Человеческая гавань - Йон Линдквист

Позже он понял, что башенка была всего лишь декоративным украшением, а окно — просто нарисованным. И все равно, подходя к дому, Андерс всегда думал о старых замках, которым много — много веков. Но сейчас все его мысли исчезли при виде женщины, распахнувшей ему дверь и бросившейся ему навстречу.

Анна — Грета была одета в джинсы и клетчатую рубашку. На ногах — резиновые сапоги. Длинные седые волосы были заплетены в косу, которая хлопала ее по спине, когда она бежала к Андерсу. Подбежав, она обхватила его за плечи и крепко прижала к себе.

— Мальчик! — Она обняла его и легонько потрясла. — Мальчик мой!

Она обнимала его так крепко, что Андерсу на минуту показалось, что она сейчас приподнимет его с земли, как она делала это в его детстве. Он побоялся обнять ее так же крепко — все — таки ей было уже восемьдесят два. Он лишь гладил ее по спине и приговаривал:

— Ну, бабушка… бабушка — Анна — Грета отпустила его и пристально вгляделась ему в лицо. Только после этого она, казалось, заметила стоявшего рядом Симона. Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. Анна — Грета милостиво кивнула:

— Кофе ждет!

Она прошла в дом мимо Андерса и Симона, громко топая сапогами. С возрастом походка у нее поменялась.

Журнальный столик был накрыт: бутерброды с анчоусами и яйцами, печенье и булочки с корицей. Андерс почувствовал зверский голод.

Симон сделал вид, что возмущен, и сказал Андерсу:

— Отличное угощение, а? Да еще в гостиной. Я пока посижу на кухне, подожду, когда и меня пригласят.

Анна — Грета остановилась и подняла брови:

— Я слышу какие — то жалобы?

— Нет — нет, — сказал Симон поспешно, — я просто говорю, что тут очень по — разному относятся к людям.

— Если бы тебя не было тут три года, то и тебе накрыли бы в гостиной.

Симон почесал подбородок:

— Ну, это легко можно устроить.

— Тогда я пойду и утоплюсь, сам понимаешь.

Отец Андерса однажды назвал Симона и Анну — Грету парой комиков. Несомненно, в этих словах была доля истины. Они как будто играли некий спектакль — на одну и ту же тему, но спектакль тем не менее был все время разным.

Анна — Грета смотрела на то, как Андерс съел один бутерброд и потянулся за вторым, и подвинула к нему блюдо.

— Насколько я понимаю, у тебя дома никакой еды нет?

— Извини, я…

Анна — Грета фыркнула:

— Успокойся. Я не это имела в виду. Ешь, ешь. Просто мы должны поговорить и о делах.

— Дрова, — подхватил Симон, — как у тебя с дровами?

Было решено, что Андерс возьмет с собой пакет с едой, затем он и Симон поедут и закупят продуктов, а потом Андерс разберется со своей лодкой. Проблема была решена.

Андерс извинился и вышел на крыльцо покурить. Он сел, закурил сигарету и стал смотреть на сливовые деревья Анны — Греты. На ветках висели зрелые плоды. Он думал про Хольгера и его жену, про море, про якорь на церковном дворе в Нотене, Майю. Это странно, что… что никто…

Когда он вернулся, стол был уже убран, а кофе налит. Симон и Анна — Грета сидели, близко склонившись друг к другу. Андерс стоял и смотрел на них.

Вот так выглядит любовь. Два человека встречаются, и между ними возникает любовь, и она становится отдельным существом, которое диктует свои условия.

Как это происходит?

Андерс опустился в кресло. Симон и Анна — Грета нехотя оторвали взгляды друг от друга.

— Хорошо подышать свежим воздухом, да? — сказала Анна — Грета.

Андерс кивнул. Анна — Грета никогда не упрекала его по поводу курения напрямую, но ее намеки были искусны и разнообразны.

— Я вот о чем подумал… — начал Андерс, — что, если поговорить об этом с Хольгером? Что он об этом скажет?

Анна — Грета ухмыльнулась:

— Если ты хочешь спросить о чем — то Хольгера, то он, несомненно, ответит тебе, что в неудачном улове трески виноваты исключительно жители Стокгольма.

— Это да. Но я не об этом. Я про… Майю.

Симон и Анна — Грета смотрели на него, не двигаясь. Андерс продолжил:

— Понимаешь, я все время думаю… Были мы, родители и ребенок. Ребенок исчезает без следа. Ясное дело, в этом виноваты родители. Кто же еще? Конечно родители.

Симон и Анна — Грета переглянулись. Анна — Грета протянула руку через стол и погладила руку Андерса:

— Ты не должен так думать. Пожалуйста.

— Но ведь так и было. Она исчезла. Как это могло произойти? И почему же… почему никто об этом не говорит? Никто нас не упрекал? Почему все принимают это как нечто естественное?

Симон подпер голову рукой и нахмурился. Анна — Грета смотрела на Андерса с каким — то странным выражением. Помолчав, она сказала:

— Просто люди уважают чужое горе.

— А Хольгер? — спросил Андерс. — Его жена утонула, и Симон говорил мне, что многие люди стали его подозревать. А Майя… Полиция задавала вопросы, конечно. Но здесь никто ничего не сказал! Никто!

Симон допил кофе и аккуратно, стараясь не нарушать молчание, поставил чашку. Порыв ветра за окном поднял листья в воздух.

— Это действительно странно, — сказал Симон.

Анна — Грета подвинула кофейник ближе к Андерсу.

— Но это зависит от того, о ком идет речь, — сказала Анна — Грета, — тебя знают все, потому что ты тут вырос. И все знают, на что ты способен, в отличие от Хольгера.

Андерс налил себе еще полчашки кофе. Он не был уверен, что она права. Но он сказал:

— Да. Может быть.

Они заговорили о другом. Нужен ли ремонт Смекету, и если да, то какой именно. Андерсу не хотелось вставать и идти домой. Кроме холодного дома, его никто не ждал. А тут было так хорошо.

В разговоре наступила пауза, он откинулся на спинку стула, скрестил руки на животе и посмотрел на Симона и Анну — Грету:

— Как случилось, что вы встретились? Когда?

Симон и Анна — Грета одновременно улыбнулись. Они посмотрели друг на друга, и Симон покачал головой:

— Это долгая история.

— И что? — спросил Андерс. — Мне нельзя ее узнать?

Анна — Грета выглянула в окно. Небо было пасмурным, по заливу скользили серые волны. Она нахмурилась, погладила Андерса по голове и спросила:

— Что ты знаешь о своем дедушке?

ЛЮБОВЬ В ШХЕРАХ

Ты готов со мной подняться

На вершину той горы?

В путь, нам бездны не страшны!

В путь, нам нечего бояться!

На Думаре есть две особенные бутылки. Одна стоит в старом сарае Натана Линдгрена и будет стоять там до тех пор, пока его родственники не разберут в этом сарае всякое барахло и не найдут ее. Вторая является собственностью Эверта Карлсона.