Убийство в соль минор - Анна Данилова

Для банкета у меня было приготовлено платье «Аззи Оста», облегающее, сшитое из нежнейшего черного бархата, тафты и украшенное золотым шитьем. Сережа же настоял на том, чтобы на нем были обычные черные брюки, рубашка и белый свитер от Теда Бакера.

— Не хочу ни костюма, ни смокинга, — сказал он, улыбаясь каким-то своим тайным мыслям.

Я поняла, что на этом банкете он просто хочет чувствовать себя легко, в удобной одежде, не изменяя своему обычному стилю.

Я не знаю, откуда взялись силы, как я смогла, увидев его за минуту до того, как мы должны были покинуть номер, не прикоснуться к нему, не погладить его чисто выбритые щеки, не провести рукой по блестящим густым волосам, не поцеловать его — так он был хорош!

Неприятное, саднящее чувство отравляло мне весь остаток вечера — мне никогда еще не было так стыдно перед человеком, которого я, получается, насильно на себе женила! Да чего там, которого купила! И вот теперь он, здоровый, красивый и успешный, мне уже не принадлежит. Сейчас на него набросится толпа и проглотит его!

Мы вошли в ресторан, и нас сразу же окружили люди, засверкали вспышки фотоаппаратов, заработали камеры, в большом зале, освещаемом огромной хрустальной люстрой, загудел человеческий рой. Этот гул прошивали звуки ненавязчивого музыкального сопровождения, в самом углу ресторана сидел за роялем юноша-пианист. У него было лицо человека, заигрывающего с роялем, — насмешливое, презрительное. Должно быть, такое же выражение лица было в свое время и у Сережи, когда он, серьезный музыкант, ради куска хлеба был вынужден развлекать ресторанную публику.

— Здравствуй, мой дорогой, — услышала я, повернулась и увидела невысокую худенькую женщину, закутанную в меха. Она положила свою голую руку, усыпанную веснушками, на плечо моего мужа, и на ее безымянном пальце, освещая мою детскую память, загорелся огромный рубин. — Как же я рада тебя видеть!

Я ощутила во рту вкус сырников и, почувствовав головокружение, чуть не лишилась чувств.

— Мадам Соль? — услышала я незнакомый мужской голос и поняла, что меня кто-то подхватил и тащит куда-то в толпу. — Как же я рад тебя видеть!

На этот раз мы сами пригласили Лизу и Глафиру к нам домой. И разговор происходил за ужином. Я, имевшая большой опыт по части приема гостей, приготовила жареную баранину с маринованным луком, салаты и пирог с черной смородиной.

Дом в пригороде С., прямо на берегу Волги, мы купили примерно через месяц после нашего возвращения в С.

— Покупай, конечно, — согласился со мной Ерема, явно скучавший по нашему дому в подмосковной Пчелке. Бедолага, ему пришлось оставить уже второй, согретый им дом. — Пусть уж будет. К тому же, сама знаешь, вложенные в недвижимость деньги не пропадут.

— Ерема, ты ничего не хочешь мне сказать?

— А чего говорить-то? Ты влюблена в него и всем морочишь голову. И мне, и ему, — наконец выпалил он то, что, наверное, собирался сказать мне давно. — Придумала какое-то общество, возвращение к своим… Бред собачий! Почему ты не сказала мне правду с самого начала? Или ты думала, что я буду против того, чтобы ты вышла замуж за того, кого любишь? Другое дело, важно, чтобы он тебя любил. Чтобы чувства были взаимны.

— А он не любит? — Я замерла в ожидании еще одной правды.

— Да почем мне знать? На мой взгляд, тебя невозможно не любить. А уж ему и тем более… Ты молода, красива, к тому же так много для него сделала…

— Я не про то…

— Не знаю я, — он отвернулся. — Сами разбирайтесь. А я вернусь в Москву.

— Почему?

— Вот помогу тебе купить дом и вернусь.

Я посмотрела на него — уж не обиделся ли он на меня?

— Боюсь, твой горошек засохнет, — уклончиво ответил мне он. — Не очень-то я доверяю этому Ване.

Он, конечно, лукавил и Ване доверял стопроцентно. Иначе никогда не оставил бы его в нашем доме, который за то недолгое время, что мы там прожили, успел наполниться дорогими вещами и произведениями искусства, не говоря уже о рояле стоимостью с чугунный мост!

Я отпустила Ерему, в душе даже поблагодарив его за это решение, — мне очень хотелось остаться с Сережей вдвоем.

Однако, следуя нашей с ним договоренности, мы, оставшись одни, вместо того, чтобы хотя бы попытаться увидеть друг в друге мужчину и женщину, все равно продолжали разыгрывать партнерство, помечая галочками все намеченные встречи, концерты, визиты. Культурная жизнь города нас просто-таки закружила. Вот только радости мне это не приносило. Я откровенно скучала, наблюдая за незнакомыми мне людьми, не представляя себе, что будет с нами дальше. Это был чужой для меня мир.

