Черная гора - Рекс Стаут

— Ага! — радостно воскликнул Жубе.

— Самые обычные документы, ничего особенного. Вы же не можете жить без документов, — рассудительно заметил один из мужчин.

— У нас их нет.

— Не верю. Тогда где они?

— Это дело не для клерков, — заявил Жубе. — Доложите Госпо Стритару, и я отведу их к нему.

То ли им не понравилось, что Жубе назвал их клерками, то ли не по годам наглый юнец им вообще не нравился, а, может, сыграли роль оба фактора. Они злобно посмотрели на него, что-то проворчали, и один из них исчез за внутренней дверью, прикрыв ее за собой. Вскоре он вынырнул снова и придержал открытую дверь. У меня не было впечатления, что Жубе тоже приглашали, но он все-таки вошел, замыкая тыл.

Комната была большой, но такой же темной. Создавалось впечатление, что стекла в высоком узком окне мыли в тот день, когда город был переименован в Титоград, то есть четыре года назад. Один из двух больших столов был пуст, за другим сидел широкоплечий нестриженый детина с впалыми щеками. Он о чем-то совещался с личностью, сидевшей на стуле у края стола — помоложе и пострашней, с плоским носом, и лбом, скошенным прямо над бровями под острым углом. Бросив быстрый взгляд на меня и Вулфа, детина уставился на Жубе без малейших признаков сердечности.

— Где ты их взял? — спросил он.

— Они появились в доме моего отца неизвестно откуда и попросили, чтобы их отвезли в Подгорику. Большой толстяк так и сказал — Подгорика. И добавил, что заплатит две тысячи динаров или шесть американских долларов. Он знал, что у нас есть машина и телефон. Когда ему отказали, он предложил моему отцу позвонить в Министерство внутренних дел, в комнату девятнадцать, и спросить, должен ли он сотрудничать с человеком по имени Тоне Стара. Мой отец решил, что звонить не обязательно, и приказал мне отвезти их с Титоград. По дороге они разговаривали на иностранном языке, которого я не знаю, но думаю, что на английском. Большой толстяк просил отвезти их к северному концу площади, но я привез их сюда, и теперь вижу что был прав. Они утверждают, что у них нет документов. Интересно послушать их объяснения.

Жубе подвинул стул и сел. Детина посмотрел на него.

— Я тебе предлагал сесть?

— Нет, не предлагали.

— Ну так вставай. Я сказал, вставай. Вот так-то лучше, мой мальчик. Ты учишься в университете в Загребе и даже был три дня в Белграде, но я что-то не слышал, чтобы тебе присвоили звание народного героя. Ты правильно поступил, приведя сюда этих людей, и я поздравляю тебя от имени нашей целиком Народной Республики, но если ты будешь вести себя не так, как положено в твои годы и с твоим положением, тебе перережут глотку. А теперь возвращайся домой, займись самоусовершенствованием и передай от меня привет твоему уважаемому отцу.

— Вы несправедливы, Госпо Стритар. Лучше я останусь и послушаю.

— Убирайся!

С минуту я думал, что мальчик заупрямится, он, похоже, тоже так думал, но в конце концов сдался, повернулся и вышел. Когда дверь за ним закрылась, субъект, сидевший у края стола, поднялся, явно собираясь уйти, но Стритар что-то ему сказал, и он подошел к другому стулу и сел. Вулф уселся у конца стола, а я сел на стул, который освободил Жубе.

Стритар посмотрел на Вулфа, потом перевел взгляд на меня и снова уставился на Вулфа.

— Что это за разговоры про отсутствие документов? — спросил он.

— Это не разговоры, — сказал Вулф. — Это факт. У нас их нет.

— Где же они? Что за дела? Кто украл их?

— Никто. У нас нет документов. Я думаю, наша история покажется вам необычной.

— Она уже мне кажется необычной. Лучше вам все рассказать.

