Ванька 11 - Сергей Анатольевич Куковякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из глупого думанья меня вывел стон.
Вот не думал, что меня такой звук обрадует!
Стонут, когда больно, плохо, а сейчас я стону обрадовался.
Стонал Сормах.
Слава тебе, Господь!
В себя начал Николай приходить!
— Коля, как ты?
Я за плечо Сормаха потряс.
— Сам как думаешь? — довольно связно и разборчиво, целой фразой ответил мне военный комендант Парижа.
— Вот и хорошо, вот и здорово… — от радости зачастил я.
В порядке мозги у Николая, а это о многом говорит. Оклемается он, дай время.
— Погоди, сразу не вставай. Полежи немного, — остановил я Сормаха. — Давай без резких движений, всё плавненько, плавненько…
Мне самому даже как-то полегчало. Одному-то плохо, а сейчас мы вдвоем со знатным большевиком любые горы свернем и реки вспять повернём, на Марс космические корабли отправим…
— К телефону тогда сам подойди, а я ещё полежу.
Чёрт…
Что-то я совсем в свои мысли ушел, на то, что аппарат на столике у стены чуть ли не подпрыгивает, внимания не обращаю.
— Сейчас, сейчас, а ты полежи ещё…
Глава 25
Глава 25 Разговор с Москвой
— Слушаю.
— Вы какого лешего не отвечаете!!!
Голос Крыленко, что нёсся из телефонной трубки, был злой-презлой, а ещё и испуганный.
Мне, если честно, это сейчас было по барабану. Таблеточку бы принять от головной боли…
— Николай, чего молчишь⁈ — надрывался главковерх.
— Товарищ Крыленко, это не Сормах.
Пару секунд трубка хранила молчание.
— Нинель, ты это?
Узнал меня главковерх… Ну, хоть это радует.
— Я, Николай Васильевич.
— Товарищ Красный, трубку Сормаху передай.
Крыленко вдруг с дружеского перешел на весьма официальный тон. Раньше с ним такое тоже бывало.
— Не может он подойти, плохо ему совсем.
— Вы там чем занимаетесь?!!
Далее последовала череда непечатного.
Мля… Вот такого за главковерхом не водилось.
— Товарищ Крыленко, у нас тут что-то непонятное.
Не очень связно я доложил главковерху про маятники и всё прочее.
— Вы там, что, опять пьёте?!!!
Крыленко проорал так, что у меня чуть барабанная перепонка не лопнула.
Сразу и пьете… Что, пьяницы мы какие… Причем, опять. Да, не водится совсем за нами такого.
— Если бы… — совсем не как полагалось ответил я. — Тут такое творится.
Крыленко на том конце провода замолк. Из трубки неслось только его дыхание. Как будто главковерх пытался успокоиться и глубоко-глубоко делал сейчас вдохи и выдохи.
— Ты, это, Нинель, извини… — главковерх замолк. — Тут такое творится.
Во, мои слова повторил… Один в один.
Что творится, Крыленко не озвучил. Такое, и всё. Без подробностей.
Я продолжал стоять с трубкой в руке.
Сормах во время моего разговора по телефону пытался подняться с пола, лицо его покраснело, на лбу выступил пот.
Я махал ему рукой — лежи мол, не вставай пока. Толку-то от тебя…
— Передай, Нинель, Николаю Гурьяновичу, что сутки уже почти мы не можем ни с одной частью во Франции связаться, ни с одним городом. Вы первые ответили…
Тут главковерх опять замолчал и свои вдохи-выдохи начал делать.
Задышишь тут…
— Слушаешь ты меня? — возобновил главковерх разговор.
— Слушаю, слушаю, — ответил я в трубку.
— Так вот, связи нет, а товарищи из Коминтерна сообщают, что британцы через пролив к вам переправляются большими силами.
Точно, не в себе Крыленко… Мне-то зачем он такое говорит? Сормаху бы — понятно, а мне?
— Срочно проясняйте обстановку и докладывайте, — главковерх сказал и опять из трубки было слышно только его дыхание.
— И, ещё…
Тут Крыленко запнулся, начал говорить, а потом на ум ему пришло — стоит ли до меня такое доводить.
— Во Владимира Ильича стреляли, — наконец договорил он начатое.
Ни себе чего! Одно к одному!
— Как он? — вырвался у меня вопрос.
— Жив, — не обрадовал меня подробностями Крыленко.
— Трубку дай.
Рядом со мной стоял Сормах. Его покачивало, но руку за телефонной трубкой он тянул.
— Дай, — повторил Сормах.
Я передал ему трубку.
Крепок знатный большевик! Только что еле жив был, а уже командует. Точно, гвозди из таких людей можно делать и крепче их в мире не будет.
Военный комендант Парижа разговаривал с главковерхом гораздо дольше меня. Слов произносил мало, всё больше только кивал. Крыленко доводил и доводил до него необходимое.
— Понял. Сделаю.
Сормах положил трубку на аппарат.
— В Ленина стреляли… — проговорил он не поворачиваясь ко мне.
— Знаю уже.
— Дела…
Я помог Сормаху добраться до кресла. Разговор с Москвой словно все силы из него высосал.
— Нинель, я посижу немного, а ты посмотри, что там…
При этом он махнул рукой в сторону выхода из своего кабинета.
За дверью на полу опять лежали два его охранника. Я наклонился к одному.
Дышит! Слава тебе Господи! Пусть редко и не глубоко, но дышит. Значит — жив. Покойнику кислород не нужен, без него он хорошо обходится.
Я по профессиональной привычке, даже не думая, проверил ещё и пульс у красноармейца. Он был такой же слабенький, как у Сормаха, когда я начал выяснять его состояние.
Чем же они по нам ударили, англичане эти долбанные?
То, что это островитяне сделали, я теперь не сомневался. Ударили, а сейчас на материк переправляются. Ещё и на товарища Ленина покушение устроили. Укололи отравленным кинжалом нас в самое сердце.
Ну, будем надеяться на лучшее, оклемаются бойцы. Придут в себя. Сормах, вон довольно быстро в себя пришел. Правда, мои золотые зверьки ему в этом помогли.
Часовой у двери в Люксембургский дворец уже пытался руками двигать. Глаза у него ещё были закрыты, но рукой он как бы что-то пытался отыскать. Наконец, пальцы красноармейца нащупали винтовку и сомкнулись на ней.
Нет, с таким людьми нам никакие англичане не страшны. Пусть переправляются, мы их тут встретим. Умоются, суки, кровушкой. Не взять нас никаким чудо-оружием.
Глава 26
Глава 26 Из Парижа
Я вернулся в кабинет Сормаха. Военный комендант Парижа, как сел в кресло, так в нём и находился. Отдыхал после разговора с Крыленко, в себя приходил.
Я тоже что-то устал. Недалеко совсем сходил, а ноги даже подрагивали.
Сутки почти не
