Александр III - А. Сахаров (редактор)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот был отличный человек! Он обещал заглянуть к нам на обратном пути!..
Где же обретался теперь мнимый Штурм – революционер Клеменц?..
5
В зелёном, под завязку забитом вагоне третьего класса Клеменц ехал из Петербурга в Сербию воевать с турками.
К тому времени он уже успел побывать за границей – в Берлине и Париже, однако, прочитав в газетах о восстании в Боснии и Герцеговине, решил вернуться в Россию и под чужим именем записаться добровольцем.
– Но какое отношение всё это имеет к революционной пропаганде? – удивился его намерению Кропоткин, уже живший в изгнании. – Наше дело – организовывать рабочее движение, участвовать в развитии социалистической идеи…
– Как какое? – почти возмутился Клеменц. – Угнетённый народ поднимается против варваров! Вместо того чтобы писать статейки, не лучше ли принять участие в борьбе за свободу?..
В Москве и Петербурге общество уже почти единодушно высказывалось за помощь братьям славянам. При дворе образовалась влиятельная «партия действия» во главе с наследником-цесаревичем Александром Александровичем, к которой принадлежали императрица Мария Александровна, великий князь Константин Николаевич и Победоносцев; дамский комитет, руководимый энергичной цесаревной Марией Фёдоровной, не просто подогревал патриотические настроения в великосветских салонах, но оказывал материальную помощь сербам и черногорцам. «Партия действия» настаивала на войне с Турцией, считая, что это приведёт к единению царя с народом и укрепит монархию в борьбе с растущим революционным движением.
Ещё дальше шли московские славянофилы, осуждавшие колебания правительства и даже упрекавшие его в антинародности. Их вождь Иван Аксаков в одной из своих горячих речей в июне 1876 года прямо заявил: «Братья наши в Турции должны быть освобождены; сама Турция должна прекратить существование. Россия имеет право занять Константинополь, так как свобода проливов для неё – вопрос жизненной важности». За выступлениями этого отставного надворного советника и поэта, руководившего деятельностью Славянского комитета, следила теперь вся Европа.
Отделения Славянского благотворительного комитета создавались во всех губернских городах. «Русский вестник» Каткова призывал пролить русскую кровь за сербов и черногорцев. Сотни людей собирались перед зданиями, где размещались комитеты, ожидая очереди записаться в добровольцы.
Толпы эти отличались крайней пестротой: тут были и военные по призванию, которым не терпелось понюхать пороха, и идейные славянофилы, но находилось и немало таких, кто просто не знал, куда бы себя пристроить. Являлись и молодцы, которые просили записать их в добровольцы за батюшку царя – идти с генералом Черняевым. Но против кого, не знали, то ли против турок, то ли против сербов.
Правительство не могло более оставаться безразличным к этому движению. В добровольцы шли офицеры и генералы, видные общественные деятели и даже целые официально признанные организации. Было ясно: правительство только дожидается благоприятного момента, чтобы открыто вступиться за славян.
Приехав в Петербург, Клеменц немедленно записался в партию полковника Фалецкого, и через несколько дней – после молебна, напутствуемые громким «ура!» – добровольцы тронулись в путь.
Партия оказалась пёстрая и до того подгулявшая, что с первых же минут её пришлось усмирять. В вагоне находились две сестры милосердия, которые очень страдали от пьяных криков и солдатской ругани. Клеменцу пришлось обратиться к сопровождавшему офицеру, чтобы тот перевёл женщин в более спокойный вагон. Когда они ушли, поднялся настоящий содом, завершившийся пьяной дракой. Клеменцу не оставалось ничего лучшего, как накрыться шинелью и заснуть.
На остановках приказчик-доброволец, мальчишка с вишнёвым румянцем во всю щёку, через окошко задирал публику и переругивался с ней:
– Эй, ты! Чёрт! Трус проклятый! Что не едешь на войну против неверных?
– Прошу не ругаться с публикой, – заметил станционный жандарм.
– А ты? По платформе шляешься, синяя шкура? Ступай на войну!
– Поезжайте сами. А я за службой не могу.
– А я вот могу! Приеду в Сербию и сейчас же сожру живьём первого же турка вместе с шароварами…
– Ну, брат. Съешь ли ты турка с шароварами – дело тёмное, – заметил, проходя мимо вагона, обер-кондуктор. – А что с тебя спустят штаны да выпорют, так это верно…
– Ай да кондуктор, молодец! Браво! Ловко отбрил мальчишку! – грохнул хохотом весь вагон.
