Черное и черное - Олеся Велецкая

— Ну да, ты помнишь, что я могу заставить тебя, — ласкающим извиняющимся тоном сказала она Грому, как можно незаметней вплетая в его тревожные эмоциональные ленты успокоение — мне жаль, что пришлось так поступить, но женщине была нужна наша помощь и мы могли помочь ей только так.

Конь потихоньку успокаивался, но его напряжение не падало и она чувствовала, что если подойдет к нему ближе сейчас, то рискует получить попытку удара подковами или укуса.

— Ну, прости, не злись на меня, пожалуйста. Я же извинилась, — пыталась уговаривать коня девушка, — я больше не буду заставлять тебя что-то делать… если в этом не будет острой нужды — добавила она тихо и грустно.

Конь не прощал. Какой же он злопамятный, — огорчилась девушка, занимаясь своими эмпатическими хитросплетениями в нем, пытаясь осторожно внедрить в него доверие к себе. И сказала ему:

— Если ты будешь вредничать, мне сейчас придется повторить неприятную нам обоим процедуру. Потому что сейчас в помощи остро нуждаешься ты.

Гром проигнорировал ее заявление.

Но прямого манипулирования животным ей не потребовалось. Ей все-таки удалось найти нужные чувствительные ленты. Гром больше не испытывал к ней агрессии. Она подошла к нему и осмотрела его раны, потом достала аптечку и, отключив на время его болевые рецепторы, занялась устранением повреждений звериного тела. И думала о том, что она будет делать, если за этим занятием ее застанет его хозяин… скорей всего ее еще не начавшейся дружбе с ним придет конец. Но, хозяин был еще далеко. Она потянулась к нему своими чувствами. Сейчас он был расслаблен и не был отягощен никакими процессами размышлений о проблемах. Похоже, он просто отдыхал. И, вдруг, она автоматически внутренне сжалась от боли, внешне никак не вздрогнув и продолжая обрабатывать раны лошади. Это была не ее боль.

Сильная боль пронзила все тело Ульриха, и она словила добрую ее часть, находясь в этот момент в его чувствах. Боль была такой мгновенной и резкой, что она не успела ни отразить ее, ни закрыться, ни уйти. И эта боль ее обеспокоила. Она не могла бросить Грома, не закончив начатого, и она довольно сильно озаботилась тем, что случилось с Ульрихом. Но, она не успела принять никакого решения, когда вновь почувствовала волны его покоя и теряющей остроту боли. Через некоторое время, она снова почувствовала ту же резкую боль. Но, она уже была к ней готова. И на этот раз, часть ее она оставила у себя добровольно. После чего начала потихоньку сглаживать постапогейные болевые ощущения Ульриха, сознания которого начало чуть расплываться. Он вытащил из себя стрелы. С Громом она закончила.

Когда Ульрих вернулся, она увидела, что с него капает кровь нехорошего цвета. Где-то он задел артерию. И ее надо было перетянуть. Она смотрела на него и думала, как ему это объяснить и как убедить его снять свои железки. Она подумала, что зря она уменьшила его боль, возможно, сейчас он бы лежал без сознания, и его тело было бы абсолютно в ее власти, доступное любому методу восстановления и лечения. Она не могла понять, что заставило ее поторопиться. Но, когда он подошел к ней, она поняла, что никаких хитростей не потребуется. Он шел к ней, потому что не смог снять доспехи сам. Она догадалась, что именно об этом он сейчас собирался ей сказать, но не знал как сказать это так, чтобы она его поняла. И она подняла руки начала разбираться с креплениями его тяжелого облачения.

Ульрих чуть заметно улыбнулся и стал ей помогать. Когда доспехи оказались на земле, она машинально достала из пояса жгут. Ульрих вопросительно посмотрел на нее:

— Что это?

Она замялась, ища среди известных ей слов зеленого мира подходящие для объяснения. И нашла:

— Тебе на помощь.

И приложила жгут выше раны на его плече.

