Время кобольда - Павел Сергеевич Иевлев

кто делает Стасику маникюр. Неужели сам? Такой талант пропадает.

Собравшиеся закивали, нервно на меня оглядываясь. Мол, действительно, рубаха известная. Тут не так-то много вещей у каждого, а рубах так и вовсе чуть. В основном футболки.

— Так смотрите же! На ней КРОВЬ! — возопил Стасик и развернул тряпку. — Я нашёл её в прачечной, он не успел замести следы!

Действительно, коричнево-бурое пятно. Значит, не жопу ей вытирали. Интересный расклад. Я покосился на Сэкиль, она бурно замотала головой:

— Не знаю! Я её стират хотера!

— Это он убийца! Маньяк! Сатанист!

— А почему сатанист-то, Стасик? — спросил я почти нежно. — Маньяк — понимаю, убийца — допустим. Но сатанист? Что навело тебя на такую мысль?

Я шёл на него, шаг за шагом. Остальные расступались, никто не спешил меня вязать. В конце концов я выдернул рубашку у него из рук.

— Может быть, символ на стене, а, Стасик?

— Я не…

— А когда ты его видел, а?

— Я не… не видел… Сэмми сказал…

— Сэмми? — спросил я строго.

Тот помотал головой.

— Он не помнит, был в панике! Сказал!

— Сэмми не мог разглядеть его, Стасик. Он заглянул краем глаза и сразу блевать кинулся. А вот когда его увидел ты? Не тогда ли, когда макал в кровь мою рубашку?

— Я… Я…

— Смотрите, — я повернул рубашку лицевой стороной к людям, — видите, какое чёткое пятно? Нет брызг, вот тут видно, что рубашку окунули, не расправляя, где была складка — чистый сектор. Если бы она была на мне надета, то испачкалась бы совсем не так.

— Что вы смотрите! — Станислав стал белее бумаги, но не сдался. — Хватайте его, потом разберёмся!

— Так это ты убил несчастную девушку? За что, Стасик? Ведь ты её даже трахнуть не мог, пидор несчастный! Ты маньяк, Стасик?

Он отступал передо мной, пока не упёрся спиной в стену.

— Куда тело дел, сука! — заорал я на него. — Где тело, падла, признавайся!

Станислав дёрнулся, и я ему врезал. Несильно, под ложечку. Вырубать его сейчас совсем не надо.

— Это не я! То есть, я не убивал! Не убивал я!

— А что делал? Говори, тварь паскудная!

Я замахнулся, но не ударил. Он сжался и зажмурился, закрываясь руками.

— Я, зашёл… утром…

— Громче! Чтобы все слышали!

— Я зашёл туда утром!

— Зачем?

— Хотел познакомиться! Новый член общины! Мой долг…

— Дальше!

— Там было всё в крови! И знак Сатаны! Я сразу подумал, что это он!

— Кто, Сатана?

— Нет, ты! Что ты её убил! Все слышали, как вы ночью… Но я решил, что мне никто не поверит! И когда увидел в прачечной твою рубашку…

— Громче!

— Я! Я испачкал рубашку в крови! Но я не убивал! Клянусь, это не я!

— Экое же ты говно, Стасик.

— Не бей! — сжался он.

— Тебя и бить-то противно… Вали отсюда.

Станислав, вжав голову в плечи, нервно озираясь, обходя людей бочком по стеночке, вымелся из столовой в коридор. Теперь пару дней будет ныкаться, потом опять осмелеет. Говнюк и мудила.

— А вы подумайте, — сказал я неловко глядящим в сторону собравшимся, — что я не убивал, и Стасику слабо. Но кто-то убил же. И он где-то здесь. Может быть, среди вас. Так что, если кто-то что-то слышал…

— Кроме того, как ты её драл? — спросил осмелевший Сэмми.

— Завидуй молча, — оборвал я его. — Итак?

Увы, выяснилось, что никто ничего не видел и не слышал. Да я и не рассчитывал. Когда выключается свет условного дня, все валятся в койки и дрыхнут. Ночных развлечений, окромя разнообразного адьюльтера, тут нет. Наверное, тут уже все друг с другом крест-накрест нагрешили со скуки во всех комбинациях, но я этого за маловажностью не записывал, а вспомнить не могу. Я, кажется, до вчерашнего ни с кем, на что бы там Сэкиль ни намекала. Эх, жалко негритяночку. Я припомнил кое-какие подробности, и это было… Сильно.

— Слушай, Кэп, ты натурально, как полицейский из кино! — прошептала восхищённо Натаха. — Как ты его расколол!

— Было б там чего колоть… Он такое говно, что его только расплескать можно.

— Он тебе этого не забудет, — сказала серьёзно Сэкиль.

— Пофиг. Я-то забуду, — отмахнулся я. — Кстати, выхода всё случившееся не отменяет. Вполне возможно, что Абуто нашли те мутные гады из котельной. С них и тело утащить станется. Чтобы сожрать.

— Я буду готова через десять минут, — сказала Натаха.

— А я дазе быстрее, — кивнула азиатка.

— Встречаемся где всегда. И… Как-то вооружитесь, что ли…

— Э… Ну ты, блин, валькирия… — только и сказал я, увидев Натаху.

Мою не вполне серьёзную просьбу «вооружиться» — ну какое тут оружие? В столовой даже ножей нет! — она восприняла очень буквально. На голове хоккейный шлем (мы порой находим довольно странные предметы), на мужской кожаной куртке, превращённой в жилетку смелым удалением рукавов, наклёпаны пластины, напиленные из расплющенных алюминиевых тарелок. В руках — насаженная на длинный обрезок водопроводной трубы пятикилограммовая кувалда.

— Когда ты успела?

— Я давно готовилась, Кэп! Рано или поздно мы наткнулись бы на какое-нибудь говно.

Ну вот, я считаю её не особо умной бабой, а она лучше меня сообразила.

— Я и секилявке нашей сделала кой-чо…

Сэкиль показала закреплённый на спине брючным ремнём то ли короткий меч, то ли длинный нож. Одна кромка у него грубо заточена, вторая имеет зловещие зазубрины, рукоятка из обрезка деревянной ножки стула.

— Из полотна пилы переточила, — гордо сказала Натаха. Две недели еблася, окромя напильника никакого инструмента нет.