— Я так и собираюсь, мистер Стритар. Меня зовут Тоне Стара. Я родился в Галичнике и с шестнадцати лет начал, следуя обычаю, уезжать в разные места на заработки. Семь лет я возвращался в Галичник в июле, но на восьмой год не вернулся, потому что женился в чужой стране. Моя жена родила сына и умерла, но я все равно не вернулся. Я бросил ремесло моего отца, занялся другими делами и преуспел. Мой сын Алекс вырос, начал мне помогать и мы преуспели еще больше. Я думал, что порвал все связи с родиной, все забыл, но когда шесть лет назад Югославию исключили из Коминформа, у меня вновь появился к ней интерес, и у моего сына тоже, и мы все пристальней следили за развитием событий. В прошлом июле, после того как Югославия порвала отношения с Советским Союзом и маршал Тито сделал свое знаменитое заявление, мое любопытство достигло предела. Я пытался спорить, не столько с другими, сколько с собой. Я старался собрать побольше информации, чтобы прийти к определенному решению о том, кто прав и кто виноват, и каковы истинные интересы и благосостояние народа на моей родине. — Он кивнул на меня. — Мой сын, как и я, очень интересовался этими проблемами, и в конце концов мы решили, что нельзя судить на таком большом расстоянии. Мы не располагали достаточными сведениями и не могли проверить, соответствуют ли они действительности. Я решил приехать, чтобы разобраться на месте. Сначала я думал поехать один, потому что мой сын не знает языка, но он настаивал на том, чтобы сопровождать меня, и я согласился. Естественно, существовали трудности, потому что мы не могли получить паспорта для въезда в Албанию или Югославию, поэтому мы решили плыть на корабле до Неаполя, а потом лететь в Бари. Оставив багаж — документы и некоторые другие вещи, — в Бари, мы договорились через агента, которого мне рекомендовали, чтобы нас перевезли на лодке на албанский берег. Причалив ночью в окрестностях Дрина, мы прошли пешком через Албанию в Галичник, но уже через несколько часов поняли, что там ничего не узнаешь, и перешли границу назад в Албанию.

— В каком месте? — спросил Стритар.

Вулф покачал головой.

— Я не хочу причинять неприятности людям, которые нам помогли. Я склонялся к мысли, что русское руководство — это лучшая надежда для народа на моей родине, но после нескольких дней, проведенных в Албании, я в этом не уверен. Люди не хотели говорить с иностранцами, но я достаточно видел, чтобы у меня возникло убеждение, что условия жизни могут быть лучше под руководством Тито. Кроме того, до меня дошли слухи, что наибольшие перспективы связаны не с русскими и не с маршалом Тито, а с неким подпольным движением, которое осуждает их, и в итоге я запутался еще больше, чем когда уезжал с моей новой родины в поисках правды. Все это время, как вы понимаете, мы были в некотором роде в подполье, потому что у нас нет документов. Естественно, я намеревался посетить Югославию и теперь хочу узнать как можно больше о движении, которое, как мне сказали, называет себя Духом Черной горы. Я полагаю, вы слышали о нем?

Стритар ухмыльнулся.

— О да, я слышал о нем.

— Я знаю, что обычно его называют просто Духом. Никто не хотел назвать мне имена руководителей, но по некоторым намекам я понял, что один из них находится в окрестностях Черной горы, что довольно логично. Поэтому мы прошли с севера через горы, перешли югославскую границу и по долине вдоль реки добрались до Риски, но там поняли, что нет смысла идти в Цетинье, пока у нас не будет дополнительной информации. В детстве я был однажды в Подгорике — навещал товарища по имени Грудо Балар. — Вулф резко повернулся и посмотрел на человека с плоским носом и скошенным лбом, сидевшего у стены. — Когда мы вошли, я обратил внимание, что вы на него похожи, и подумал, что, может быть, вы его сын. Скажите, пожалуйста, ваша фамилия не Балар?

— Нет, — ответил плосконосый низким еле слышным голосом. — Меня зовут Петер Зов, если это вас интересует.

— Вовсе нет, раз вы не Балар. — Вулф обернулся к Стритару. — Поэтому мы решили добраться до Подгорики — я, наверное, научусь называть ее Титоградом, если мы останемся в этой стране, — во-первых, чтобы попробовать отыскать моего старого друга, а, во-вторых посмотреть, как здесь идут дела. Мне сказали, что у Джорджа Билича из Риски есть машина и телефон, а у нас заболели ноги, поэтому мы обратились к нему и предложили две тысячи динаров за то, чтобы он довез нас до города. Вы спросите, почему, когда Билич отказал нам, я предложил ему позвонить в Министерство внутренних дел в Белграде. Это всего лишь ход, признаюсь, не очень тонкий, который и использовал раз или два в Албании, чтобы оценить обстановку. Если бы Билич позвонил, это бы значительно расширило мои познания в этой области.

— Если бы он позвонил, — сказал Стритар, — вы бы сейчас сидели в тюрьме, и кто-нибудь из Белграда ехал сюда, чтобы разобраться с вами.

— Все к лучшему. Это говорит мне о многом.

— Может быть, и больше, чем вы хотите знать. Вы посоветовали Биличу обратится в комнату номер девятнадцать. Почему?

— Чтобы произвести на него впечатление.

— Если вы только что приехали в Югославию, как вы можете знать про комнату номер девятнадцать.

— Про нее несколько раз упоминали, когда мы были в Албании.

— В каком смысле?