Он ее понял и не стал возражать. Но, его мысли озарила какая-то догадка, и он внимательно стал вглядываться в ее лицо. Когда она закончила перетягивать раны, он поднял свои железки, обошел ее и направился к Грому. Обнаружив своего коня покрытого на раненных местах медицинскими пленками, он удивился. Обернулся к ней и открыл рот, чтобы задать вопрос. Но, не успел. Она уже ответила, смотря ему в глаза:

— Грому на помощь.

Он в этом не сомневался. Его волновали другие вопросы, но уточнять он ничего не стал. Снял с него седло и положил на землю, рядом с брошенным туда ранее доспехом. Затем он пошел к лошади Ульрике, и снял седло и с нее. Потом он поменял седла, и прицепив к своему седлу доспехи, запрыгнул на лошадь. И стал ожидающе смотреть на Эрту.

Эрта смотрела на него. Она отметила что и его одежда была очень грязна. Отметила характер ран и исходящие от него отвратительные запахи, некоторые из которых ей совсем не хотелось игнорировать. И она отметила то, что если для нее неудобства грязи были пока что только нравственными, то для Ульриха они были физическими и не просто неудобными, а опасными. Сделав несколько шагов к нему и пройдя чуть дальше к лесу, она указала туда рукой. Потом перевела дыхание, и начала выжимать из своего бедного местного лексикона все, на что он был способен. Она не знала, как объяснить мужчине, что надо ехать к воде. Сжав ладони друг в друге и прижимая их к сердцу в умоляющем жесте, она сказала:

— Ульрих, надо в лес. Очень. Ты, я, Гром и лошадь — надо в лес. Очень надо. Там жизнь. Жизнь с неба. Жизнь из земли.

Мужчина обалдело и сосредоточенно смотрел на нее сверху вниз, пытаясь ее понять. Она отчаянно понимала, что говорит совсем не то, что надо. И лихорадочно вспоминала более подходящие слова. И тут ее глаза уперлись в седло. Фляга! Одним прыжком она оказалась возле седла и сняла с него флягу. Затем счастливо открутила крышку и вылила себе на руку чуть-чуть воды. Потом она подняла глаза на Ульриха и указала рукой в сторону водоема:

— Ульрих, надо в лес. Там — вот!

И она протянула ему ладонь с водой. Он понял. Он взял ее за руку с водой и, погружая пальцы другой руки в пленку воды, машинально сказал:

— ????

— Вода, — повторила она.

Он кивнул.

И тихо повторила еще:

— Надо в лес. Там вода.

И рыцарь опять согласно кивнул, протягивая ей руку, чтобы поднять в седло. Но, она отпрянула и покачала головой:

— Я знаю дорогу. Ты — нет.

Он снова кивнул.

И она пошла в лес. Чувствуя, что он поехал за ней. Через несколько шагов, она поняла, что в поступи идущих сзади лошадей что-то изменилось. Она обернулась. Ульрих спустился на землю и сейчас шел, ведя лошадь Ульрике за повод. Гром шел рядом с ним сам. Она удивилась, зачем он это сделал, ему лучше было бы не идти, а ехать. Она хотела вернуть его в седло, и начала было снова подбирать слова, но потом передумала. Он хочет так — пусть будет так. Она дождалась, пока он ее догонит, и пошла рядом с ним. Они молча шли по лесу. Ей нравилась эта прогулка. Она почему то не могла найти в своей памяти время, когда она просто так гуляла бы по лесу, не выполняя никакого задания. Тем более по такому доброму, уютному, спокойному и зеленому лесу. В нем было прохладно и тепло, он был очень красивый и сейчас его безветренное безмолвие нарушали только птичьи голоса и их собственные шаги. Она отдыхала, идя по нему. Но, ощущение отсутствия всякой предосторожности и полной безопасности, ощущение необычно обычной прогулки в лесу незнакомого мира, давал ей человек этого мира, идущий сейчас радом с ней. Она была не одна, сейчас она была не пришельцем в чужом мире, сейчас она была гостьей в нем, и ее сопровождал его хозяин. Подчиняясь странному порыву, она поймала ладонь Ульриха снизу своими пальцами и крепко ее сжала. Через некоторое время его ладонь сомкнулась на ее руке. До водоема оставалась еще половина пути.