Рассказы - Говард Фаст

— Тех, кто ничего не знает о мире, в котором живет.

— Как я? — мягко спросила миссис Натли. Она вообще редко сердилась.

— Ну скажи, чем ты занята весь день здесь, в пригороде, в шестидесяти милях от Нью-Йорка?

— Я занята делами, — кротко ответила она.

— Недостаточно быть просто занятой, — мистер Натли начал одну из своих нравоучительных проповедей, которые, как подсчитала миссис Натли, он выдавал с удручающей регулярностью приблизительно раз в две недели, когда его особенно мучила бессонница. — Человек должен оправдывать свое существование.

— Делая деньги. Но ты всегда говоришь мне, что денег у нас достаточно.

— Я говорю не о деньгах. Дело в том, что, когда дети пошли в колледж, а ты решила завершить образование и получить докторскую степень в биологии растений, я был полностью за. Не так ли?

— Да, это так. Ты проявил понимание.

— Не в этом суть. Суть в том, что вот уже два года как ты получила степень, а пользы из этого ты никакой не извлекаешь. Ты проводишь свои дни здесь и тратишь их попусту.

— Ты сердишься на меня, — сказала миссис Натли.

— Я не сержусь.

— Я пытаюсь себя занять. Я работаю в саду. Я собираю образцы.

— У тебя есть садовник. Я плачу ему сто десять долларов в неделю. У тебя есть повар. У тебя есть прислуга. Я прочитал статью в «Санди Обзервер» о бесцельной жизни женщин верхнего и среднего классов общества.

— Да, я читала ее тоже.

— Ты так и будешь меня перебивать? — сказал раздраженно мистер Натли. — Мы говорили о летающих тарелках, которые ты готова принять как факт.

— Но сейчас мы говорим о чем-то другом, не так ли? Тебя раздражает, что я не ищу работу в каком-нибудь университете в качестве биолога и не могу доказать, что занимаю достойное место в жизни. Но тогда мы практически не будем видеться. А я люблю тебя.

— Разве я сказал хоть слово о работе в университете? Хотя в радиусе двадцати миль есть четыре колледжа, каждый из которых с радостью взял бы тебя к себе.

— Ну, это еще не факт. А потом, я люблю мой дом.

— Стало быть, ты миришься со скукой. Ты миришься со скучным, бессмысленным существованием. Ты миришься…

— Знаешь, тебе не следует работать допоздна, — сказала миссис Натли тихо. — Потом тебе трудно заснуть. Может, выпьешь стакан теплого молока?

— Почему ты не даешь мне закончить мысль?

— Я хотела принести тебе молоко. Это всегда помогало тебе уснуть.

Она вылезла из постели, включила лампу на ночном столике, надела халат и направилась в кухню. Там она подогрела молоко. Из банки в шкафу она взяла пакетик снотворного и высыпала порошок в стакан. Затем налила туда горячего молока. Муж выпил молоко под ее любящим взглядом.

— В молоко ты добавляешь волшебство, — сказал мистер Натли. — Извини, я раздражаюсь оттого, что не могу уснуть.

— Да, конечно.

— Просто я думаю целый день о тебе и…

— Но я так люблю этот дом.

Она подождала, пока его дыхание станет ровным и тихим.

— Бедный ты мой, — сказала она со вздохом, выждала еще десять минут, а затем встала и надела одежду из грубой ткани, походные ботинки, рубашку и свитер, осторожно спустилась по лестнице и вышла из дома.

Она пересекла сад в направлении сарая. Луна светила так ярко, что ей не понадобился висящий на поясе фонарь. В сарае лежал рюкзак, полный образцов растений, которые она собрала и систематизировала за последние три недели. Она заботливо обкладывала каждое растеньице сырым мхом, чтобы сохранить его свежесть, его теплые краски. Не то чтобы ей мало платили за работу. Мистер Натли был абсолютно прав. Квалификация должна достойно оплачиваться, и у нее была старая сумочка, наполовину заполненная алмазами. Миссис Натли хранила ее в верхнем ящике столика. Работодатели сразу объяснили ей, что в их краях алмазов не меньше, чем придорожных камешков у нас, так что миссис Натли не чувствовала неудобства за чрезмерную оплату.

Она вскинула рюкзак на плечи, вышла из сарая и направилась через холм в прятавшуюся за ним долину, где вдали от глаз циничных скептиков удобно устроилась летающая тарелка. Миссис Натли шла уверенной походкой пятидесятилетней женщины, поддерживающей отличную форму. В этом ей помогала работа на открытом воздухе. Она шла и думала, как хорошо было бы, если бы мистер Натли мог проводить свое время на природе, а не в душном городском офисе.

Обоснование

Надо сказать, что акция проводилась с немалым размахом: в США передача велась по трем национальным радиоканалам, в Англии по каналам Би-би-си, в остальных странах — на волнах самых популярных радиостанций. Не осталось в стороне и телевидение.

Сообщение гласило следующее:

«Вы должны обосновать, почему население Земли не может быть уничтожено».

Подпись была столь же простой и лаконичной:

«Аз есмь Господь Бог ваш».

Сообщение передавалось один раз в день, в одиннадцать часов утра в Нью-Йорке, десять часов утра в Чикаго, семь часов утра в Гонолулу, два часа ночи в Токио, в полночь в Бангкоке и так далее по всему земному шару. Информация читалась на всех языках мира, голос диктора был глубоким и спокойным, а сигнал обладал такой силой, что перекрывал любую передачу, которая транслировалась в данный момент.

Первая реакция была легко предсказуемой. Русские набросились на Соединенные Штаты, утверждая, что поскольку США, по их сведениям, по уши погрязли во всевозможных грехах, то они вряд ли остановятся и перед диверсионным загрязнением радио- и телевизионного эфира. США обвиняли в этом китайцев, а китайцы — Ватикан. Арабы обвиняли евреев, а французы — Билли Грэма, англичане — русских, а Ватикан безмолвствовал, занятый целым комплексом секретных расследований.

Короче, первые две недели, прошедшие с момента появления таинственных объявлений, были почти целиком посвящены взаимным обвинениям. Государства, организации, органы, секты, группы — словом, любые объединения, имеющие доступ к энергии, обвиняли друг друга, пытались выявить источник сигнала. Постепенно обвинения потонули в теле-, радио- и газетных дебатах по данному вопросу. Источник вещания обнаружить так и не удалось. Публичные обсуждения в конце концов были обнародованы. Частные — нет, что придает еще большую историческую ценность приводимым ниже выдержкам.

КРЕМЛЬ.

Резнов: — Я не радиоинженер. Вот товарищ Гриновский — радиоинженер. На его месте я тотчас отправился бы в школу еще лет на десять. Это лучше, чем на десять лет загреметь в Сибирь.

Гриновский: — Похоже, товарищ Резнов лучше меня разбирается в научных проблемах.