К оружию! К оружию! - Terry Pratchett

Они посмотрели на напитки. Они выпили напитки.

— Что за город… — пробормотала Ангва.

— Самое смешное, что все работает, — пожал плечами Моркоу. — Знаешь, я, когда только вступил в стражу, был настолько глуп, что арестовал главу Гильдии Воров. По обвинению в воровстве.

— А по-моему, неплохо, — похвалила Ангва.

— Из-за этого у меня были большие неприятности, — признался Моркоу.

— Понимаешь, — встрял Колон, — воры здесь организованы. Я имею в виду, действуют официально. Им разрешено воровство. Правда, сейчас они этим почти не занимаются. Если платить раз в год небольшой взнос, тебе выдается карточка и тебя оставляют в покое. Это экономит время и силы.

— И что, все воры являются членами Гильдии? — поинтересовалась Ангва.

— Да, конечно, — ответил Моркоу. — В Анк-Морпорке воровство без разрешения Гильдии запрещено. Если ты не обладаешь особым талантом, конечно.

— Что? Как это? Каким-таким талантом? — удивилась она.

— Талантом остаться в живых, когда тебя подвесят вниз головой на воротах, а уши прибьют к коленкам, — объяснил Моркоу.

— Ужас какой…

— Да, знаю. Но все дело в том, что это работает. Все система. Гильдии, организованная преступность и все остальное. Все работает.

— Но господину Крюкомолоту система не помогла, — заметил сержант Колон.

Они посмотрели на напитки. Очень медленно, подобно могучей секвойе, которая делает первый шаг на пути к возрождению в виде миллионов листовок «Спасите деревья», Детрит повалился назад. Но кружку из руки не выпустил. При смене положения на девяносто градусов тролль не задействовал ни единый мускул.

— Это все сера, — сказал Дуббинс, не оборачиваясь. — Бьет прямо в башку.

Моркоу стукнул кулаком по стойке.

— Нужно что-то делать!

— Можно стащить его башмаки, — с готовностью предложил Шнобби.

— Я имею в виду господина Крюкомолота.

— Ну да, разумеется, — фыркнул Шнобби. — Ты говоришь совсем как старикан Ваймс. Но если мы начнем волноваться о каждом трупе в этом городе…

— Неужели ты не понимаешь?! — рявкнул Моркоу. — Тут же все иначе! Как правило… как правило это просто самоубийство, вражда Гильдий, ну, или что-нибудь вроде. Но он был обычным гномом! Столпом общины! Целыми днями делал мечи, топоры, арбалеты, какие-нибудь пыточные приспособления! А потом оказался в реке с огромной дырой в груди! Кто разберется с этим, если не мы?

— Ты что-нибудь в молоко добавлял? — на всякий случай спросил Колон. — Слушай, не лезь, гномы сами разберутся. Это как в Каменоломном переулке. Не суй свой нос туда, где его могут оторвать и съесть.

— Но мы — Городская Стража, — возвестил Моркоу. — А не какие-нибудь обитатели города, которые стараются вписаться в систему!

— Это сделал явно не гном, — заявил Дуббинс, медленно раскачиваясь на стуле. — И не тролль. — Он попытался хлопнуть себя по носу и промахнулся. — Что не тролль — точно. Руки и ноги у него были целехоньки.

— Капитан Ваймс обязательно проведет расследование, — сказал Моркоу.

— Капитан Ваймс учится быть гражданским, — возразил Шнобби.

— Так, я не собираюсь… — начал было Колон и вскочил со стула.

Он подпрыгнул. Потом еще раз и еще, хватая широко открытым ртом воздух.

— Моя нога! — наконец еле-еле выдавил он.

— Что с твоей ногой?

— В нее что-то воткнулось!

Схватившись обеими руками за сандалию, он скакнул назад и повалился на Детрита.

— В этом городе в ногу может воткнуться все, что угодно, — покачал головой Моркоу.

— Что-то прилипло к подошве, — сказала Ангва. — Да перестань ты ногой махать.

Она вытащила свой кинжал.

— Похоже на кусок картона, — сообщила она. — С кнопкой. Где-то ты его подцепил. Наверное, весь день с ним проходил, пока кнопка не…

— Кусок картона? — переспросил Моркоу.

— На нем что-то написано…

Ангва стерла грязь.

РУЖИЕ

— Что это значит? — спросила она.

— Понятия не имею. Оружие какое-то. Или это визитная карточка какого-нибудь господина Ружия, кем бы он ни был, — ответил Шнобби. — Наплюйте, давайте-ка лучше закажем еще по…

Моркоу взял картонку и повертел ее в руках.

— Сохрани кнопку, — посоветовал Дуббинс. — Пять таких кнопок целый пенни стоят. Уж я-то знаю, мой кузен Гимик их делает.

