Аня Каренина - Лилия Ким

— А если сумма совпадёт?

— Тогда не знаю, но мне кажется, теперь всё равно ничего не докажешь.

Дверь снова хлопнула.

Аня открыла рюкзак, вынула свой ободранный матерчатый кошелёк за десять рублей. Положила в него мелочь и полтинник. Достала паспорт и положила в него сто долларов, потом вытащила футляр из-под помады, где в остатках красящего турецкого жира торчала спичка.

— Нет, сюда никак… — беззвучно, одними губами прошептала она.

Аня убрала деньги в рюкзак, оставив пять рублей. Осторожно выглянула из кабинки. Никого нет. Задумчивый взгляд Карениной остановился на рекламе презервативов. Вдруг её осенило.

Пять шагов до автомата по продаже презервативов показались стометровкой. Собственное дыхание слышалось как работа паровозного котла. Аня сделала усилие, чтобы унять дрожь в руках и точно опустить большую белую монету в прорезь. Нажала кнопку и… уже через пару секунд сжимала в ладони квадратный маленький пакетик. «Я люблю безопасный секс!» — гласила надпись на автомате.

Аня вернулась обратно в кабинку, открыла презерватив, вытащила деньги, свернула аккуратной трубочкой размером с тампакс, опустила их в латексный «чулочек», потом так же упаковала рубли. Приспустила Китины брюки и, хихикнув, медленно ввела получившуюся палочку из денег себе во влагалище. Ощущение того, что она запихивает в себя две штуки баксов, было фантастически возбуждающим. Деньги проскользнули внутрь неё как по маслу. Каренина провела рукой по своей промежности, и впервые в жизни с ней случился приступ сексуального безумия. Она стояла в кабинке клубного туалета, поставив одну ногу на унитаз, согнув в колене другую, и исступленно дёргала туда-сюда презерватив с деньгами. Аня закатила глаза, забыв о прослушивании, о группе, о том, что её могут застукать, обо всём на свете! Весь мир перестал существовать, когда она упала, утонула, провалилась, захлебнулась в собственном наслаждении.

— Куртка, джинсы, юбка… — беззвучно повторяли губы, сухой кончик языка прижался к такому же сухому уголку рта, рука работала как поршень болида «Формулы-1»… — О-у-о-о-х!.. — сорвался выдох с Аниных губ, ноги задрожали, и Каренина грохнулась на пол рядом с унитазом как гладильная доска, у которой соскользнул упор.

Через несколько минут она открыла глаза. Медленно поднялась, натянула трусы. Ноги всё ещё тряслись. Презерватив удобно разместился внутри так, словно Анина вагина была специально создана для хранения денег. Из зала донесся чей-то голос, пытающийся выводить рулады a la Уитни Хьюстон.

— Чёрт! — Аня кинулась мыть руки.

Макияж слегка поплыл. Ну да ладно, времени нет! Аня вытерла мокрые руки о спортивную майку Щербацкой и побежала в зал. Удивительное дело — она думала, что презерватив внутри будет ей мешать, однако оказалось наоборот. Ощущение того, что у неё между ног находится целое состояние, придавало необыкновенную лёгкость движениям. Аня ещё никогда не была так уверена в себе. Ноги ступали легко и изящно, плечи расправлены, подбородок поднят. Как будто она дочка председателя совета директоров «Газпрома»! Просто чудо!

— Кто тут последний на просмотр? — хамовато спросила она у стайки расфуфыренных девиц, стоявших около барной стойки и нервно озиравшихся по сторонам.

— Надо номер взять вон там, — бросила ей одна из них и оценивающе посмотрела на Каренину, её презрительно-высокомерная мина постепенно сменилась страдальческим выражением. — Нет! Это невозможно! — простонала она, глянув на какую-то бумажку.

— У тебя какой? — сердито буркнула сидевшая рядом деваха в красных клешеных брюках и красном коротком свитере.

— Сто тридцатый! — ещё громче простонала «конкурсантка» и закрылась руками.

Аня зашагала в указанном направлении и поймала себя на мысли, что походка у неё точь-в-точь как у Сигурни Уивер в фильме «Чужой-4». «Я — женщина-терминатор!» — подумала Каренина.

Аня остановилась перед столиком, на котором стояла табличка «Регистрация». Молодая невзрачная женщина оторвала голову от бумаг и вопросительно посмотрела на Каренину поверх круглых золотых очков.

— Вы на регистрацию? — безразличнейшим тоном спросила она.

— Да, — уверенность Карениной моментально упала на пятьдесят процентов.

