Дни и ночи - Константин Симонов

- Войдите.

В комнату вошел человек невысокого роста, с одной шпалой в петлицах. Он подошел к столу, прихрамывая и слегка опираясь на самодельную палочку.

- Старший политрук Ванин,- сказал он, небрежно козырнув.- Назначен к вам комиссаром.

- Очень рад.- Сабуров встал и пожал ему руку.- Садитесь.

Ванин поздоровался с Масленниковым и сел на скрипнувшую табуретку. Обнаружив привычки штатского человека, он сразу снял и положил на стол фуражку и отпустил на одну дырочку ремень; только после этого, так, словно обмундирование и портупея причиняли ему неудобство, он уселся поудобнее.

Сабуров внимательно посмотрел на человека, которому теперь предстояло быть главным его помощником во всех делах, и, подвинув к себе лампу, прочел сопроводительный документ. Это была напечатанная на тоненькой бумажке выписка из приказа по дивизии, согласно которому Ванин назначался комиссаром во второй батальон 693-го стрелкового полка.

На официальное ознакомление Ванина с положением дел в батальоне ушло вряд ли больше десяти минут. Все было понятно и без лишних слов; условия осады - снаряды и мины на счету, патроны в меньшей степени, но тоже на счету, горячая пища, по ночам разносимая в термосах, водка, которой оставалось больше нормы, потому что каждый день люди выбывали убитыми и ранеными, а старшины рот не торопились давать об этом сведения, обмундирование, которое за восемь дней ползания и лежания в окопах у многих изодралось в клочья, а у остальных истерлось и перепачкалось,- все это было хорошо известно каждому человеку, хоть несколько месяцев проведшему на фронте.

Сабуров, по своей привычке, откинулся на табуретке к стене и стал свертывать цигарку, давая этим понять, что официальная часть разговора окончена.

- Давно в городе? - спросил он Ванина.

- Только сегодня утром переправился с той стороны. Я ведь прямо из госпиталя.- Ванин в подтверждение своих слов пристукнул палочкой по полу.

- А в Сталинграде раньше бывали?

- Бывал,- усмехнулся Ванин.- Бывал,- повторил он со странным выражением лица и вздохнул.- Мало сказать, бывал. Я до войны здесь секретарем горкома комсомола был.

- Вот как...

- Да... Когда три месяца назад уходил отсюда на Южный фронт, Сталинград считался еще глубоким тылом, трудно было представить себе, что мы вот с вами будем сидеть в этом доме. Тут ведь перед домом был парк, теперь, наверное, мало что от него осталось...

- Мало,- подтвердил Сабуров.- Несколько деревьев да столбы от волейбольных сеток.

- Вот, вот, столбы от волейбольных площадок,- усмехнулся Ванин,теннисную не успели сделать. Как раз перед войной я собирал молодежь на воскресники, ровняли землю, катками катали, а теперь, наверное, изрыто все...

- Изрыто,- опять подтвердил Сабуров.

Ванин задумался.

- Черт его знает,- сказал он,- всем тут тяжело воевать, потому что уж больно Волга близко. А мне совсем тяжело... Я ведь тут каждый дом знаю, действительно каждый,- а не для красного словца... Двенадцать лет назад мы тут зеленое кольцо решили сделать, чтоб меньше пыли. Да, не думали мы тогда, что эти трехлетние липки через десять лет поломает война и что тогдашние пятнадцатилетние пареньки будут, не дожив до тридцати, помирать на этих улицах. И вообще о многом мы тогда не думали, так же, как, наверное, и вы.

- Наверное.

Ванин несколько раз подряд затянулся и посмотрел на Сабурова.

- Представляете, сегодня утром увидел город с того берега... Был город - и нету. Наверное, ваш командир дивизии принял меня за сумасшедшего, я на все его вопросы отвечал как автомат: да, нет, да, нет, да, нет... Вы все-таки, наверное, не можете до конца меня понять. Всю мою грусть.

- Нет, почему же,- сказал Сабуров,- я вас вполне понимаю, но только меня вместе с грустью иногда зло берет...

- На кого?

- На себя, на вас, на других. Черт его знает. Может, поменьше нужно было внимания к вашим зеленым насаждениям и больше внимания ко многому другому. Вот я - я прослужил два года в армии... Когда уходил в запас, сказали: "Напрасно, из вас мог бы получиться хороший военный". Но я ушел... И заметьте, если бы не верил в то, что будет война, может быть, был бы и прав, но я же был уверен, что война будет,- и, значит, был неправ; должен был остаться в армии.

- Понимаю,- сказал Ванин,- хотя нельзя же было всем сразу стать военными, согласитесь и с этим.

- Соглашаюсь, с той поправкой, что мы ими все равно стали, и стали позже, чем это было нужно... Впрочем, что зря вспоминать, теперь наше дело солдатское - независимо от прежних заблуждений, своих и чужих, отстоять вон эти три дома - и все.- Сабуров постучал пальцем по лежавшему перед ним плану.- Как, не отдадим дома, а, комиссар?

Ванин улыбнулся.

- Надеюсь. Знаете,- доверительно добавил он,- что мне сказал командир полка, когда отправлял к вам?

- Что?

- "Пойдете к Сабурову, он воюет неплохо, но любит порассуждать и вообще у него бывают настроения..." - "Какие настроения?"- спросил я. "Так, вообще настроения",- сказал он и сделал рукой такой жест, как будто этим все сказано.

Сабуров рассмеялся:

- Спасибо за откровенность. Признаюсь, у меня действительно бывают настроения - то одно настроение, то другое настроение, и вообще, мне кажется, человек без настроений не может быть. А как по-вашему?

- По-моему, тоже.

- А ваша волейбольная площадка,- вдруг переводя разговор, сказал Сабуров,- почти цела. Пять-шесть воронок, но это ведь только подсыпать земли и два-три раза пройтись катком. А столбы стоят, и на одном даже обрывок сетки. Вот лейтенант,- кивнул Сабуров на сидевшего с ним рядом Масленникова,- игрок сборной Москвы по волейболу. Вы меня сегодня надоумили насчет него - я все замечаю: просится во вторую роту - любимая его рота. Теперь понимаю, в чем дело,- там волейбольная площадка, наводит его на воспоминания.

- Капитан все не принимает меня всерьез,- с легким оттенком обиды сказал Масленников.- Ему не дают покоя мои двадцать лет... Нет, товарищ капитан, я вспоминаю о волейболе не чаще, чем вы, честное слово.

- И совершенно напрасно. Двадцать лет - хорошая вещь. И потом, знаешь что, Миша, когда тебе будет тридцать, мне будет сорок, а когда тебе будет сорок, мне будет пятьдесят,- так что за мной все равно не угонишься, но чем дальше ты будешь жить, тем тебе будет яснее, что меньше на десять лет - это гораздо лучше, чем больше на десять лет.

Он обнял Масленникова за плечи и притянул к себе.

- Нет, комиссар, у нас с вами замечательный начальник штаба - хороший, обстрелянный, только, пожалуй, слишком часто думает о том, что бы такое особенное придумать, чтобы стать настоящим героем. Пороховой погреб, фитиль в руках - желательно что-нибудь в этом роде. Шучу, шучу, Миша, не сердись. Лучше встань, заведи нам какую-нибудь пластинку.