Женщина, появившаяся в тот памятный вечер после первого концерта Сережи в ресторане и положившая свою веснушчатую руку на плечо моего мужа, оказалась одной из его преподавательниц сольфеджио в музыкальном училище. Ее звали Лариса Альбертовна Генералова. И это она, точно, я узнала ее, угощала меня в детстве сырниками с изюмом. И это в ее доме собиралась богема. Доказательством этому были многочисленные фотографии, которые нам любезно показала сама Лариса Альбертовна, когда мы с Сережей посетили ее в том самом доме, который я всегда (наивная!) считала своим.

Она была так приятно удивлена, когда Сережа (по моей просьбе, конечно) согласился навестить ее. Человек организованный и ответственный, она сразу же предложила день и час и сказала, что будет ждать.

— У меня для вас новости, — сказала Лиза, когда мы вчетвером уселись за стол. Сережа разлил вино по бокалам.

— Вы узнали, кто она? — спросила я, едва скрывая свое нетерпение.

— Вы хотите спросить, не является ли она вашей родственницей? — Глафира посмотрела на меня как-то особенно внимательно.

— Ну да, — нерешительно ответила я, в душе уверенная в том, что эта мадам Коблер, конечно же, не имеет ко мне никакого отношения.

— Как это ни удивительно прозвучит, но она, если верить результатам теста ДНК, является вашей биологической матерью, — сказала Лиза.

— В смысле? Сколько же ей лет по документам?

— Мы беседовали с ее мужем, господином Коб-лером, он показал нам ее документы, паспорт. Так вот, ей тридцать пять лет. А вам — двадцать четыре. Понятное дело, что в одиннадцать лет она бы вас вряд ли родила.

— Она француженка или все-таки русская? — спросил Сережа. — Ведь не случайно же она оказалась в С.

— Правильно. Она на самом деле русского происхождения. Ее настоящее, русское имя Мария Сергеевна Еремина. Во Франции же она Мари Коблер. Мы проверяли ее русские документы на подлинность.

— Неужели подлинные?

— Да, документы настоящие. Случай странный, согласитесь.

— А тест ДНК не может быть ошибочным?

— Нет, мы работаем с этой лабораторией мно-го лет.

— Получается, что она все-таки родила меня в одиннадцать? — Я уже и не знала, что думать.

— А я считаю, что надо бы найти русских родственников этой Маши Ереминой, — сказала Глафира. — Валентина, если хотите, мы бы могли поехать вместе с вами на ее родину. Тем более что это здесь, недалеко. Село Подлесное. У меня есть адрес ее родителей. Если она из деревни, то местные жители наверняка запомнили историю одиннадцатилетней беременной девочки.

— Но если она родила меня, к примеру, в одиннадцать лет, то забеременела, получается в десять! Она же еще не сформировалась как женщина! Конечно, я поеду с вами, Глафира!

— Меня же заинтересовал один человек, с которым мадам Коблер о чем-то спорила в день своей смерти в ресторане. У нас есть видеозаписи этого вечера. Не хотите взглянуть? Быть может, и вам этот человек покажется знакомым, — произнесла Лиза и открыла свой ноутбук.

— Вы хотите сказать, что смогли просмотреть все, что происходило в ресторане в тот вечер, когда она была убита?

Я почувствовала, как дурнота подкатила к горлу, а шею будто парализовало — я боялась посмотреть в сторону Сережи. Ведь если сейчас нам покажут весь этот вечер, с самого начала и до конца, то в кадр непременно попаду и я. А ведь я пришла в этот ресторан одна, без мужа, сказав ему, что собираюсь туда, чтобы встретиться с человеком, который хотел бы выставлять свои работы в моей галерее.

Хотя на самом деле у меня там была назначена встреча с совершенно другим человеком. И принарядилась я скорее по привычке, чем для того, чтобы произвести на него впечатление. Подумаешь, черное платье, нитка жемчуга, брильянтовые серьги. Подумалось, что именно так должна выглядеть жена известного пианиста Сергея Смирнова.

Сережа на самом деле придвинулся к нам, чтобы и ему был хорошо виден экран. И представление началось!

Правда, та часть вечера, в самом начале, когда мадам Коблер появилась в ресторане и мирно поедала свой ужин в полном одиночестве за столиком, была прокручена Лизой в быстром темпе, то есть как материал, не представляющий никакого интереса. А потому и я со своим спутником, распивающая шампанское, была Сережей, я полагаю, не замеченной. Если бы Лиза не так быстро нажимала своими пальчиками на гладкую поверхность сверхчувствительной панельки на своем ноутбуке, то Сережа бы обратил внимание на то, как хорош мой спутник, как элегантен и нахален. Впрочем, его нахальство он вряд ли заметил бы, ведь оно заключалось в его взгляде и словах! Однако нас легко можно было принять за парочку влюбленных.