Моя карта мира - Нина Воронель

       А потом, ни с того ни с сего, вдруг одумался и, сменив направление у самого входа в Сендай, пошел крушить бумажные стены домов в окрестных деревнях.

        Назавтра во всю светило солнце, на улицах было тихо и чисто, сломанные деревья за ночь убрали, кучи сбитых веток и листьев увезли на свалку, и я осмелилась выйти на разведку. Понимая, что спросить дорогу мне вряд ли удастся, и больше всего боясь заблудиться, я судорожно сжимала в руке карту города с английскими названиями улиц. Вид этой карты, смятой моей испуганной ладонью, оказался необычайно сильной приманкой для прохожих  - они устремлялись ко мне, как мотыльки на свечу. Узнавая знакомые улицы по рисунку карты, каждый доброхот старался объяснить мне что-то важное, а я никак не могла понять, куда же мне направить свои сбивчивые шаги.

       Придя в отчаяние, я спрятала карту подальше от сострадательных туземцев, и самовольно отправилась куда глаза глядят. Сендай – город современный, никаких особо интересных храмов там не предполагалось, но я все же набрела на один – храм Риноджи, вмонтированный в лиственную благодать окружающего парка как драгоценный цветок в японский букет – икебана.

       Пресытившись обилием красоты, поданной с подогревом в 34 градуса при стопроцентной влажности, я двинулась к центру города, рассчитывая на стандартизацию современной цивилизации – главное, нужно было найти какое-то убежище, облагодетельствованное кондиционером. И не ошиблась – через несколько кварталов я набрела на супермаркет.

      Я, конечно, не сразу поняла, куда меня занесло, потому что картина была непривычная, и все надписи были сделаны иероглифами, но, оглядев обширное, хорошо охлажденное подземное пространство, я заключила, что передо мной супермаркет, хоть и японский.

      Больше всего он был похож на кунсткамеру, потому что вместо привычных параллельных рядов полок, уставленных банками и пачками, просторный зал был заполнен низкими застекленными прилавками, экспонирующими невероятное разнообразие малосъедбных, на мой неразвитый европейский вкус, монстров, мелких и крупных, жаренных, сушенных и маринованных.

         Чего только там не было! Кузнечики всех цветов и фасонов, зеленые, оранжевые, коричневые и красные, осьминоги, целиком и вразбивку, крабы, улитки, креветки, ракушки, пестрые рыбки, похожие на червей, и черви, похожие на рыбок. И все это предлагалось попробовать. Это было очевидно, потому что окружающие покупатели – а супермаркет был так же набит битком, как остальная Япония, - то и дело набирали в горсть очередное лакомство и вдумчиво жевали его или сосали, чтобы лучше оценить его достоинства. Одна продавщица долго кланялась мне, заманивая, так что я из вежливости подержала между пальцев щепотку жареных мух, но положить их в рот не решилась, а незаметно сунула в урну, чтобы не обидеть любезную женщину.

        Молочных продуктов я не обнаружила, хлебного отдела тоже, только в дальнем, явно непочетном углу продавали микроскопические кусочки какого-то мяса. Зато маринованных овощей и водорослей было ползала. Некоторые из них я все же решилась попробовать, однако и они были не по мне - скользкие и обжигающе острые, они меня скорей отвратили, чем привлекли.

        Но это вовсе не значит, что японская еда несъедобна – просто нужно к ней привыкнуть и понять принципы, на которых зиждется эта изысканнейшая кухня нашего мира. Она создавалась и отшлифовывалась тысячелетиями, поэтому наивно думать, что с первого наскока можно освоить богатства японского супермаркета. Лучше всего начинать с японского ресторана, где пищу готовят, сервируют и подают в согласии с четким, веками отработанным ритуалом.

        Мои американские агенты научили меня, как правильно выбрать ресторан для ланча. Ланч в Японии едят ровно в час дня, и разумнее всего для знакомства с этой трапезой присоединиться к мелким  служащим банков и компьютерных компаний, выбегающим их своих контор ровно в тринадцать ноль-ноль. Именно к мелким, считающим каждую копейку, так как из-за невероятной дороговизны японских отелей мы вынуждены были перейти к режиму строжайшей экономии.

        В точности следуя этому совету, где-то без пяти час мы начали курсировать по улице, пестрящей ресторанными вывесками. Ровно в час улица превратилась в поток черных голов над белыми рубашками – стайки молодых, а может, просто моложавых, стройных мужчин в темных брюках, белых рубашках с короткими рукавами и свободно повязанными галстуками, выпархивали из соседних переулков и торопливо устремлялись к ресторанам.