Вдруг подумалось, что у многих присутствующих такие суммы, что у неё сейчас внутри, совершенно спокойно и нормально водятся в кошельках. Оказались же они в портмоне Гостинского! А таких Гостинских здесь полный зал!

— Как зовут?

— Аня, Аня Каренина.

Женщина уставилась на неё так, словно пыталась припомнить, где могла раньше видеть или слышать о ней. Через некоторое время, видимо задолбавшись вспоминать, снова опустила голову и записала в какую-то ведомость: «Анна Каренина».

— Триста четвёртый, — голос регистраторши достиг пределов безразличия и перешёл в плоскость раздражения.

— Спасибо, — тихо сказала Аня, взяв бумажку, на которой с одной стороны большими цифрами было написано «304», а с другой стоял штамп «ТО „АРТ“». Отступив пару шагов от столика, Аня принялась оглядываться. Клуб был битком набит девчонками всех видов, цветов волос, размеров и ростов. Одеты они были тоже примерно одинаково: модные брюки в обтяжку, у которых штанины расширяются книзу, один и тот же фасон, выполненный в десятках видов ткани. Короткие свитера, топы, иногда просто спортивные бюстгальтеры, главное, чтобы «верх» оставлял максимально открытым живот и обтягивал грудь.

В обществе светского льва

Тем временем Кити Щербацкая готовила себе пути к отступлению. Она поставила перед собой цель — во что бы то ни стало отметить свой день рождения с шиком, блеском и размахом. Причем чтобы Вронский, Варвара и все остальные непременно об этом узнали. Данное соображение заставило её набрать номер телефона, который она несколько дней назад поклялась забыть. Но ситуация сложилась критическая.

— Это форс-мажор, — сказала она сама себе.

До этого Щербацкой удавалось, несмотря на откровенную враждебность её отношений с большинством одноклассников и соседей, сохранять положение королевы, которая не снисходит до злословия плебеев. Но сегодня в спортзале! Зачем она только туда попёрлась?! Щербацкая не могла этого понять, не могла чётко определить своих мыслей, но они привели Кити в состояние безотчётного ужаса. Много раз она думала о том, чтобы перевестись в другую школу, но что толку? В школе по соседству будет то же самое, ведь все живут в одном микрорайоне, там про неё такого наговорят, что будет только хуже. Значит, нужно переводиться как можно дальше, чтобы никто ничего никому, но придётся далеко ездить, рано вставать… Кити несколько раз заводила разговор о частной платной школе, но родители отвечали, что ей осталось учиться только один год. Девятый класс — и всё, Кити пойдёт в университетский колледж, где будут нормальные дети из приличных семей и где никто не будет ни завидовать Щербацкой, ни дразнить её.

— Но почему? Почему? Почему мне нельзя год отучиться в хорошей школе и прийти в колледж с престижным аттестатом?

Родители устало переглядывались между собой. Это означало, что сейчас отец в сто пятый раз начнёт мягко, стараясь не обидеть дочь, объяснять ей, что уровень общей подготовки Кити, мягко говоря, невысок, но это, конечно же, не её вина. Виноваты дурацкие учителя, которые по вполне понятным причинам не хотят прилично учить детей за те копейки, которые им платят.

В престижной же школе, где детей по десять человек в классе максимум, где в каждом помещении компьютеры, где каждый ученик знает как минимум два языка, где высшая математика преподается с седьмого класса, — там Кити вообще нечего делать. Или же надо нанимать кучу репетиторов, бросить работу в модельном агентстве… Тогда, кстати, встаёт вопрос, чем платить за «престижную» школу и репетиторам?… В общем, всё сводилось к одному аргументу: только в той школе, где Кити учится с первого класса, у неё есть шансы получить нормальный аттестат без троек, продолжая при этом заниматься любимым и прибыльным делом, то есть работать моделью.

Кити заламывала руки и убегала в свою комнату. Там она рыдала, что ей ещё год придётся сносить все эти насмешки и напускное презрение, которое позволяли себе даже учителя — особенно эти одинокие старухи: физичка, химичка, биологичка. Впрочем, молодая, кривобокая, изуродованная оспинами англичанка ещё хуже.

Щербацкая ненавидела эту школу, ненавидела всех и каждого в ней. Ненавидела родителей, которым хватило по жизни ума только на жильё в серийном панельном доме спального района. Прямоугольный двор, в центре типовой детский сад с ободранными качелями, соседний двор точно такой же, там школа, а через два — детский сад, и так километры, десятки километров одинаковых домов, сложенных из одинаковых бетонных панелей, покрытых уродливой бежевой плиткой! От этого можно сойти с ума. От этого однообразия можно сойти с ума!