Стихотворения - Геннадий Алексеев

Без эпитетов

Стальной,торжественный,бессонный,кудреватый…Я не люблю эпитетов,простите.Прохладно-огненный,монументально-хрупкий,преступно-праведный,коварно-простоватый…Я не люблю эпитетов —увольте.

Да славится святая наготастихов и женщин!Вот она,смотрите!вот шея,вот лопатки,вот живот,вот родинка на животе,и только.И перед этимвсе эпитеты бессильны.Ведь ясно же,что шеябесподобна,лопаткисказочны,животнеописуем,а родинкапохожа на изюминку.

Снег

Если запрокинуть головуи смотреть снизу вверхна медленно,медленно падающийкрупный снег,то может показатьсябог знает что.

Но снег падает на глазаи тут же тает.

И начинает казаться,что ты плачешь,тихо плачешь холодными слезами,безутешно,безутешно плачешь,стоя под снегом,трагически запрокинув голову.И начинает казаться,что ты глубоко,глубоко несчастен.

Для счастливыхэто одно удовольствие.

Так

— Не так, — говорю, —вовсе не так.— А как? — спрашивают.

— Да никак, — говорю, —вот разве что ночьюв открытом морепод звездным небоми слушать шипенье воды,скользящей вдоль борта.Вот разве что в морепод небом полночным,наполненным звездами,и плыть, не тревожась нисколько.Вот разве что так.

Иль, может быть, утромна пустынной набережной,поеживаясь от холода,

и смотреть на большие баржи,плывущие друг за другом.

Да, разве что утрому воды на гранитных плитах,подняв воротник пальто,и стоять, ни о чем не печалясь.

Вот разве что так, — говорю, —не иначе.

Можно любить запах грибов

Можно любить запах грибов,быстрые лесные речушки,заваленные камнями,и романсы Рахманинова.Можно любить все этои ни о чем не тревожиться.

Но я люблю просыпаться,когда ночь на исходе,когда и утро, и деньеще впередии когда вдалекекто-то скачет к рассвету,не щадя коня —кому-то всегда не терпится.

Необъяснимо, но ребенок

Необъяснимо,но ребеноктак горько плачету истока жизни.

Непостижимо,но мужчинапренебрегаеткрасотой созревшей жизни.

Невероятно,но стариксмеется радостноу жизни на краю.

Что рассказать деревьям

Что рассказатьдеревьям,травеи дороге?Что показатьптицам?Что подаритькамням?

Посторонитьсяи не мешать спешащим?Поторопитьсяи прийти самым первым?

Как полезно возникнуть!Как увлекательно быть!Как несложно исчезнуть!

Спотыкаясь о камни,выбегаю к морю.

Оно зеленое,оно колышется,оно безбрежно,оно предо мною.

ОБЫЧНЫЙ ЧАС[6]

Автор этой книги Геннадий Иванович Алексеев — человек примечательный. По образованию он архитектор, по занимаемой должности — доцент, преподаватель истории архитектуры в Ленинградском инженерно-строительном институте (его лекции любят студенты), по увлечению — поэт и художник, по характеру — искатель и должник гармонии, беспокойный мастер, натура художественная, пытающаяся осмыслить свое время и выстроить свои мосты между прошлым и грядущим.

В книге, которую Геннадий Алексеев назвал «Обычный час», ведется поиск необычного в обычном, живет опыт души художника, разведчика нравственных начал нашего времени, его беспокойств и надежд. Книга эта и выстрадана, и выстроена опытом и мастерством. Она едина в своем многообразии, в отражении и поэтическом осмыслении забот и загадок современного человека. Она добра и красива своими индивидуальными особенностями, на первый взгляд кажущимися (только кажущимися) необычными.

Геннадий Алексеев пишет мало свойственным современной поэзии белым стихом, но он владеет им в той самой мере, когда этот стих становится единственной формой выражения мысли, поэтического ощущения мира. Алексеев владеет этим стихом, как и положено мастеру, в совершенстве.

С этим стихом можно соглашаться или не соглашаться, но пройти мимо него нельзя, потому что в нем присутствует чудо поэзии, чудо индивидуальности поэта, идущего естественным для него путем. И мне кажется (думаю, не без основания), что книга «Обычный час» может оставить равнодушными только людей совершенно инертных к этому непривычному пути отражения жизни в поэзии.

Я не стану в доказательство своего утверждения цитировать стихи: цитировать их очень трудно, настолько они цельны законченностью мысли и формы.

Дело самой книги — убедить читателей в том, в чем убежден я. Эти стихи о красоте мира и благородстве человеческой души, и потому поле их действия велико.

Книга Геннадия Алексеева не назойлива, но человечна. Она приметна «лица не общим выраженьем». Это лицо запоминается надолго. По крайней мере, мне оно запомнилось с первого взгляда и навсегда.

Михаил Дудин

НА МОСТУ 

ДОЖДЬ НА ДВОРЦОВОЙ ПЛОЩАДИ

Асфальт.

Когда дождь,

он скользкий.

Туристы.

Когда дождь,

они не вылезают из автобусов.

Милиционер.

Когда дождь,

Он прячется под арку.

И Александровская колонна.

Когда дождь,

она никуда не прячется.

Ей приятно

постоять на Дворцовой площади

под дождем.

Лошадь на Невском.

Идет себе шагом, тащит телегу.

Лощадь пегая и абсолютно живая.

И машины косятся на нее со злой завистью, и машины обгоняют ее со злорадством.

— Эй,— кричат,— лошадь!

— Ха,— кричат,— лошадь!

А лошадь идет себе шагом и не оборачивается.

Такая живая и такая хорошая.

Там женщины сидят себе и вяжут. Спокойные, сидят себе и вяжут.

А мне так страшно,

тошно,

неспокойно.

Эй, женщины!

Да бросьте же вязать! Глядите —

мир на проволоке пляшет! Он оборваться может каждый миг!

Но вяжут женщины, не слушая меня, и спицы острые в руках у них мелькают.

Я успокоился:

знать, есть какой-то смысл

в вязанье этом,

значит, женщинам виднее.

Ведь портить шерсть

они не будут зря.

ничто не вечно в этом мире! сказал я себе.

Зашло солнце, и наступила

пора свиданий и любви.

И я увидел у ворот вечно юного Ромео, который что-то шептал в розовое ухо вечно любимой Джульетты.

.— Но ведь Шекспира же когда-то не было!— крикнул я им.

Они засмеялись.

НА МОСТУ

Глядел я долго, стоя на мосту, как вдаль текла Нева, как было ей вольготно течь на закат, как было ей смешно течь под мостами, то и дело огибая быки гранитные.

Тут выплыл из-под моста буксирчик маленький с высокой старомодной,

самоуверенно торчавшею трубой.

Глядел я долго, стоя на мосту, как уплывал он в сторону заката.

Труба его

дымила вызывающе.

ДЕМОН

Позвонили.

Я открыл дверь и увидел глазастого, лохматого, мокрого от дождя Демона.

— Михаил Юрьевич Лермонтов здесь живет?—

спросил он.

— Нет,— сказал я,—

вы ошиблись квартирой.

— Простите!— сказал он и ушел,

волоча по ступеням свои гигантские, черные,

мокрые от дождя крылья.

На лестнице запахло звездами.

-Г -ДГ

КУПОЛ ИСААКИЯ

Вечером

я любовался куполом Исаакия, который был эффектно освещен и сиял

на фоне сине-фиолетового неба.

И вдруг я понял,

что он совсем беззащитен.