Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967 - Борис Фрезинский

Мой дорогой товарищ Эренбург! Сейчас ухожу на передовую на несколько дней. Буду воевать и техникой, и своими мыслями. Крепко жму Вам руку.

Ваш — душой и мыслями

гвардии ст. лейтенант A.Морозов.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2545. Л.102–104. Переписка ИЭ с Александром Федоровичем Морозовым продолжалась в 1942–1943 гг. Письмо ИЭ Морозову см. П2, №275.

Чистополь <в Москву;> 24 сентября 1942

Илья Григорьевич!

Пишу Вам, зная, что Вы хорошо относитесь к Василию Семеновичу. После потери сына у меня очень тяжелое душевное состояние и я боюсь, что это может плохо кончиться. Очень бы просила Вас, если возможно, поговорить с редактором об ускорении творческого отпуска Василию Семеновичу[187], т. к. только Вася сможет спасти меня.

Всего доброго

Впервые. Подлинник — собрание составителя. Ольга Михайловна Губер (1898–1988) — во втором браке жена писателя В.С.Гроссмана (1905–1964), как и другие жены многих московских писателей, находилась в эвакуации в Чистополе.

Действующая армия; 25 сентября 1942

Я на фронте с 22.6.41 г. с самого первого дня войны и все время на передовых позициях. Я испытал на своей спине и своем сердце горечь отступления. Я много видел страданий и боев и все-таки я верил в нашу победу. Я верил в победу, когда отходил на 40–50 километров в сутки, а наутро должен был драться с немцами не на жизнь, а на смерть (я отходил из Литвы). И вот я пришел под Ленинград. Здесь мы стояли 4 месяца, я говорил: хорошо, здесь мы стоим без смены уже год, а за это время развернулись бои на юге. Я надеялся, что немцу не отдадут Ростова на Дону, но бои идут уже под Сталинградом. Волга в опасности и превеликой опасности. И вот я задаю вопрос: что же это значит? Или мы не в силах были остановить немца далеко от Сталинграда или я ничего не понимаю в вопросах войны. Я потерял мать, жену, сына, не плачу, т. к. я видел больше горя, чем есть у меня слез. Но мы потеряли всю Украину, Кубань и Северный Кавказ — вот от чего у меня сжимается сердце, а враг еще вдобавок и у Сталинграда и лезет вперед.

Я читаю ваши статьи и там много примеров, но эти примеры у меня на глазах, я вижу, как дерутся русские воины, и сказать, что они дерутся плохо, нельзя. Они идут в атаку, гибнут, но идут и идут. Но нам не хватает, не хватает как воздух, самолетов и танков. 10–15 танков и очень мало самолетов, когда идет немец, он пускает сотни самолетов и до 50–60 танков. И все-таки успеха не добивается. Разве плохо мы воюем? Вот я и спрашиваю, когда же мы будем пускать столько, сколько нам нужно и танков и самолетов, чтобы гнать немца и бить его? Вы скажете: когда он не будет иметь танки и самолеты, когда он растворится в наших просторах. Но это будет ли, т. к. на него работает вся Европа, а мы должны эвакуировать заводы и терять нефть?

Вы скажете: я пессимист, нет, я реалист и, несмотря на все наши неудачи, я не теряю сознания и долга, что я русский и Россия в превеликой опасности. Вы спросите, как я воюю, а вот как. Когда наступление, я с пехотой в ее боевых порядках помогаю ей, так как знаю: это гибнут люди и им надо помочь, когда оборона, я с пехотой и помогаю строить оборону своим артогнем. Как свистят пули, я знаю, и как отряхиваться от засыпавшей тебя земли от разорвавшегося рядом снаряда — умею. Как отбить контратаки немцев знаю — отбивал, и как подорвать немецкий танк — подрывал.

Я не герой, не орденоносец, я простой русский солдат, и боль моя за Родину мучает меня.

Скажи, Илюша, когда мы погоним немца, как били его наши предки при Гросс-Эггерсдорфе, Куперсдорфе[188], и будут ли мои земляки, казаки с Дона, опять в Берлине? Я знаю: будут, будут. Сталин сделает так, что будут, но надо драться и скорее, иначе будет поздно, народ перестанет верить в победу. Надо поспешать. Ведь мы еще не дали сражения народа, сражения России.

Ну, пока, друг. Хотя я тебя не видел, но знаю, что душа у тебя хорошая. Русская. Хорошая у тебя душа. Пиши, если можешь.

Адрес мой: Действующая Красная Армия полевая почта 939. 854-й артиллерийский полк.

P.S. Работал я зам. командира 2-го дивизиона. Лет отроду 24. Старший лейтенант. Пишу в окопе.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2546. Л.50–52. См. также №146 (письмо Г.Кобыльника от апреля 1945).

<Из Стокгольма в Москву; 12 октября 1942>

PROSIM SROCZNO DOSLATJ CZETVERTUIU TELEGRAMMU VASZEI STATJI V KRASNOI ZVESDE MY NE DOPOLUCZILI[189] = POSLANNIK KOLLONTAY

Впервые. Подлинник — собрание составителя.

г. Куйбышев <в Москву;> 23/Х 1942

Уважаемый Илья Григорьевич!