— Это очень важно, — медленно произнес Моркоу. — Нужно сообщить капитану. Кажется, он искал именно это.

— Что в этой картонке такого важного? — удивился сержант Колон. — Если не считать, что моя нога болит как проклятая?

— Откуда мне знать? Капитан разберется, — ответил Моркоу.

— Вот ты ему все и доложишь, — буркнул Колон. — Он сейчас живет у ее светлости.

— Учится быть господином, — добавил Шнобби.

— Я ему сообщу, — сказал Моркоу.

Ангва посмотрела на грязное окно. Скоро взойдет луна. Вот они, эти города… А может, чертова луна уже взошла и прячется за какой-нибудь башней?

— Так, мне пора домой, — объявила она.

— Я провожу тебя, — быстро произнес Моркоу. — Все равно мне нужно разыскать капитана.

— Это совсем не по пути…

— Если честно, мне очень хочется проводить тебя.

Она посмотрела на его искреннее лицо.

— Но зачем?… Столько беспокойств…

— Все в порядке. Я люблю ходить. Это помогает думать.

Несмотря на свое отчаянное положение, Ангва улыбнулась.

Они вышли в мягкую вечернюю жару. Моркоу инстинктивно перешел на шаг стражника.

— Это очень старая улица, — сказал он. — Говорят, под ней течет подземная река. Я где-то читал об этом.

— Ты действительно так любишь ходить? — спросила Ангва, старясь идти с ним в ногу.

— О да, здесь столько интересных улиц, исторических зданий. В выходные дни я частенько гуляю.

Она пытливо посмотрела на него. О боги!..

— А почему ты вступил в Стражу? — поинтересовалась она.

— Отец сказал, что она сделает из меня мужчину.

— Кажется, так и произошло.

— Да. Эта самая лучшая работа в мире.

— Правда?

— Конечно. Есть такое слово «полисмен», это древнее название стражников. И знаешь, что оно означает?

Ангва пожала плечами.

— Оно означает «человек полиса». Так в древности называли город.

— Да?

— Я где-то читал об этом.

Она снова бросила на него взгляд. Лицо Моркоу ярко освещал факел, горящий на углу улицы, но оно также светилось своим светом, изнутри.

«Он гордится», — подумала она и вспомнила присягу.

«Гордится тем, что служит в этой проклятой Страже. Невероятно…»

— А ты… почему ты вступила в Стражу? — спросил он.

— Я? Мне просто нравится, когда каждый день есть еда и крыша над головой. Кроме того, особого выбора у меня не было. Либо сюда, либо становиться… как это называется?… Ну, туда идут все женщины, у которых нет работы. А, в белошвейки[11].

— А тебе хотелось бы стать белошвейкой?

Ангва искоса посмотрела на него, но наткнулась на наивный, честный взгляд Моркоу.

— Вряд ли, — сказала она. — Я шить не умею. Кроме того, я увидела плакат: «Городской Страже Требуются Люди! Стань Мужчиной В Городской Страже!» Я подумала и решила попробовать. В конце концов, терять мне было нечего.

Она подождала, чтобы удостовериться, что он снова ничего не понял. Удостоверилась.

— Текст написал сержант Колон, — признался Моркоу. — Он всегда отличался некоторой прямотой.

Вдруг он втянул носом воздух.

— Ты ничего не чувствуешь? — спросил он. — Пахнет так… словно кто-то выбросил старый туалетный коврик.

— О, большое спасибо, — донесся откуда-то снизу из темноты голос. — Да, конечно. Большое тебе, сердечное спасибо. Очень любезно. Старый туалетный коврик. А кто ж еще?

— Ничего не чувствую, — солгала Ангва.

— Врешь, — сказал голос.

— И не слышу.

Башмаки капитана Ваймса услужливо подсказали своему хозяину, что он находится на Лепешечной улице. Ноги передвигались самостоятельно, ум капитана был занят другим. На самом деле в данный момент большая часть его медленно растворялась в лучшем виски Джимкина Пивомеса.

Если б только они не были так подчеркнуто вежливы! В жизни капитана было несколько событий, которые он всегда пытался — но, к сожалению, безуспешно — забыть. До этого дня верхнюю строку списка занимал вид глотки гигантского дракона, который сделал вдох с явным намерением превратить его, капитана Ваймса, в маленькую кучку не совсем чистого угля. Ваймс частенько просыпался в холодном поту, снова и снова он видел зарождающееся пламя. Но теперь, похоже, этот сон заменят другие воспоминания. Воспоминания о тех безразличных лицах, с которыми гномы вежливо выслушали принесенную им весть, — и ощущение, как будто его слова падают в бездонную яму.

В конце концов, что еще он мог сказать? «Извините, он мертв, заявляю это официально»? «Дело расследуют наши худшие люди»?