Корсар. Наваждение - Петр Катериничев

– И я не вспоминаю, – отозвался Корсар. – Просто сейчас… отчего-то.

– Живы и – хорошо. А как Вовка Игнатов? Что-то я о нем давно ничего?

– В гору идет. Генерал.

– Чего?

– ФСБ. Вроде. Или чего-то похожего.

– По пограничной страже?

– Куда там! Какое-то управление возглавляет. Не Главное, конечно, но… А из тебя бы, Бурый, хороший генерал получился. Представительный.

– Мне и так неплохо. Да и… Не стал бы я генералом.

– Чего?

– Прогибаться не люблю. Прежде чем начнешь других нагибать – самому эту науку превзойти нужно…

– Не всегда… наверное.

– Всегда.

– А в твоей частной службе безопасности у тебя что, боссов нет?

– Есть. Но до них далеко, как до того Сириуса. Встречаюсь раз в полгода на совещаниях…

– Если нет иных указаний…

– Ты не лыбься, Корсар. Если служба поставлена правильно, она сама работает как отлаженный механизм.

– Да ты что?

– А ты думал…

– А как же КГБ? Служба была поставлена правильно, а такую страну позволила развалить…

– Видно, «прогнило что-то в Датском королевстве…». А гниль, она всегда сверху, ежели начнется.

– Выпил много, а рассуждаешь – трезво.

– Я – такой…

Буров подхватил книжку «Грибница», прочел название, посмотрел на обратную сторону обложки, где красовался фотопортрет Корсара – в широкополой шляпе, дымчатых очках… Буров заметил эту шляпу на вешалке, надел, водрузил на переносицу темные очки, глянул на Корсара:

– Похож?

– Копия!

– То-то. Но – умом не шибко вышел. – Буров небрежно взлохматил страницы книги, попытался придать пьяной ухмылке сарказм: – А вот ты умный, Корсар, да?

– Не знаю.

– А пишешь – всякую хрень! Не, про древние цивилизации, про то, что в земле отрыли, про пирамиды, которые повсюду, – это я и у тебя, и до тебя читал. Это – интересно. А теперь – что? Пособие какое-то, как отличить боровик от мухомора?!

– Не юродствуй, Бурый! И поаккуратнее с книжкой, пока – это единственный экземпляр, сигнальный.

– Лады. Буду беречь.

– Дай сюда. И это – не хрень.

– Обоснуй! – Бобров с пьяной настойчивостью вперился взглядом в Корсара.

– Понимаешь… Некоторые виды грибов содержат психоактивные вещества…

– Слушай, это и ежам известно! Скушал очень бледную поганку – и сделался не еж, а полный песец! Трындец – общий и окончательный!

– Ты не перебивай!

– Я – дискуссию поощряю! Надеюсь, стенку в доме крушить не будешь?

– А ты откуда знаешь? Про стенку?

– Это – основное, что запомнилось молодежи из твоей, с позволения сказать, лекции… Слухами земля…

– Ну и слушай! Тысячелетия назад – тысячелетия! – шесть, семь, восемь, двадцать пять, неведомо сколько – люди заметили и изучали свойства грибов.

Самые известные вещества, способствующие изменению сознания…

– Чего?

– Другому взгляду на мир и самого себя…

– А-а-а…

– …это – псилоцибин и псилоцин. В грибах основными психоактивными веществами являются псилоцибин и псилоцин, также часто встречаются химически схожие баецистин, норбаецистин, которые, как буффотенин и серотонин, являются производными триптамина. Как все дериваты триптамина, псилоцибин и псилоцин также схожи с LSD, все они относятся к соединениям индола.[14]

Буров склонил голову набок, внимательно глядя на Корсара:

– Сам понял, что сказал?

– Ну!

– Переведи!

– Короче: благодаря этим веществам служители разных культов – от русских волхвов до ассиро-вавилонских и египетских жрецов и мексиканских индейцев – вводили себя или паству в особое состояние сознания…

– Ты хронологию попутал…

– Нет. Русы, они же асуры, были раньше и ассирийцев и египтян. Они…

– Наркоманили, короче… – перебил Буров, ухмыльнулся: – А те, кто толк знал, – наркошествовали!

– Словами играешься?

– Ну не тебе же одному!

– Но дело даже не в этом! Если бы ты был на лекции, ты бы понял!

– Так растолкуй простыми словами…

– Хорошо. Грибов полтора миллионов видов – это больше, чем видов растений и животных, вместе взятых. Из них описано примерно семьдесят тысяч, то есть менее пяти процентов всех существующих. Свойства остальных – девяноста пяти процентов грибов неизвестны, вернее, известны, но – не официальной науке, а определенным людям, которые тысячелетия изучали эти свойства!

– Кажется, я – понял…

– Вот именно: «Грибница» – это еще и сообщество посвященных, которые могут воздействовать на сознание больших групп людей или отдельных индивидуумов – избирательно. Ни целей, ни задач, ни возможностей этих людей мы не знаем…

– А нам – оно нужно?

– Ну интересно же! Ты пойми… Тут… не про то… В древних обществах тогдашние алхимики…

– Помню. Золото из дерьма делали. – Буров хохотнул. – Только дерьмовое у них получалось золото, видно.

Двое в неприметном автомобиле-фургоне переглянулись автоматически: все, что говорилось в квартире Корсара, писалось на диск компьютера. У обоих были красные белки глаз и чуть припухшие, словно воспаленные веки… В фургоне стоял полумрак, светились только приборы, но тот, что глянул на экран, чтобы подстроить диаграмму записи, поспешил надеть темные светофильтровые очки…

Буров скривился саркастически:

– Знаешь, что я тебе скажу, друг Корсар? Лет десять назад легенды о «мировом заговоре» еще будоражили умы; они и сейчас в каждом втором номере какого-нибудь «Оракула» или «Космоса и Вселенной», если не в каждом первом. Так что… Ты сам-то во все, что написал, веришь?

– Верю я в Бога. Обо всем остальном просто стараюсь догадаться.

Корсар, горячась, развернул книгу:

– Вот фотографии. Сделаны с фресок многотысячелетней давности в разных частях света. И – с более поздних – рисунков, картин, парсун… Ничего не замечаешь?

– Что-то у них с глазами… «И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas!» кричат». Владимир Маяковский, поэма «Хорошо!».

– Бурый, Маяковскому было хорошо по другому поводу!

– Да?

– А это – Александр Блок. «Незнакомка».

– Правда?

Буров иронично прищурился, продекламировал неожиданно сильно и выразительно, аккомпанируя себе рукой:

По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух…

Буров замолчал, внимательно посмотрел на Корсара:

– Димыч, ты, по-моему, опять «уплыл…».

– Нет, здесь другое… Вспомнилась эта Ольга… Ведь я ее… где-то видел… вернее, даже не так: я ее откуда-то помню… И помню очень хорошо, зримо, как это блоковское стихотворение…

…И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука…

Корсар задумался на мгновение, тряхнул головой… Буров посмотрел на товарища как на закапризничавшего дитятю, вздохнул: