Большой, маленький - Джон Кроули

ТАК ЖЕ ТИХО, КАК И ПРИШЛА Софи видела, как они слились в одном объятии. Она ясно чувствовала настроение Смоки, когда он сливался с ее сестрой в единое целое. Она прекрасно видела, что заставляет карие глаза ее сестры становиться бессмысленными и отрешенными, она видела все. Дэйли Алис как будто была сделана из полупрозрачного темного стекла, но теперь, освещенное ярким светом любви Смоки, стала прозрачной, так что ничто не могло укрыться от Софи, когда она наблюдала за ними. Она слышала их разговор - обрывки слов, возгласы наслаждения и восторга - и каждое слово звенело, как хрустальный колокольчик. Ее дыхание сливалось с дыханием сестры. Странный способ обладать ею и Софи не могла сказать, какие чувства овладевали ее отчаянно бьющимся сердцем: боль, смелость, стыд или что-то еще. Она знала, что никакая сила не заставила бы ее отвернуться, а если бы даже она сделала это, то видела бы все происходящее даже более отчетливо. И все же все это время Софи спала. Это был сон (она знала, какой именно, только не могла дать ему названия), во время которого веки становятся прозрачными и вы продолжаете видеть сквозь них то, что видели перед тем, как закрыть глаза. То же самое, но не совсем. Перед тем, как она закрыла глаза, она знала или чувствовала, что вокруг были и другие, кто пришел, чтобы пошпионить за брачной ночью. Теперь, во сне эти другие обрели конкретный смысл: они заглядывали через ее плечи и голову, они хитроумно подкрадывались, чтобы оказаться поближе к павильону, они поднимали детей над ветками миртов, чтобы они увидели это чудо. Они висели в воздухе на трепещущих крыльях и эти крылья задыхались от страстного желания, как и те, за кем они наблюдали. Их шепот не беспокоил Софи; она чувствовала себя достаточно храброй и сильной, чтобы не оказаться в липкой паутине страсти, стыда, удушливой любви. Она знала, что те, кто окружали ее принуждали молодоженов к одному - желанию воспроизвести себе подобных. Неуклюжий жук пролетел мимо ее уха, и Софи проснулась. Все окружающее ее было смутным подобием того, что она видела во сне: жужжащие комары и мерцающие светлячки, козодой, охотящийся за летучими мышами. В свете луны вдалеке загадочно белел павильон. На мгновение она подумала, что видит движение их тел. Но не было ни звука, ни шороха даже намека. Полное безмолвие. Почему это поразило ее больше того, что она видела во сне, чему была свидетелем? Невероятно. Она чувствовала себя принесенной в жертву и сейчас, когда она не могла видеть их, даже более явственно, чем когда она спала. Как она переживает это? Зависть, просыпающаяся зависть. Хотя нет, не совсем так. Она никогда не была такой собственницей и, кроме того, можно завидовать, когда отбирают что-то принадлежащее тебе. Это не было предательством - ведь она знала все с самого начала и знала даже больше, чем они подозревали. Зависть. Но к кому - к Алис, к Смоки или с ним обоим? Она не могла сказать. Она только чувствовала, что сгорает от боли и любви, она только чувствовала себя так, словно проглотила горящий уголек. Она ушла так же тихо, как появилась и все те, кто сопровождал ее, ушли еще бесшумнее.

