Тайные тропы - Георгий Брянцев

Тризна подошел к собачьей будке. Увидев постороннего, пес зло зарычал.

— Свой, Верный, свой, — успокоил пса Игнат Нестерович и отодвинул в сторону будку.

Под ней оказалось деревянное творило, замаскированное сеном.

— Когда-то погреб был, а теперь мы его для других целей приспособили, — пояснил Игнат Нестерович и поднял творило. — Лезьте, а я подержу.

Деревянная лесенка в восемь-десять ступенек круто повела вниз. Ожогин сделал несколько шагов и остановился перед деревянной стеной. Оказалось, что это дверь, ведущая непосредственно в погреб.

Игнат Нестерович открыл ее, и Ожогин увидел освещенного двумя коптилками человека. Он сидел в углу погреба за небольшим столом и слушал радио.

— Знакомьтесь: Леонид Изволин.

Бросив взгляд на вошедших, молодой человек поправил наушники, продолжая что-то записывать на листке бумаги.

— Сейчас новости узнаем, — сказал Тризна и пододвинул Никите Родионовичу пустой ящик.

Ожогин сел, осмотрелся. В погребе было тепло. Позади стола, вплотную к задней стене, стоял широкий дощатый топчан с матрацем и подушкой. Топчан был велик, и Никита Родионович подумал, что сколотили его, видимо, здесь — пронести топчан через творило было невозможно.

В стенах виднелись глубокие квадратные ниши, а в них — прессованный тол, аммонал, капсюли, детонаторы, мотки запального шнура, ручные гранаты, зажигательные шарики. На деревянном колышке, вбитом в стену, висели два дробовых ружья, русская полуавтоматическая винтовка и немецкий автомат.

— Наша святая святых, — сказал Игнат Нестерович и сдержал просившийся наружу кашель.

— А не опасно? — спросил Ожогин, кивнув в сторону ниш.

Игнат Нестерович пожал плечами. Конечно, опасно, соседство не особенно приятное, но ничего другого не придумаешь, приходится мириться.

Леонид Изволин сбросил наушники и, подойдя к Никите Родионовичу, протянул руку:

— Здравствуйте! Давно вас поджидаю.

Леонид, как и отец, был, видимо, спокоен по характеру, нетороплив в движениях и чуточку близорук. Леонид попросил Ожогина посмотреть рацию. Сколько времени он бьется над ней, а ничего не получается.

Марка рации была знакома Никите Родионовичу. Он вынул лампы, детали, разложил их на столе и принялся осматривать аппаратуру.

— Вы тут безвыходно? — спросил Никита Родионович. Леонид развел руками:

— Что ж поделаешь! Я в городе вырос, появляться на улицах опасно — сразу опознают… Ты говорил с товарищем Ожогиным насчет Родэ? — неожиданно обратился он к Тризне.

Тот коротко кивнул головой.

— Ну и как?

— Как будто договорились. Попробуем, — ответил за Тризну Никита Родионович.

— Это задание руководства подполья, — уточнил Леонид.

— Я уже говорил, — вставил Тризна. — Он согласен. Копаясь в рации, Никита Родионович думал о том, что нужно благодарить случай, приведший его сюда. Если бы передатчик был исправен и рация работала, то Ожогину вряд ли довелось бы сейчас сидеть в компании смелых патриотов Изволина и Тризны.

Повреждение было невелико, и через час связь с Большой землей была налажена.

На лице Леонида появилась широкая улыбка. Энергично потирая руки, он произнес:

— Замечательно! Как вас благодарить, Никита Родионович!

— Вы не должны огорчаться, что передатчик не работал до сих пор, — проговорил Ожогин и тут же пояснил: — Вас запеленговали бы после второго же сеанса передачи: приборы показали бы точно местонахождение рации. В условиях городского подполья работать со стационарной радиоустановкой и не быть выловленным — почти невозможно. Надо или проводить каждый сеанс с нового места, или изобрести что-нибудь другое.

— Я все это знаю, меня обучали. Изобрести что-либо другое трудно, но я постараюсь соблюдать осторожность: передачу буду вести не более одного раза в две недели, и она будет занимать самое минимальное время — минуту-полторы.

Ночью, когда занятия Ожогина и Грязнова у Кибица подходили к концу, неожиданно явился служитель Юргенса.

— Господин Ожогин, прошу за мной, — сказал он сухо.

Никита Родионович вздрогнул. Вызов с занятий был делом необычным. Друзья переглянулись: после прихода Сашутки они жили в постоянной тревоге.

Кибиц, отрицательно относившийся к срыву занятий, на этот раз не проронил ни слова и как-то странно хихикнул.

Никита Родионович начал не спеша надевать пальто. Андрей стоял рядом и смотрел другу в лицо, ища ответа на тот же вопрос.

«Неужели они пропустили Зюкина и он уже виделся с Юргенсом?» — думал Никита Родионович, шагая по двору. Меры предосторожности, принятые группой Изволина, еще не снимали угрозы появления предателя Зюкина в доме Юргенса — ведь Зюкин мог связаться с Юргенсом через другое лицо или по телефону. И если это так, провал неизбежен. Надо принимать меры. Бежать сейчас, пока он еще не вошел в дом Юргенса! Пропуск в кармане, и пока хватятся — можно надежно укрыться. Никита Родионович окинул взглядом шедшего рядом служителя. Сбить с ног, пожалуй, не удастся — он слишком крупный. Единственный способ — остановиться, закурить, отстать на несколько шагов, а потом махнуть через забор на улицу. Но что будет с Андреем? Он в руках Кибица — а оттуда не уйдешь. Спастись самому и погубить товарища?..

Поднялись на крыльцо. Служитель открыл дверь.

В приемной, как обычно, господствовала тишина. Сразу же прошли в кабинет майора. В кабинете за своим письменным столом сидел Юргенс, а за приставным столиком — незнакомый человек в штатском.

Лицо у незнакомца было рыхлое, белое, с двойным подбородком.

— Садитесь, — сказал по-немецки незнакомец, не сводя глаз с Ожогина.

Ожогин опустился в кресло.

— Когда в последний раз вы видели своего брата? Никита Родионович посмотрел на Юргенса, как бы спрашивая, отвечать ли на вопрос.

Юргенс догадался о причине беспокойства Ожогина и объяснил:

— Полковник Марквардт. Ожогин встал, загремев креслом.

Марквардт жестом вновь пригласил его сесть, достал из бокового кармана авторучку и начал что-то чертить на лежавшем перед ним листочке бумаги.

Ожогин сказал, что в последний раз он видел брата Константина в сороковом году.

— Где?

— В Минске.

— Зачем он попал в Минск?

— Приехал повидаться со мной перед отъездом в Ташкент.

— Его назначили в Среднюю Азию?

— Нет, он поехал туда по собственному желанию.

— А разве в центре он не мог устроиться?

— С пятном в биографии — арест отца — это не так просто.

— Профессия брата?