       Выбрав наугад одну из таких стаек, мы чуть-чуть опередили ее и попытались проскользнуть в ресторан прямо у них под носом – в Америке нас предупредили, что надо спешить, а не то все места могут быть заняты мгновенно. Но на пороге нам преградила путь суровая дама, показывая жестами, что надо снять туфли и надеть розовые тапочки, которые горкой лежали у входа. Поспешно сунув ноги в тапочки, мы забежали внутрь и постарались сесть за указанный дамой лакированный столик. Это оказалось непросто, так как столик возвышался над полом не выше, чем на десять сантиметров.

К счастью этот ресторан был не из роскошных и поэтому, снисходя к человеческим слабостям, там под столом была вырыта мелкая ямка, примерно десять сантиметров в глубину.

     Пока мы с трудом заталкивали в эту ямку свои не пригодные для японского застолья ноги, нам без спросу уже принесли ланч. Никакого выбора не было – каждый, сидевший за своим низкорослым столиком, получал черный лакированный поднос со стандартным набором черных лакированных тарелочек и коробочек. Ланч состоял из маленькой чашки прозрачного рыбного супа, коробочки парового риса, трех коробочек с рыбой, двух сортов сырой и одного – маринованной, двух крошечных коробочек с маринованными водорослями, и розеточки с маринованным имбирем.

       Это было странно, довольно вкусно и до смешного мало. Там же, на подносе лежал чек, вполне умеренный. Не совсем уверенные, что сыты, мы с усилием выкарабкались из-под столика, расплатились в кассе, отыскали в куче туфель на пороге свои и вышли на солнечную улицу в поисках кофе.

       Эта задача оказалась непосильной – не знаю, как герои романов Харуки Мураками умудряются непрерывно бродить из кафе в кафе и пить кофе. Мой недолгий японский опыт научил меня не верить в правдивость Мураками – описанные им кафе, равно как спагетти и деревянная мебель в домах, просто придуманы им для того, чтобы не огорчать круглоглазого читателя слишком уж прущей в глаза экзотикой японской жизни.

       Потому что эта жизнь и вправду экзотична. Не с первого взгляда, нет – с первого взгляда японцы мало чем отличаются от остального мира. Теперь никто уже не носит кимоно. Я все искала кого-нибудь живого в кимоно, пусть не самурая, так гейшу, но не нашла, наверно потому, что теперь уже нет ни самураев, ни гейш. Никто в их реальной жизни не ходит в кимоно, кроме чрезмерно раскрашенных фигур на экранах телевизора, - там их лица набелены и брови насурмлены до такой степени, что отличить героя-любовника от оскорбленного мужа невозможно, особенно без знания языка. Тем более, что и у мужа, и у любовника зубы старательно выкрашены в черный цвет – такова прихоть ушедшей в прошлое японской эстетики.

       Живых женщин в кимоно мы видели за всю поездку только один раз – на вокзале в городе Каназава. Женщин было четыре, - одетые в красные кимоно, они танцевали в зале ожидания вокзала на невысоком помосте, где было так же тесно, как в любом месте Японии. Танцевали они нечто, совершенно не похожее на танец, под музыку, совершенно не похожую на музыку. Они семенили мелкими шажками на крошечном помосте и изгибались, под красными соломенными зонтиками, как камыш на ветру. Это было завораживающе красиво, хоть ни на что не похоже. А может, именно поэтому.

        А в обыденной жизни прохожие на улицах одеты по европейски элегантно, особенно женщины, которые часто ходят в шортах или в коротких юбках, нисколько не стесняясь своих кривых ног. Я не шучу: почти у всех японок – наверно, и японцев тоже, но  сквозь брюки это не так бросается в глаза, - необыкновенно кривые ноги, выгнутые полукругом дугой наружу, как турецкие сабли. Скорей всего, именно этой их анатомической особенностью объясняется секрет их способности сидеть на полу специфически японским образом. Они сидят, как кузнечики из народной песни – коленками назад, уютно устроив ягодицы в треугольнике между коленками и сведенными вместе пятками.

        Я попробовала присесть по-японски, как бы в шутку, понимая, как это трудно, но у меня ничего не получилось, даже в шутку. А в саду императорского замка в Киото немолодая художница писала акварельный пейзаж, скрестив по-японски ноги сзади, и, судя по завершающему этапу картины, просидела в такой позе не один час – и хоть бы что!