ПРЕДСТАВЬ, ЧТО ТЫ РЫБКА Ручей, который впадал в озеро, довольно долго бежал по каменистому руслу, как по ступенькам лестницы, вытекая из обширного бассейна, образованного падающей водой в глубине леса. Лунный свет падал на зеркальную поверхность этого природного бассейна, и разбиваясь на сотни искорок, тонул в его глубине. Звезды отражались в нем, приподнимались и падая вместе с журчащими водопадами, и пенистыми брызгами. Именно так все это могло показаться кому-нибудь, кто стоял бы у края бассейна. Огромный белой форели, которая с сонным видом плавала в воде, все казалось совсем подругому. Спала? Да, рыбы спят, хотя они не издают звуков. Когда они очень возбуждены, они впадают в панику, а когда очень опечалены, то чувствуют горькое сожаление. Они спят с широко открытыми глазами и их сны отражаются на зеленовато-черной внутренней поверхности воды. Для дядюшки форели казалось, что бегущая вода и знакомые картины подводного мира то открываются, то закрываются для него по мере того, как сон приходил и уходил от него. Рыбьи сны обычно отражают то же самое, что они видят, когда бодрствуют, но у дядюшки Форели все было иначе. Его сны были совершенно другими, чем у речных форелей. Воспоминания о его доме были настолько постоянными, что все существующее было лишь предположением. Предположения вытесняли одно другое с каждым движением его жабр. Предположим, что кто-то был рыбкой. Не было более прекрасного места для жизни, чем это. Брызги и движение воды постоянно насыщает воду кислородом и становится легко и просто дышать. Воздух становится таким же чистым и свежим, как на альпийских лугах. Очень приятно и заботливо с их стороны, что они думают о счастье и удобствах других. Здесь не было хищников и совсем немного конкурентов, потому что, хотя рыбы и не могут знать об этом, течение выше и ниже этого места проходило по мелководью, поэтому никто, достигший таких же размеров, как и он сам, не мог появиться в этом бассейне и оспорить его право на жирных лесных жуков, которые частенько пролетали над водой. Все-таки какое незаслуженное и ужасное наказание - горькая ссылка. Помещенный в это ограниченное пространство, не в состоянии дышать, он мог только вечно двигаться взад и вперед, ловя комаров. Он предполагал, что вкус комаров был самым приятным для рыбки в ее счастливейших снах. С другой стороны, предположим, что это все сказки. На внутренней поверхности воды перед ним вдруг вновь предстала запечатленная в цвете картина: рыба в парике, в пальто с высоко поднятом воротником, с огромным письмом подмышкой и широко открытым ртом. На воздухе. Как только ему начинал сниться этот кошмар, его жабры широко раздувались и он моментально просыпался. Это все сон. Вокруг него была нормальная, освещенная луной вода. Нет. Они знают, они не предполагают. Он думает об их уверенности, спокойствии, невозмутимой прелести их правдивых лиц и работящих руках, безотказных, как рыболовный крючок, застрявший глубоко в горле. Он так же неопытен и невежественен, как молодой лосось-пестрянка - ничего не знает, не беспокоиться о том, чтобы знать, чтобы расспросить их, даже предполагая, что услышит ответ. Представьте себе человека, задыхающегося на безводье, когда горят ладони и ступни ног, он корчится на воздухе (на воздухе!) - и затем невероятное облегчение, которое он испытывает, погрузившись в прохладную воду, где он хотел оказаться - где он теперь должен остаться навсегда. Представьте себе, что он не может вспомнить, почему это случилось: он может предположить или увидеть это во сне. Что он сделал, чтобы причинить вам такую боль? Почему я не помню, в чем моя вина? Дядюшка Форель уже крепко спит и его со всех сторон окружает вода. Он спит, хотя глаза его открыты. Ему снится, что они пошел на рыбалку.

V. Эпиграф см. cтр. 86. На следующее утро Смоки и Дэйли Алис упаковывал сумки. Они были намного больше, чем вещевой мешок, с которым Смоки пришел из города. Они выбрали сучковатые палки из ящика, полного всякой всячины, зонты и все прочее и остановились в холле. Доктор Дринквотер дал им справочник, касающийся птиц и цветов, который они в конечном счете даже не открыли. Дошла очередь и до свадебного подарка Джорджа Мауса, который прибыл утром с почтой в посылке, на которой было обозначено "Открыть где-нибудь". Как Смоки и ожидал, в посылке оказалась большая горсть измельченной коричневатой травы с запахом специй.