С этих пор приказчику всю дорогу не давали прохода. Едва он вмешивался в разговор, как сейчас же его кто-нибудь спрашивал:
– А что, герой, скоро с тебя штаны снимать будут?
Эти насмешки доводили мальчишку до слёз, и в Белграде он отстал от партии.
В Пеште, на пристани, объявили, что пароход до Белграда прибудет в шесть вечера, так что нет нужды искать пристанища. Вокруг добровольцев, одетых в серые шинели с башлыками, собралось множество любопытных. Среди венгров и австрийцев нашлось и несколько русинов, а в партии было двое малороссов, и мало-помалу завязался разговор.
– Что же это вы? Отслужили срок и опять на службу? Да ещё прямо на войну? – спрашивали австрийские подданные. – Неужели не надоело?
– Тут, братцы, дело другое. Наших, православных, режут турки. Это всё равно что на богомолье идти…
– И мы православные, – возражали русины. – А всё-таки не пойдём на турку. Он нам зла не делает. Наш цесарь живёт мирно с султаном.
Пока солдаты болтали с русинами, к Клеменцу подобрался прилично одетый господин с кривым носом и чёрными усиками:
– Не хотите ли, сударь, осмотреть Пешт и его достопримечательности? – предложил он на довольно сносном русском языке. – Я фактор и работаю здесь гидом.
– Скоро подойдёт пароход, – отвечал Клеменц. – Теперь ехать в город некогда. Я уж осмотрю столицу Венгрии на обратном пути. Если, конечно, останусь жив…
– Пароход придёт не раньше чем через три часа, – вкрадчиво возразил гид. – А за это время я успел бы вас познакомить со здешними женщинами. О, это такие красавицы… – Он прищёлкнул языком. – Халва!..
Клеменц сухо ответил:
– Не имею никакого желания.
– Напрасно! Будете жалеть, – сразу поскучнел гид-сводник и подошёл к начальнику партии. После короткого разговора тот перекинулся словами с двумя молодыми людьми, фактор кликнул коляску, и вся компания с хохотом и непристойными шутками укатила в город.
– Ну, наши благородия закутят теперь, – сказал Клеменцу один из солдат-добровольцев. – Как бы на пароход не опоздали…
И действительно, тёплая компания вернулась к самому отплытию и сильно навеселе. Офицер заплетающимся языком силился поведать, как они приятно провели время и что на обратном пути обязательно задержатся в Пеште денька на два-три:
– Цыганки… Шампанское… Поцелуи… Халва!..
При этом он пускался в такие подробности, от которых, что называется, уши вяли.
Не желая его слушать, Клеменц вышел на палубу. Заодно он хотел поглядеть, как устроились там его товарищи по партии – простые солдатики. Собравшись в кучу, те толковали о господах:
– Эх, уж эти дворяне, белая кость! Собираются биться за веру, за братьев! Им бы Богу молиться, а они… Да Бог с ними, впрочем. Вот приедем в Белград, там их живо в порядок приведут.
– А вы, господин, как же? – спросил Клеменца один мужичок. – По своей охоте едете или по службе?
– Нет, я по собственному желанию…
– Страшно будет на войне-то! Особенно спервоначалу. Вы-то бывали на войне?
– Нет, не доводилось. В первый раз пробую…
– Ну что ж, около нас попривыкните, – улыбнулся солдатик. – Если вместе служить будем, мы вас не выдадим. У нас закон такой: сам погибай, а товарища выручай!
– Спасибо, братец, – сказал Клеменц.
– Оно конечно, война страшна. Но ведь не всех же убивают. Если даже каждый десятый выйдет из строя, так это уже много, – подбодрил Клеменца другой.
– Надо сказать, однако, всяко бывает, – возразил первый.
Понемногу поднимались на палубу и господа из кают. Клеменц заметил, что они начали держать себя несколько пристойнее – видимо, протрезвев, стали понимать серьёзность положения; и было ясно, что назад возврата нет.
Клеменц побродил по палубе, любуясь широким Дунаем, освещённым полной луной, попробовал вспомнить прошлое этой великой реки – скифов, гуннов, византийцев, готов, князя Святослава, кровавые войны с Портой, и порядочно устал, сдавая экзамен по истории самому себе. Его одолела дремота, он спустился в каюту, лёг на койку и крепко уснул. Его разбудили крики:
– Белград! Видно Белград!..
Он выбежал на палубу. Впереди, на крутом берегу, стоял залитый солнцем Белград. Солдаты-добровольцы пели: