Хорош в постели - Дженнифер Уайнер

Если вы читали эту маленькую газету в начале девяностых годов, то наверняка видели меня с краю на доброй сотне свадебных фотографий, в синем платье, простеньком, чтобы не привлекать внимания, но нарядном, соответствующем торжественности события. И на сиденьях у центрального прохода, с блокнотом в руках, тоже я, пристально всматривающаяся в сотни невест – старых, молодых, черных, белых, худых и не очень – в поисках ответа. Откуда они знают, что не ошиблись в выборе избранника? Верят ли своим словам, обещая кому-то, что будут жить с ним вечно? И можно ли вообще верить в любовь?

Через два с половиной года моей свадебной вахты мои заметки легли на стол нужного редактора в нужный момент: многотиражная дневная газета моего родного города «Филадельфия икзэминер» вдруг решила, что привлечение читателей поколения Икс – вопрос первостепенной важности, и само наличие молодого репортера уже станет для них приманкой. Вот они и пригласили меня вернуться в город, где я родилась, и стать ушами и глазами молодой Филадельфии.

Двумя неделями позже руководство «Икзэминера» пришло к выводу, что привлечение в читатели поколения Икс[17] – изыск, не более, и опять сосредоточило все свое внимание на мамашах из богатых пригородов. Но назад пути не было. Меня уже наняли. И на жизнь я смотрела сквозь розовые очки. Ну, по большей части.

С самого начала единственным серьезным недостатком моей новой работы стала Габби Гардинер, массивная пожилая женщина с шапочкой синевато-белых кудряшек и в очках с толстенными стеклами. Если я крупная женщина, то она суперкрупная. Казалась бы, мы должны были объединиться против общей беды, вместе бороться с миром, где любая женщина, которая носит одежду больше двенадцатого размера, становится объектом насмешек. Но все вышло наоборот.

Габби – обозреватель светской хроники «Филадельфия икзэминер», и занимала она этот пост, о чем радостно сообщила мне и всем, кто мог ее услышать, дольше, чем я прожила на этом свете. У нее невероятное количество источников информации от побережья до побережья. К сожалению, источники эти в основном датированы 60 – 70-ми годами. Где-то между избранием Рейгана президентом Соединенных Штатов и активным внедрением в жизнь кабельного телевидения Габби потеряла связь с реальностью, поэтому весь массив информации начиная с MTV просто не регистрируется ее радаром в отличие, скажем, от Элизабет Тейлор.

Определить, сколько Габби лет, не представляется возможным. Но за точку отсчета, пожалуй, следует взять шестьдесят и подниматься сколь угодно высоко. У нее нет ни детей, ни мужа, ни намека на сексуальную жизнь да и вообще любую жизнь за пределами редакции. Она черпает жизненную энергию в голливудских сплетнях, а к героям своих материалов относится с благоговейным трепетом. Звезды, о которых она пишет, точнее, творчески перерабатывает сплетни, почерпнутые из нью-йоркских таблоидов и «Верайети», для нее – самые близкие друзья. За это я бы могла и» пожалеть Габби Гардинер, будь у нее хоть малая толика приятности. Но ее нет.

И все-таки она счастливая. Счастливая, потому что большинству читателей «Икзэминер» за сорок и им уже не хочется узнавать что-то новое. В результате ее колонка «Поболтаем с Габби» – одна из самых популярных в нашем разделе, о чем она напоминает при первой возможности и с максимальной громкостью (вроде бы Габби кричит, потому что глуховата, но я убеждена: она знает, что ее крики раздражают больше, чем те же слова, произнесенные нормальным тоном, вот и рвет голосовые связки).

Первые несколько лет, которые я проработала в «Икзэминер», наши пути не пересекались. К сожалению, все изменилось прошлым летом, когда Габби взяла двухмесячный отпуск, чтобы подлечить какую-то неприятную болячку (я уловила только слово «полипы», прежде чем Габби и ее подруги прострелили меня взглядами-лазерами, и я ретировалась из комнаты почтовых поступлений, даже не взяв экземпляр «Тинейджера», за которым, собственно, и приходила). В отсутствие Габби ее ежедневную колонку писала я. Она проиграла битву, но выиграла войну: колонка по-прежнему называлась «Поболтаем с Габби», и лишь внизу, самым мелким кеглем, набиралась приписка, сообщающая читателю, что Габби «в длительной командировке» и в ее отсутствие колонку готовит сотрудник редакции Кэндейс Шапиро.

– Удачи тебе, детка, – величественно заявила Габби, подойдя к моему столу, чтобы попрощаться, сияя так, словно последние две недели и не уговаривала руководство позволить ей присылать колонку по электронной почте, лишь бы не дать мне шанс запороть ее, пока она будет отсутствовать. – Я попросила всех своих лучших информаторов звонить и писать тебе.

«Потрясающе, – подумала я. – Свежие новости об Уолтере Кронкайте[18]. Срочно в номер».

Я думала, на том все и закончится, но ошиблась. Каждое утро с понедельника по пятницу я с нетерпением ждала звонка Габби.

– Бен Эффлек? – скрипела она. – Кто такой Бен Эффлек? Или:

– «Комедийный центр»? Да кто его смотрит? Или:

– Вчера вечером по телевизору показывали Элизабет. Почему мы об этом не пишем?

Я старалась ее игнорировать, не грубила по телефону, а когда она становилась совсем уж несносной, заканчивала колонку фразой: «Габби Гардинер возвращается в конце сентября».

Но однажды утром она позвонила, когда я еще не сидела за рабочим столом, и услышала фразу, записанную мной на автоответчик: «Привет, вы позвонили Кэндейс Шапиро, обозревателю светской хроники газеты «Филадельфия икзэминер»«... Я и не подозревала о том, какую допустила ошибку, пока у моего стола не возник ответственный секретарь газеты.

– Ты говорила людям, что ты обозреватель светской хроники? – спросил он.

– Нет, – ответила я. – Я не обозреватель. Всего лишь и.о.

– Вчера вечером мне позвонила Габби. Поздно вечером, – подчеркнул он, всем своим видом показывая, что терпеть не может, когда нарушают его сон. – Очень раздраженная. Она думает, что ты создаешь у людей впечатление, будто она ушла навсегда и ты заняла ее место.

Я уже ничего не понимала.

– Я не знаю, о чем она. Он вновь вздохнул.

– Твой автоответчик. Я не знаю, какая у тебя там записана фраза, и, откровенно говоря, не хочу знать. Но подправь ее так, чтобы Габби больше не будила мою жену и детей.

Я пошла домой и поплакалась Саманте («Она просто не уверена в себе», – заметила Саманта и протянула мне пинту наполовину растаявшего шербета, который я и умяла, сидя на ее диване). Кипя от ярости, я позвонила Брюсу («Так измени эту чертову фразу, Кэнни!»). Я последовала его совету, после чего те, кто звонил в мое отсутствие, слышали: «Привет! Вы позвонили Кэндейс Шапиро, мимолетно, временно, непостоянно исполняющей обязанности обозревателя светской хроники газеты «Филадельфия икзэминер», ни в коем разе не достойной этой высокой должности...» Габби отзвонила на следующее утро.