. Все еще не видя противника, Мак-Гэвин швырнул камень в его сторону.

Ответом была вспышка лазера. Луч опалил валун, за которым Мак-Гэвин прятался ранее. Он услышал, как лопается камень, и ощутил острый запах озона и двуокиси азота.

- Что, Мак-Гэвин, жарко? Я знаю, где ты,- я слышал, как мой маленький друг направлялся к тебе. Лучше выходи и избавь себя от ожидания.

Он еще раз пальнул по валуну.

Теперь Отто увидел Киндла. Рядом шли три бруухианина. Киндл ступал очень осторожно, осматривая землю. Отто погрузился, по ноздри.

- Вот оно, Мак-Гэвин!.. Теперь тебе конец.

Отто выглянул из-за бруствера и увидел спину Киндла всего в пяти метрах от себя. Если бы нож работал, он метнул бы его и с врагом все было бы кончено. Но два дюйма неподвижной стали годились только для ближнего боя.

Мак-Гэвин сжал нож, бесшумно выбрался из ямы и легко побежал к Киндлу. Тот орал, обращаясь к валуну, и водил лазером на уровне глаз. Все было просто-даже чересчур.

Вдруг один из бруухиан дернул головой, завидев Кроуэлла. Киндл уловил движение и обернулся. Отто сделал нырок, стремясь подсечь его. Луч скользнул по Мак-Гэвину - его плечо и половина лица вспыхнули - и тут же ушел в сторону. Отто повалился на Киндла, и оба тяжело упали в пыль. Мак-Гэвин прижал здоровую руку Киндла к земле и, в то время как рыскающий луч бесцельно бил по скале, вонзил нож в спину врага раз, и еще раз, и еще... Не видя света от боли и ненависти, в слепой ярости он инстинктивно подбирался к самому уязвимому месту-почкам. От толчков нож заработал: лезвие с гудением выскочило до отказа и тут же с одинаковой легкостью взрезало и плоть, и кости, и внутренние органы. Киндл выгнул спину дугой и затих.

Отто встал на четвереньки и увидел, что Киндл в спастической судороге все еще сжимает лазер, который исправно плавил скалу. Не в силах разжать захват Киндла на рукоятке пистолета, МакГэвин бросил это занятие и тут же почувствовал, как волны невыносимой боли захлестывают его тело. И вспомнил свои тренировки.

Все еще склоняясь над телом Киндла, он закрыл глаза и принялся повторять мнемонический ряд, который, по правилам гипнотренинга, должен был обособить боль, отделить ее от тела и согнать в крохотную точку. Когда боль сжалась в булавочный укол, раскаленный до звездной температуры, он вырвал ее из тела и оставил вовне, в каком-то миллиметре от кожи.

Осторожно-осторожно он сел на землю и медленно высвободил те участки мозга, которые не были заняты удержанием боли вовне.

Отто коснулся лица тыльной стороной кисти, а когда отнял руку, за ней потянулись длинные нити расплавленной пластиплоти. Отто заметил, что его другая рука вся в крови. Это была кровь Киндла. Она стекала на землю, сочилась тяжелыми каплями, и вместе с ними уходила жизнь его врага, но Отто не чувствовал ни триумфа, ни раскаяния, ни жалости - он не чувствовал ничего.

Материал, из которого была сделана его рубашка, испарился, а пластиплоть на плече словно растаяла. Там виднелась его подлинная плоть - воспаленно-розовая по краям, потом красная, вздувшаяся волдырями, и, наконец, в центре раны был черный комок обуглившегося мяса размером с кулак. По плечу сбегала струйка крови. Отто бесстрастно осмотрел ожог и решил, что кровопотеря невелика, поэтому с перевязкой можно подождать.

Из-за скал вышли два молодых бруухианина и остановились над Киндлом. Следом появился наистарший. Он приблизился, сильно хромая, и что-то быстро пророкотал в неформальном ключе - настолько быстро, что Отто не смог уловить смысл.

Бруухиане подняли одеревенелое тело Киндла и водрузили его себе на плечи, как бревно. Внезапно Мак-Гэвина осенило, что Киндл, в сущности, не был мертв. Наистарший и наимладший братья переправили его в "тихий мир" еще в то время, когда Отто яростно работал ножом. Он уставился на рот Киндла, перекошенный от смертной боли, и вспомнил, что Уолдо говорил о клетках, увиденных в микроскоп.

Этот человек был еще жив, но он умирал. И будет умирать теперь сотни лет.

На лице Отто появилась улыбка.

Еще до полудня доктор Норман с двумя носильщиками отыскал дорогу в пустыне и вышел к Кроуэллу. Тридцать лет медицинской практики дались даром: доктор был не готов к зрелищу, которое открылось его глазам. Посреди лужи засохшей крови сидел смертельно раненный человек. Половина лица его была обожжена и являла сплошную гноящуюся рану. Другая половина блаженно улыбалась.