Солнце не померкнет - Айбек

— В белый свет не стреляй, фашиста ищи, — поучал Никулин на ходу какого-то бойца. — Каждый патрон дорог сейчас.

— Знаем, товарищ комбат, — раздался бодрый голос.

— Знать-то знаете, да не все выполняете.

Еще раз оглядев подчиненных, офицер посмотрел на часы. Скоро атака. Как поведут себя бойцы на этот раз?

… Пытаясь унять волнение, с бледным лицом, Никулин поднялся и подал команду:

— За Родину, вперед!

Голос командира потонул в мощном "ура".

Капитан Никулин с наганом и гранатой бежал впереди бойцов.

Но их встретил огонь, заставивший залечь.

Никулин тоже бросился в какую-то яму.

Казалось, он совсем оглох, голова была горячей и тяжелой, но мысль работала ясно и быстро.

"Что делать? Возвращаться назад? Невозможно. Лежать? Через некоторое время враг всех погубит. Самый лучший выход — наступать. Именно наступать".

Но вдруг где-то в глубине души шевельнулось сомнение:

"Ну, а если бойцы после команды не поднимутся?"

Вспомнились лица воинов, всех, которых он близко знал.

— Поднимутся… — теперь уже уверенно прошептал капитан.

Он знал, что в ответственные минуты личная отвага и пример командира обладают огромной силой, способной в мгновение окрылить сотни людей.

Никулин снова подал команду:

— Вперед, товарищи!

Первым поднялся Васильев, лежавший шагах в двадцати от комбата. Взяв винтовку наперевес, он поддержал команду зычным голосом:

— За Родину, друзья!

Васильев бежал впереди всех. Остальные хотя и не так, как прежде, дружно устремились вперед.

Никулин добился своей цели, получилось точно так, как он предполагал. Враг дрогнул и побежал, бросив даже своих раненных.

Только на одной маленькой возвышенности фашисты еще держались.

— Вперед!

К возвышенности приближался один из взводов батальона.

Никулин с восхищением смотрел ему вслед. Он уже твердо верил, что и с высотки противник будет выбит. Рядом с собой комбат увидел смуглого, сильного бойца. Глаза солдата сверкали. Это был один из тех, кто первым поднялся в атаку.

Никулин, положив руку ему на плечо, сказал по-братски:

— Рахмат! Молодец, Бектемир. Ты повел за собой людей.

— Товарищ капитан, был же такой момент: если бы остались лежать — раздавили бы нас, как лягушек. Раз встал, лети, как лошадь в скачке!

— Сколько ты сейчас убил?

— Мало, мало, — с сожалением сказал Бектемир. — Можно было больше.

Бектемир с трудом выразил свою мысль по-русски, но по-детски искренне, непосредственно.

Никулин слушал, улыбаясь.

Бой снова разгорелся.

На помощь солдатам подошли два танка. Под их защитой продвигаться стало легче.

Враг был в замешательстве. Нужно было немедленно воспользоваться этим, и бойцы снова поднялись в атаку.

До немецких окопов первыми добежали Аскар-Палван и Дубов. Они начали обстреливать удиравших немцев.

Бектемир, опустившись на колено, тоже стрелял. Но вот вблизи застрекотал автомат. Со свистом пронеслись пули. Боец осторожно посмотрел вокруг. За увядшей помятой травой он увидел силуэт автоматчика. Бектемир выстрелил, и немец медленно повалился на бок.

Бектемир решил взять оружие врага и начал приближаться к гитлеровцу, ради осторожности, ползком.

Раздвинув шелестевшую траву, джигит осмотрелся. Фашист лежал вверх лицом с окровавленной грудью. Внезапно он поднял голову. Это был плечистый парень. Одной рукой он схватился за пустой диск автомата, намереваясь стрелять в Бектемира. Но боец прикладом винтовки ударил гитлеровца, и тот упал как подкошенный.

Решив, что возвышенность в руках русских, немцы начали поливать ее огнем минометов и артиллерии.

Взлетали комья земли. Высотку заволокла пелена дыма. Из-за него ничего невозможно было увидеть. Многие бойцы уже не могли подняться. Они лежали не шевелясь. Вот и старший сержант Дьяков, схватившись за грудь, рухнул на землю.

— За мной! — зычно скомандовал Дубов.

Рядом с Бектемиром бежали братья Касымджан и Хашимджан. Оба растерянны. Этот бой в их жизни был первым.

Они родились близнецами, мало чем отличались друг от друга.

Хашимджан был учителем, Касым — студентом. В бою братья старались не разлучаться друг с другом. Приходилось ли подниматься с земли или бросаться на землю, они делали это вместе.