СЧАСТЛИВЫЕ ДЕТИ Все собрались на высоком крыльце, чтобы проводить их, давая советы, куда следует отправиться, и кого из тех, кто не смог приехать на свадьбу им следует навестить. Софи ничего не сказала, но когда они уходили, она крепко и торжественно расцеловала их обоих, особенно Смоки, как бы говоря этими поцелуями "пока", а потом быстро исчезла. Когда они ушли, Клауд решила по картам посмотреть, что им предстоит во время их путешествия, которое, как она предполагала, будет непродолжительным, но наполненным событиями, о которых она лучше всего сможет узнать по картам. Поэтому после завтрака она установила на широком крыльце полированный столик рядом с креслом, по форме напоминающем хвост павлина, зажгла первую за день сигарету и сосредоточилась. Она знала, что сначала им предстоит взобраться на холм, но это потому, что они об этом говорили. Мысленно она представила, как по хорошо утоптанным дорожкам они поднялись на вершину, остановились там и посмотрели на свое имение в свете утреннего солнца, которая расположилась в самом сердце графства, окруженное зеленью лесов, полями и фермами. Потом они спустятся с холма и подойдут к той земле, которую они рассматривали сверху. Она представила, как Смоки идет позади Алис и они проходят по залитому солнцем пастбищу, а пестрые коровы Руди Флуда смотрят на них и хлопают своими длинными ресницами и крошечные насекомые тучами вьются вокруг них. Где они остановятся отдохнуть? Возможно у быстрого ручья, который бежит около обожженного солнцем пастбища, омывая объединенные пучки травы и молодые ивовые деревца, которые рощицами росли по обе его стороны. Она выбросила козырную карту и подумала: время завтракать. Они растянулись на берегу в негустой тени, отбрасываемой молодыми ивами и стали смотреть в воды ручья. - Посмотри,- сказала она, оперевшись подбородком о согнутые локти,- ты видишь комнаты в подводных домах, площадки для прогулок или что-нибудь в этом роде? Балы, банкеты, гостей? Вместе с ней он пристально посмотрел на причудливые переплетения травы, корней деревьев и насосы ила или песка, куда не проникали лучи солнца. - Сейчас ничего нет,- продолжала она,- но ночью, при свете луны... Я имею в виду, не ночью ли они выходят на праздник? Посмотри. Это вполне возможно было представить. Он нахмурился, сдвинув брови. Сделав над собой усилие, он попытался притвориться. Она засмеялась и вскочила на ноги. Алис снова надела рюкзак и при этом ее грудь упруго выдвинулась вперед. - Пойдем вверх по ручью,- сказала она,- я знаю хорошее место. К полудню они подошли к небольшой долине, по которой протекала река, откуда и брал начало журчащий ручей. Они подошли к лесу и Смоки поинтересовался, не от этого ли леса, расположенного по берегу реки, пошло название Эджвуд. - Я не знаю,- ответила Алис,- никогда не задумывалась об этом. - Вот,- сказала она наконец, вся мокрая от пота и задыхающаяся от долгого подъема.- Вот то место, о котором я говорила. Оно чем-то напоминало пещеру, вырубленную в стене леса. Гребень холма, на котором они стояли, уходил вниз, в пещеру и Смоки подумал, что он никогда не был в таком пустом и таинственном лесу, как этот. Непонятно почему, на опушке кое-где росли кусты шиповника и молодые осинки. Заросли кустарника уходили вглубь, в затаенную темноту леса, где временами поскрипывали большие деревья. Она села, с облегчением протянула уставшие ноги. Тень была довольно густой и по мере того, как день заметно шел на убыль, сгущалась еще больше. Было тихо, как в церкви, где тишина нарушается только благоговейными звуками церковного пения. - Ты когда-нибудь думал о том, что деревья такие же живые, как и мы, только все жизненные процессы у них протекают намного медленнее? - спросила Алис. Может быть, для них лето - все равно, что для нас день. У них, наверное есть длинные-длинные мысли и разговоры, которые так неторопливы, что мы не можем услышать их. Она отложила в сторону дорожный посох и одну за другой снимала с плеч лямки рюкзака, ее юбка была местами испачкана. Она поджала свои большие колени, блестевшие от пота и свободно положила на них руки. Загорелые кисти рук тоже были влажными. - О чем ты думаешь? - она начала дергать крепкие ремешки своих кроссовок. Он ничего не ответил, а только вбирал в себя все, что его окружало, слишком восторженный для того, чтобы разговаривать. Это было все равно, что наблюдать за разоблачением валькирии после битвы. Когда она наклонилась, распутывая завязки, он подошел помочь ей. Тем временем мать ударила в желтый гонг прямо над головой Клауд, возвращая ее к грубой и не совсем понятной действительности. Клауд видела, каким будет путешествие ее молодых племянников в предстоящие дни и сказала: " Счастливые дети!" - Ты здесь совсем ослепнешь,- сказала мать,- иди, папочка налил тебе шерри. - У них все будет хорошо,- сказала Клауд вместо ответа, собирая карты и с трудом поднимаясь с кресла. - Но ведь они сказали, сто остановятся у леса, не так ли? - Конечно,- ответила Клауд,- конечно. - Послушай, как трещат цикады,- сказала мать,- не переставая. Она взяла Клауд под руку и они вошли в дом. Весь вечер они играли в крибидж, по очереди вставляя колышки из слоновой кости в специальную полированную доску для карточной игры; играя, они прислушивались к жужжанию, постукиванию и шуму огромных глупых майских жуков, которые залетали иногда на веранду.