Верь мне и жди - Ольга Тартынская

— Ты где пропадаешь весь день? — возмущался Гошка.

Держа трубку одной рукой, другой я наливала тебе чай. Я чувствовала, как растет твое недовольство, но ты молчал.

— Я тебе перезвоню потом, хорошо? — стараясь не называть оппонента по имени, сказала я.

— Ты не одна? — упавшим голосом спросил Гошка.

— Да, все! — пыталась я завершить разговор под твоим внимательным взглядом.

— Когда можно позвонить? — не унимался юнец.

— Ну потом, все потом! — не выдержала я и отключилась.

Однако Гошка не был бы Гошкой, если бы не перезвонил.

— Ты прости, — пробормотал он. — Может, я зайду?

— Ни в коем случае! — рявкнула я и отключилась.

Ты молча курил и потягивал чай, не спуская с меня глаз. Я готова была провалиться сквозь землю.

— А почему тебе не звонят? — запоздало удивилась я.

— Потому что телефоны отключены, — насмешливо улыбнулся ты.

Я вспыхнула и выдернула телефон из розетки.

Наша первая брачная ночь по-настоящему была первой; от этого возникло убеждение, что все правильно, как должно быть. Какая-то разумность, благословенность совершающегося. Ни капли искусственности, неловкости, надлома, все удивительно гармонично…

Потом ты скажешь, что чувствовал то же. Еще скажешь, что до этого боялся оказаться не на высоте: все-таки возраст, усталость. Теперь же был абсолютно спокоен и уверен, что все будет как надо.

Ты подождал, когда я выйду из душа, помог мне раздвинуть диван. Я застелила его самым красивым постельным бельем, какое нашлось у меня. Когда ты в первый раз коснулся меня, я не забилась в панике, не застыла равнодушно, а почувствовала сильнейшее влечение к тебе. И больше уже не думала ни о чем, плывя по этой поднявшейся во мне волне. Ты сразу почувствовал мою абсолютную неопытность и нежно и терпеливо приучал к себе, прошептав:

— Кто ж это напугал тебя так?

С тобой я впервые открыла невыразимое блаженство поцелуя (в моей прошлой жизни поцелуев не было). Твои губы казались созданными для любви. Я не заметила, как попала в их абсолютную власть, во власть твоих рук, дыхания, шепота, прикосновений… Я гладила твое лицо, ощущая легкую небритость щек, и, пока могла, смотрела на тебя, смотрела, будто боялась, что закрою глаза — и ты исчезнешь…

Очнулась я на твоей груди, почему-то в слезах, целующей твои прекрасные руки. Ты шептал мне что-то шутливое, нежное. Мы долго еще говорили, говорили. Я рассказала тебе о том, что не любила вспоминать и никому не рассказывала. О том, что потеряла маму в пятом классе, а отца убили в подъезде какие-то отморозки тринадцать лет назад. Мы жили в Зеленограде, в трехкомнатной квартире. Оставшись одна, я обменяла квартиру на комнату в московской коммуналке. К тому времени я окончила университет, работала в редакции и снимала угол. Потом мою коммуналку расселили, и я удачно попала сюда, в эту квартирку.

Ты рассказал о своем отце, живущем в Смоленске (мама к тому времени уже умерла). Он был военным, привил тебе понятия мужской чести, воинской доблести, дружества. Пока ты был мальчишкой, частенько воевал с ним, получал основательно, но по заслугам. Став постарше, отслужил в армии и уже иначе взглянул на отца. Оценил его характер, силу воли, независимость мнений. Отец стал твоим лучшим другом. Ты сетовал, что в последнее время он сильно сдал, а у тебя все не хватает времени, чтобы его навестить. Ты пытался переманить его сюда, в Москву, но отец категорически отказался покидать могилу жены. К тому же он преподавал в кадетском корпусе и не хотел бросать детей. Отец был твоей основной заботой и болью. Конечно, ты отсылал деньги, звонил постоянно, но отец ждал тебя самого.

— Сколько ему лет? — спросила я тихо.

— Семьдесят два, — вздохнул ты.

Я знала, что одну из лучших своих баллад ты посвятил отцу, но не стала говорить об этом.

Мы еще пошептались, а потом принялись опять целоваться, весело и дурачась, и все это привело к новой волне желания. Но теперь я уже ничего не боялась, ласкала тебя, как только в мечтах было возможно. Ты чутко отвечал на все мои движения и порывы, а я, замирая и теряя власть над собой, успела подумать: «Нет, так не бывает! Это мне снится!»

Только под утро ты уснул, утомленный, но счастливый (помнишь, ты мне шептал: «Какой я счастливый с тобой!»?). Я прижималась щекой к твоей обнаженной груди и чувствовала блаженную пустоту и невесомость, будто нахожусь где-то между мирами. Это и не явь, но и не сон, какая-то фантастическая греза. Не было сил оторваться от тебя, расплести наши руки и ноги. Мне казалось, если я не буду слышать твоего дыхания, впитывать запах твоего тела, то тут же умру. И в этот момент в моей памяти всплыли слова: «…будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть» и поразили вновь своей истинностью…

В полусне я слышала звонки твоего телефона. Ты осторожно высвободился из моих объятий и вышел, захватив телефон и одежду. Я снова уснула, а когда смогла не только глаза разлепить, но и подняться с подушки, было два часа дня. Я вскочила с кровати, почувствовав тревогу. Накинув на голое тело халатик, бросилась на кухню. Там было пусто, только чашка из-под кофе на столе. Метнулась в ванную — там тоже никого. Твоей куртки на вешалке в прихожей я не нашла. Ты ушел… Ушел, ничего не сказав, не оставив записки, не позвонив.

Я вспомнила, что телефон мой отключен с вечера, и воткнула штекер в розетку. Уходя в душ, я взяла трубку с собой — вдруг ты позвонишь… Почему, почему ты ушел сегодня, оставив меня одну? Как я буду теперь? Да, ты часто повторял: «Верь мне и жди».

Это не просто красивые слова, это жизненное руководство. Я соглашалась с тобой, но почему теперь веду себя как Хари из фильма «Солярис», когда она еще не очеловечилась. Я не могу без тебя!

Конечно, у меня сохранилась твоя визитка с номерами и в любой момент я могла позвонить, но почему-то не делала этого. Чутье подсказывало мне, что не надо звонить, ты не любишь… И потом, если ты не ответишь, я буду думать, что не захотел говорить именно со мной, ведь номер на дисплее определится. В общем, все сложно с телефоном. Я предпочитала всегда ждать, когда ты сам вспомнишь обо мне.

Телефон зазвонил, едва я вышла из душа и взялась за щетку для волос. Я схватила трубку, уронив при этом деревянную щетку.

— Привет. — Это Катя. — Я выезжаю, до встречи.

— Хорошо, — машинально ответила я, не понимая, о чем она говорит.

Ах да! Мы же договорились встретиться сегодня в четыре на нашем месте! Вернее, Катя дала команду. И Шурка туда придет. Что ж, это лучше, чем ждать твоего звонка и сходить с ума в пустой квартире.

Я поспешно приводила себя в порядок, наводила красоту, одевалась. Конечно, опаздывала, но ничего, девчонки подождут. Вспомнила, что не дала тебе ключи от квартиры. Как быть? И решила дверь не запирать. А код домофона ты знаешь.

Долго ждала троллейбуса, приехала в наше любимое кафе на Гоголевском бульваре с опозданием на двадцать пять минут. Катя выразительно посмотрела на часы. Они уже выпили по чашке кофе и съели по пирожному. Я заказала зеленый чай в белом чайнике и большой кусок торта, внезапно ощутив зверский голод. Шурка убежала курить, а когда она вернулась, Катя спросила меня в лоб:

— Так что ты там о замужестве говорила? Это шутка?

По дороге к месту встречи я продумала тактику разговора и свои ответы. Я не могу им лгать, но и не хочу их терять. Поэтому решила рассказать по возможности правду.

— Нет, не шутка. — И я показала обручальное кольцо, на которое они почему-то не обратили внимания. Или делали вид, что не видели.

— Когда же ты успела? — сдержанно спросила Катя, а Шурка только ахала и разглядывала кольцо.

— Вчера.

— И кто он? — не церемонясь, била в цель Катя.

— Красков.

Мои девушки умолкли, ожидая конца шутки.

— А если серьезно? — не выдержала Катя.

— Это серьезно.

— Ну хватит, мы оценили твой юмор. Так кто же он?

Мне стало тоскливо. Это был первый признак надвигающегося одиночества. Я уже стояла на границе моего и твоего мира, теряя понимание подруг.

— Девочки, послушайте меня. Я не свихнулась от своей мании, я не шучу и не разыгрываю вас. Я действительно вышла замуж за Краскова. Вчера мы обвенчались и расписались. Случилось чудо. Я вымолила его у небес…

По их лицам я видела, что они не знают, как воспринимать мои слова.

— Докажи! — потребовала, как всегда самая разумная из нас, Катя.

Я достала паспорт, который мне предстояло поменять в связи с новой фамилией, и показала штамп. Немая сцена. Я чуть не расплакалась — так мне было грустно от происходящего.

— А где он? — глупо спросила Шурка.

— Наверное, работает…

— Нет, пока не увижу вас вместе, не поверю, — пробормотала Катя.

Я пожала плечами, чувствуя, как между нами неотвратимо вырастает стена.

— Ну, расскажи же! — с энтузиазмом воскликнула Шурка, но и в энтузиазме ее слышалась фальшь.