Вдруг около Касымджана разорвалась мина. Сквозь дым к нему бросился Хашим с криком:

— Ой, братец милый!

Он стонал, плакал.

Бектемир, не сдержавшись, изо всех сил закричал:

— Вставай, беги вперед, или и ты погибнешь!

Хашим не мог выпустить из объятий брата.

Бектемир подбежал и, дернув его за плечо, крикнул:

— Что ты уселся? Мсти за брата!

Хашим ничего не понимал. Он тупо посмотрел на Бектемира, схватил окровавленную винтовку брата, вскочил и, обгоняя других бойцов, бросился вперед.

Фашисты, должно быть полагая, что русские уже не двинутся с места, прекратили огонь. Ошибку свою они поняли с опозданием.

Бойцы уже занимали окопы по другую сторону возвышенности.

Хашим бежал, ничего не видя, не слыша. У него было одно желание — отомстить.

— Стой! — закричал ему Бектемир. — Ложись.

Опомнившись, учитель упал на землю.

Солнце заходило за облака, оставляя кровавую дорогу. На поле начала спускаться темнота. За хмурыми деревьями из какого-то здания медленно поднимался дым.

Бектемир растянулся на земле усталый, разбитый. Сейчас он только почувствовал, как голоден — с утра во рту маковой росинки не было.

— Здоров ли ты? — Аскар-Палван положил руку на плечо друга.

Джигит, словно проснувшись, поднял голову. Только сейчас осознал, что наступила тишина. Словно человек, который в летний день зашел в ледяное помещение, он от вечерней прохлады ощутил озноб в теле.

Друзья молча смотрели друг на друга.

Подошел Хашим.

— Садитесь, — предложил Бектемир и, вздохнув, посочувствовал: — Что поделаешь?! Война.

— Души наши висят на волоске. Сегодня наш волосок не оборвался, — утешил Аскар-Палван.

— Пусть даже остался бы он без рук и ног, но был бы жив, — заплакал Хашим. — Какой удивительный парень! Если узнает мать, сердце ее разорвется! Друзья, пойдемте похороним в сторонке.

Все молча поднялись. Хашим, оказывается, уже спрятал тело брата в траве.

Бектемир помог Аскар-Палвану отнести убитого в местечко поукромнее.

Появился маленький бугорок.

В небе сверкнули две звезды, как свечи на могиле безыменного солдата! Словно в трауре по молодому солдату из далекой Азии, печально простонал в деревьях ветер.

Учитель, глубоко вздохнув, едва поднялся с места.

— Месть. Это и есть исцеление от горя. Говорят же: кровь за кровь! Смерть за смерть! Это справедливо, — произнес Бектемир.

— Я начал мстить. — Учитель опустил голову. — Но трудно утешиться одной местью. Сотни вражеских жизней не стоят одной капли его крови!

Глава восьмая

В землянке генерал кратко, деловито беседует с группой офицеров. Землянка окутана густым табачным дымом.

Генерал недовольно морщится:

— Нужно же так накурить! Прокоптились дымом. Папиросы, папиросы… Хватит курить.

— Очень тяжело нам… — Капитан Никулин не отходит от основной темы разговора. — Но будем держаться. Сумеем. Не отступим.

Он, несколько раз глубоко затянувшись, вдавил папиросу в пепельницу.

Генерал одобрительно кивнул головой:

— Мы надеемся. Верим вам…

Соколов поднялся: нужно было прощаться и ехать.

— Ваши просьбы учту. Боеприпасы дадим. Об остальном решим…

Офицеры стояли молча…

Генерал еще раз напомнил о серьезности положения.

"А ведь так на каждом участке фронта, — думал Соколов, разглядывая сосредоточенные лица командиров. — Готовы голыми руками остановить поток разгоряченного металла. Если бы в эти руки сейчас подходящее оружие!"

Потом еще раз оглядел офицеров, поднял стакан с холодным чаем, допил.

— До свидания, товарищи!

Нужно было ехать, разобраться в обстановке, подбодрить людей. Он сам еще не знал, генерал Соколов, что скоро придется отдавать совсем иные приказы.

… На другой день опять несколько раз произошли короткие, но ожесточенные схватки. Возвышенность переходила из рук в руки. И все же ее удалось удержать. Батальон капитана Никулина со своей позиции не отступил ни на шаг.

Это был огромный успех, если учесть, что все атаки противника отражались без прикрытия с воздуха, без танков.

Когда время перевалило за полдень, генерал Соколов, старясь говорить спокойно, передал по телефону приказ отступать. Глаза Никулина, покрасневшие от недосыпания, расширились от удивления. Он не успел и рта раскрыть, как генерал на другом конце провода бросил трубку.