Останься со мной - Алёна Ершова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Пробуждение вышло резким. Василису, словно морковку, вырвало из собственного сна. Вот ее целует беспардонный Смогич. Хлоп, и она на тюремной скамье.
— Каков жук! — Возбуждение носилось по венам, требуя выхода. На языке ощущался горьковато-сладкий привкус жженого сахара. — В моем же сне меня и лобызать вздумал! — Она замолчала. В голове стало тихо-тихо, пусто-пусто. Словно вместо мозга, ее набили ватой. Глупо. Крайне глупо и неуместно пестовать в душе тот сумбур, что вызвал этот выдуманный поцелуй. Или все же настоящий? — Василиса задумчиво провела пальцами по губам, — Есть ли у ее снов воля или это только игры подсознания? И что это за подсознание такое, которое вместо жениха, к которому сотня вопросов, незнакомого промышленника подсовывает. — Она рассердилась и подскочила со скамьи.
Две крысы у самых ног доедали лоснящийся маслом блин.
— Кофея хочу с корицей и пенной шапочкой! — скомандовала она, но мир оказался глух к барским просьбам. Только вспугнутые крысы отбежали подальше.
— Понятно. Дверь, откройся!
Но и дверь осталась безучастной.
По всему выходило, что сновидения действительно закончились. А вот засохшая грязь на ботинках и почти съеденный крысами блин остались. Можно было и дальше прятать голову в песок и мыслить, что сны — это просто сны, но Василиса предпочитала смотреть правде в глаза. Особенно нелицеприятной. Краше та не становилась, но тут уж ничего не поделаешь. Ложь, хоть разряди ее по-царски, хоть в чулан запри, ложью и останется. Отпираться было глупо. Сны ее взаимодействовали с действительностью и, что самое странное меняли ее.
Додумать мысль не успела. Заскрежетала дверь, и молчаливый стражник дернул головой, показывая на выход.
На этот раз в допросной, помимо судебного дознавателя, находился тугарин в традиционном для своей расы многослойном халате. Он расположился в углу, свернув широкий пятнистый хвост кольцами, скрестил на груди руки и неотрывно смотрел на ягу. Пожалуй, так смотрит змея на мышь в ожидании, когда та сорвется и побежит. Яга нервничала. Тугарину нравился вкус ее беспокойства, он трансформировал свой язык в тонкий, раздвоенный и оглаживал им воздух, щуря золотистые глаза.
Завидев Василису, дознаватель вернула утерянное самообладание и молча кивнула на стул.
«Час тишины какой-то», — хмыкнула про себя боярыня. Вчерашние вопросы больше не кружили над ней жалящим роем. Она знала, что получит ответ. Домовой Огана оказался на удивление полезным собеседником. И успел поведать много занимательных вещей. Например, о том, что никто не может запретить приговоренному к смертной казни требовать ордалии. И в таком случае решение богов будет считаться выше людского суда.
— Василиса Сабурова, ознакомьтесь с обвинениями и распишитесь. Уведомляю, что здесь присутствует ваш защитник. Действительный статский советник Сираж Кучугов.
Василиса удивлённо вскинула брови. Имя царского милостника, получившего наследный титул на государственной службе, знала самая распоследняя навка. Поговаривали также, что Василий Премудрый приблизил его за отменную игру в карты. Тугарин обладал феноменальной памятью и поразительной выдержкой.
По его бесстрастному лицу было совершенно не понять, с какой целью он прибыл сюда. Боярыня не столько читала бумаги, сколько размышляла, чем ей грозит подобная защита. Во-первых, отец знает. Плохо это или хорошо? Хорошо в том плане, что ее постараются вызволить отсюда. Плохо, потому что ценой жизни будет свобода. Запрут в одном из святилищ Макоши и заставят дни напролет нити прясть да полотна ткать. От подобной перспективы под коленями противно захолодело. Единственный вид рукоделия, который Василиса признавала, было шитье ран. К остальным ни душа, ни руки не лежали.
«Так, а во-вторых, получив царскую амнистию, я не смогу вернуть Велимира. Но если верить моим снам, то у него есть шанс. А у меня надежда отчистить свое имя», — она отложила писало. Оперла локти на стол, водрузила на кулаки подбородок и выдала:
— Расскажите мне об упирах.
Яга взвилась, словно ее ужалили:
— А больше тебе ничего не надо? Гуслей-самогудов, например, или пареной брюквы с калиной.
— Ну, поесть б я не отказалась, вторые сутки одними допросами кормите.
Ох, что за удовольствие видеть, как сужаются в щели глаза тугарина, как бледнеют от страха ведьмины скулы. А ведь она его действительно боится. Держится, но все равно боится.
«Да, ягушка, теперь на моей улице праздник. Я не злопамятная. Но ты читала мое дело, знала, на что давить, теперь расхлёбывай».
— Хорошо, — Василиса повернулась к защитнику, — пойдем длинным путем. Велимир — маг, слабосильный, но тем не менее. Как его погребли? Кто тризну ставил? Кто плакал? Я говорю, он сам упал, дознаватель — что убит. Трех дней еще не прошло, а обвинение написано, каждый знает, что если не похоронить, как подобает, то мертвяк через три дня своего убийцу преследовать начинает. А если это было самоубийство и у души не хватает сил, чтобы перейти Калин-мост, то она появляется на месте гибели своего тела.
— Вы не имеете права задавать мне вопросы! — Шрам под носом у яги побелел. На висках заискрился пот.
— Не стоит злиться, сударыня, коллежский асессор. Еще печати слетят. — Предостерег защитник, — Эти вопросы вполне могу задать вам и я.
— Мы не стали дожидаться появления неприкаянной души. Все обряды провели за счет казны. Под протокол. Дух Порошина отошел правильно, поэтому нигде возникнуть не должен. Так что допросить его, увы не выйдет.
— Как неосмотрительно, — вытянул в тонкую линию губы, тугарин.
— Вам не удастся сыграть на этом. От сударыни Сабуровой поступали угрозы.
— Между «обещать» и «сделать» целая пропасть. Я вон сколько раз обещал жениться, и все еще холост. Ну же, факты, давайте мне факты. Снятой головы к плечам не приставишь. А невинно убиенные имеют паскудную привычку донимать своих палачей. И ягья кровь вас не спасет.
— Она созналась городовому.
— Но экспертизу о вменяемости вы не проводили, значит, я буду требовать суда присяжных. И они оправдают девчонку. Она лекарь, ветеран осады Тмутаракани, а вы ее морили голодом. Уже чувствуете, как трещит под вами кресло?