Ряд видных антифашистских писателей, Эгон Эрвин Киш, Людвиг Ренн, Пауль Меркер, Александр Муш, Анна Зегерс[190] и др. при участии президента Мексики Камачо[191], готовят к печати сборник на испанском языке о нацистском терроре и о сопротивлении народных масс оккупированных стран Европы.

Редакция сборника обратилась в Совинформбюро с письмом, в котором выражает большую заинтересованность в Вашем участии в сборнике.

Прошу Вас (не позднее 5-го ноября с.г.) написать статью или очерк о фашистских зверствах в оккупированных немцами районах советского Союза размером 5–7 страниц. Материал прошу послать в Куйбышев для отправки в Мексику.

Впервые (без комментариев) — ЭВ. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1827. Л.1. Соломон Абрамович Лозовский (1878–1952, расстрелян) — начальник Совинформбюро, председатель Еврейского антифашистского комитета; ИЭ познакомился с ним в 1909 г. в Париже.

Действующая армия; 30 октября 1942[192]

Мой дорогой тов. Эренбург!

Я прочитал Вашу книгу «Падение Парижа» и книгу стихов[193]. Я не буду вдаваться в критику Вашего творчества. О моей критике Ваших произведений, об их художественной ценности для меня Вам, может быть, скажут строки этого письма, которыми мне так хочется передать все мое великое уважение к Вам, мою большую сознательную любовь к человеку, так остро, чутко, верно и красочно воспитывающему ею окружающее и так много и глубоко в нем разбирающемуся. У Вас большая, чуткая и так много чувствующая душа. Я не знал, что у Вас есть стихи. С жадным чувством я читал их. В стихах, как и в глазах, видна душа человека! Меня поразила болезненная исступленность многих стихотворений. Поймите меня верно. В них много грусти, боли и тоски! Но через все это, как лейтмотив души, а не политического кредо, — рвется настойчивый взывающий крик: «Так не должно! Так не будет!». Стихи об Испании покрыты нежностью воспоминаний, грустных, ярких и дорогих сердцу. Вы об Испании пишете, как о любимой женщине, которую отняли, взяли от Вас и которая, Вы знаете это, живет в страдании и нужде. Я понимаю это. Я никогда не был в Испании и вернее всего никогда и не буду. Но я любил эту любимую 3 долгих года — я любил ее не счастливую судьбой, не довольной и спокойной, в силе своей красоты, а ожесточенную, охваченную первыми взрывами фашистских бомб, залитую кровью и слезами. Она ничего не отдала мне эта, наша общая любимая, ничего кроме муки за нее, напряжения 3-х лет. Но любовь, может быть, от этого стала только сильней. А я полюбил-то ее из<-за> того, что Вы рассказывали в своих письмах в газеты. Я полюбил ее из<-за> статей М.Кольцова[194] (Где он? Я до сих пор недоумеваю, но я не спрашиваю Вас). Я знаю наизусть некоторые из Ваших стихов. Они пленяют меня — раздумчивые «Не торопясь внимательный биолог», «Январь 1939» и грустные недоумевающие «Над крышами Парижа весна не зашумит», гневные «Мадрид» и «1940», тяжелые, как капли ртути, «Бродят Рахили». Музыкой поют строки «На Рамбле возле птичьих лавок». Какой нежностью дышат стихи «Говорит Москва» и как победные фанфары в оркестре «Друзьям». Я пленен силой чувств, вложенных Вами в стихи. Пленен их недосказанностью до конца. Многие стихи звучат как песни без слов. Хотя и есть слова, но они зовут и рассказывают не прямыми призывами, а чувством и красками окружающего. В стихах, почти в каждой строке, заключены глубокие мысли, сравнения, дающие образный материал для размышлений и своим стихотворным певучим ритмом и вызывающие большую настроенность. Я Вам очень благодарен за этот подарок. И он для меня еще тем ценнее, что я здесь на фронте размышляю и копаюсь в своих мыслях, раскапывая многие вопросы, о которых не болела голова в довоенное время.

Я прочел «Падение Парижа». Читать здесь нечего. Я хочу перечитать еще раз и не могу решиться. Так тяжело было болеть и исходить отвращением и любовью к героям романа. Ваш роман читает сейчас по очереди весь полк, и ко мне обращаются за разъяснением многих возникающих при чтении вопросов. Спрашивают, были в действительности Тесса, Виар, Дессер? Я не слышал раньше таких имен, да мне кажется, что это не фотопортреты, а образы политиканов буржуазной Франции. Мне кажется, что в Тесса много черт от Даладье[195], хотя он описан, вернее упоминается, самостоятельно. В Виаре я узнаю Блюма[196] и многих социал-капитулянтов. Дессер! Это, пожалуй, после Горького один из лучших образов умного капиталиста. Умного и честного. Это очень обаятельная фигура, и она только подчеркивает исключительность и нежизнеспособность таких людей в буржуазной старой Франции. Резко контрастирует с другими столпами капитала. Жаль его гибели, но видишь, что это для него выход. Очень обаятелен и теплый образ Мишо. Трогателен Пьер. Радостно видеть, что положительные фигуры романа выписаны так же ярко, как и отрицательные. Живешь вместе с ними и до конца им веришь. Но что мне жаль — это гибели Люсьена. Вы много отдали этому образу и, я думаю, не напрасно. Люсьен, образ молодого человека послевоенной Франции, талантливого, сильно чувствующего, но опустошенного альковой, ресторанной <жизнью>, живущей подножным моментом сытой Франции.