Следы на траве (сборник) - Андрей Всеволодович Дмитрук

эльфах… — Яков Матвеевич слушал, порою ободряюще кивая; Богдан невольно увлекался все больше и больше.

— Есть очень интересные славянские предания. Вот, например… — Он выудил из внутреннего кармана записную книжку, распухшую от вложенных клочков бумаги и перетянутую резиновым колечком. — Карел Яромир Эрбен. «Баллады, стихи, сказки». Это замечательный чешский поэт, собиратель фольклора… Здесь есть большая сказка, которая так и называется — «Домовые». Там, конечно, масса всякой мистики, но попадаются вещи очень даже несказочные. Можно, я прочту кое-что? Я вас не задерживаю?..

— Читай, голубь! — промурлыкал директор, подпирая рукой щеку. — Хоть отвлекусь ненадолго от бумаг своих треклятых… Давай!

У лаборанта снова заныло сердце — был, был в этом потакании здоровенный подвох! Но Богдан все же откашлялся и начал читать:

— «В Либеницах, в овчарне, тоже жил домовой, здесь его звали Шетек. На вид это был маленький мальчишка, только на руках и ногах у него коготки. О нем рассказывали много забавных историй. Шетек любил дразнить собак, кошек и индюков, любил насолить пастухам и батрачкам». И дальше. Одна девушка обварила домового кипятком, так он ей отомстил: «Однажды она лезла по стремянке на чердак, а Шетек взял да и запутал ее в стремянке так, что ей пришлось звать на помощь, чтобы ее выпростали». Затем Шетек, тоже в порядке мести, вплел сено в волосы одного пастуха, и тот был вынужден остричься наголо; разорвал туфли служанки, и все в подобном роде. Наконец хозяйка решила выгнать домового и позвала человека, который умел это делать. «Человек пришел, велел всюду насыпать муки и начал заговаривать домового. Шетек вопил так, что слушать было страшно; не хотелось ему уходить, но пришлось. На муке были видны следы, словно собачьи лапы…» Вы еще не замечаете во всем этом… ничего знакомого?

— Занятно, — сказал Яков Матвеевич, раздавил окурок в пепельнице и поскреб пятерней седую макушку. — Обезьяньи повадки, что ли? Ну да, точно, обезьяна. Зловредная такая, пакостная!..

— Вот именно, обезьяна… или что-то очень на нее похожее, предельно реальное! Хотя этот Шетек у Эрбена еще и разговаривает и делает всякие волшебные вещи, можно легко отделить правду от украшений, обычных для фольклора… Если позволите, еще пару отрывков. Вот… Действие происходит в средневековой Литве. — Богдан торопливо перелистал записную книжку. — «Повелел князь креститься, я и окрестился, повелел Христу бить поклоны, я и бью, но чего же мне старой нечисти творожку жалеть, не кинуть ей печеной репы, пены не плеснуть с пива? Не сделаешь этого, лошади падут или коровы опаршивеют, молоко станут с кровью давать, а то и урожай пропадет… В старину этой нечисти лучше жилось… А нынче леса повырублены, есть нечего, по городам в колокола звонят, вот вся нечисть и зарылась в самых дремучих борах да и воет там с тоски. Пойдет литвин в лес, так там его то один, то другой божок за полу кожуха дергает: „Дай!“, говорит…» Это — из «Крестоносцев» Генриха Сенкевича. Ну чем не экологическая картина? Антропогенное[5] воздействие на природу, вид в экстремальных условиях… И еще маленький фрагментик. Из книги «Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири», составил фольклорист Валерий Зиновьев. Это быличка — «свидетельское показание», основанное на народном веровании. Об одной крестьянке: «Однажды она опять осталась одна. Видит, кто-то вышел мохнатый… Зыбку качает с ребенком. И хохочет, и хохочет! Лицо белое-белое, а сам весь чернущий. Вот так покачает зыбку и исчезнет…» Рассказывает другая сибирячка: «А наутро-то в баню пошла, светло уж, все на работу идут, а я, говорит, баню открыла, а он — в дверях. Он меня в баню не пущат, стоит, а морда о б е з ь я н ь я».

— Лихо, брат! — восхитился директор — пожалуй, слишком шумно, чтобы казаться искренним. — Ну и что же это, по-твоему, за обезьяны такие, что при человеке кормятся? Может, ты уже и вид определил. Карл Линней[6]?..

— Нет, вид пока не определил, — смущенно сказал Богдан. — Но семейство, пожалуй, знаю.

— Да ну?! Кто ж такие?

— Вы почти угадали с обезьяной, Яков Матвеевич. Подотряд полуобезьян, семейство лемурообразных, подсемейство… ну, наверное, лемуровых, точнее сказать не могу. Да, именно л е м у р ы! Мне это пришло в голову еще классе в пятом-шестом, когда я впервые прочел о мадагаскарских лемурах и понял, какое у них великолепное сходство с нашими домовиками! У мальгашей[7] лемуры окружены суеверным страхом и почти религиозным поклонением. Они якобы могут превращаться в людей. Духи малагасийской мифологии выглядят так же, как лемуры. Это карлики, сплошь покрытые волосами, являющиеся ночью в дома: злые — калануру и добрые — вазимба; тем и другим надо жертвовать еду… совершенно как нашим домовикам!..

— Молодец, — покровительственно кивнул Яков Матвеевич. — Кстати, а ты знаешь, что один близкий родственник лемура, филиппинский долгопят, так и называется…

— …«Тарзиус спектрум», то есть долгопят-привидение, он же «кобольдмаки», или маки-д о м о в о й! — бойко подхватил лаборант.

— Ну-у, брат! — совсем расцвел директор. — Вот это да! Моим бы аспирантам такое знание материала, сукиным детям… Значит, по-твоему, некий вид лемуров, живущий, можно сказать, по всему свету, с давних времен научился почти незаметно сосуществовать с человеком, кормиться за его счет… и везде его окружали легендами, поверьями?

— В общем, так, — сказал Богдан, опять внутренне съеживаясь. Вот оно, начинается… Директор, очевидно, не только из чистого любопытства столь терпеливо слушавший его, мало-помалу берет разговор в свои руки.

— А откуда же все-таки все эти предрассудки взялись? Как ты там читал — молоко будет с кровью, урожай пропадет?.. Может, это не простые лемуры, а с какими-нибудь там… экстрасенсорными свойствами?

«Ловит, — отчетливо понял Богдан. — Хочет ущучить на идеализме». Ответил, стараясь говорить логично, продуманно… и чтобы не изменял голос:

— Да нет, никаких таких свойств у них нету… Чтобы понять суеверных… скажем, крестьян, надо просто поменять местами причину и следствие. Считалось: если домовой доволен хозяевами — в доме уют и достаток, если домового разозлить и он покинет жилище — начнутся всякие беды. А на самом деле все наоборот: где благополучно — там домовой, то есть лемур, охотно селится, где нищета и разорение — туда его не заманишь, там просто есть нечего… Впрочем, если домовика избаловать подачками, а потом вдруг лишить их, он, наверное, может стать зловеще активным, как те литовские «божки» у Сенкевича: например, примется воровать или пугать хозяев, чтобы кормили.

— Да ты, брат оказывается, еще и эколог!..

Пропустив мимо ушей эту ехидную реплику, Богдан продолжал:

— У нас, на Руси, верили, что домовой, разгневавшись, может душить людей во сне, особенно маленьких детей. Было даже такое интересное поверье. В семью, где есть незамужняя дочь, приходили сваты. Когда девушка отказывала им, она заявляла об