Семья Лоранских (Не в деньгах счастье) - Лидия Чарская

А Валентина, между тем, говорила ему каким-то новым голосом, и каждое слово этого голоса казалось неискренним и чуждым Кодынцеву в ее устах:

— Ты не сердишься больше, Володя? Ты не дуешься на меня? И странно было бы дуться за то, что я хочу немного повеселиться… не правда ли? Ты ведь сам, помнишь, часто упрекал меня в чрезмерном спокойствии и равнодушии к жизни, а теперь… Теперь ты снова недоволен, что я немного развернулась… И почему бы тебе не поехать с нами?.. Право, поедем, Володя?

"И в самом деле, почему бы не поехать?" — мелькнуло в голове Кодынцева, но он тотчас же отбросил эту мысль.

"Ну куда ему ехать, медвежонку неуклюжему, он и танцевать-то не умеет, а один вид бальной залы наводит на него тоску! Нет, ему там не место!"

Между тем, Валентина не хотела, казалось замечать его упорство. Она усадила Кодынцева на диванчик подле себя и говорила ласково и задушевно:

— Не сердись, Володя, что я не исполнила твоей просьбы… и что я еду, но… это первый и последний вечер моей жизни… Когда я выйду замуж, то клянусь тебе, никуда кроме театра не буду выезжать, Общество для меня уже не будет существовать. Даю тебе слово! А сегодня мне так хочется на людей посмотреть и себя показать, Володя!

Четверть часа позднее Кодынцев заботливо укутал свою невесту в новую ротонду с белым воротником тибетской козы и посадил ее с Лелечкой на извозчика. На другого извозчика уселись Сонечка Гриневич и Павлук.

— Желаю веселиться! — крикнул Кодынцев, когда они отъехали, в пространство декабрьской студеной ночи, и с упоением прислушался к милому голоску, ответившему из-под поднятого воротника тибетской козы:

— Спасибо, Володя! Завтра вечером жду тебя непременно!

И, успокоенный, с умиротворенной душой, Кодынцев пошел обратно в маленькую гостиную, где все так живо напоминало ему недавнее присутствие Валентины.

— Уехали? — спросила Марья Дмитриевна, приводившая в порядок гостиную после отъезда дочерей. — А Валечка-то какая, — не дожидаясь его ответа, восторгалась старушка, — смотришь на нее, удивляешься: и откуда у меня такая красавица уродилась? Действительно, королева! И держит себя, как настоящая аристократка! И откуда у нее эти манеры? Эх, не подходит она к нашей жизни!.. Ей роскошь, богатство нужны. Вон она развернулась, как только лишь нашла возможность по-людски одеться… Как рыба в воде заплавала… точно и век она была такой-то принцессой!

Но тут старушка Лоранская вдруг осеклась, взглянув в лицо Кодынцева — он весь как-то разом осунулся и потускнел.

"Не подходит она к нашей жизни", — зазвенели у него в ушах слова старушки, и что было хуже всего — то, что он сам отлично сознавал всю справедливость этих слов. Он раньше всех понял эту горькую истину. Еще будучи скромной бедной девушкой, нуждающейся в самом необходимом, Валентина уже носила в себе все эти зачатки любви к роскоши и богатству, а теперь, когда его золотые пылинки — только пылинки — облепили ее, она разом расцвела и преобразилась.

"Да! не для скромной будущности создана Валентина! Она зачахнет, как цветок, в своей серой обстановке…" — с горечью подумалось молодому человеку.

А Марья Дмитриевна, угадавшая мысли Кодынцева, уже сожалела о начатом разговоре и всеми силами старалась исправить неприятное впечатление, произведенное ее словами.

— Полно, Володенька, не грусти! — говорила она, — выход есть: Валечка — артистка, и в денежных недочетах ее утешит сценический успех — и не заметит их. А успех у нее будет, сам же ты говоришь, что она талантливая…

— Дай Бог, дай Бог! — грустно покачивая головою, произнес Кодынцев и, простившись с доброй старушкой, печально побрел домой.

XV

Появление барышень Лоранских в небольшом, но красиво декорированном зале фон Дервиза произвело настоящую сенсацию. Граня, со значком распорядителя, встретил их на лестнице и опытным взглядом ценителя окинул туалеты сестер.

"Батюшки мои, как Валентина эффектна!.. И одета очаровательно", — не мог не заметить он про себя.

Большая часть гимназистов-старшеклассников окружила барышень, выпрашивая у Валентины какой-нибудь танец. Та только улыбалась и молча покачивала своей очаровательной головкой, ссылаясь на то, что не может танцевать, так как ей предстоит нелегкая роль продавщицы.

Тогда вся эта шумная орава накинулась на Лелечку. У той даже закружилась голова от всех этих имен, фамилий, синих мундиров и юных лиц. Она кончила тем, что перепутала их всех, и стояла теперь розовая, смущенная подле старшей сестры.

Искренний возглас изумления и восторга вырвался из груди Валентины, когда она увидела киоск с цветами, где она должна была продавать. Это была прелестная благоухающая беседка из роз всех оттенков, начиная кровянисто-алым цветом и кончая белою и нежною, как снег, из нежных гардений, похожих на мечту, из красных камелий и медвяно-ароматичных лилий, дурманящих до головокружения. Небольшая рама из зеленого плюща, перевитого с темно-красными, почти черными розами, была настолько невелика, что в ней могла только поместиться головка Валентины, и, когда девушка появилась в этом живом пахучем окне, все, кто был в эту минуту в зале, обернулись в ее сторону: среди темного плюща и темных цветов окутанная белым тюлем Валентина казалась настоящей сказочной феей и редкой красавицей. Она сама поняла это из того шепота одобрения, который пронесся по залу при ее появлении в рамке беседки, и в сердце ее зажглось чувство и гордости, и удовлетворенного тщеславия..

Публика начала стекаться к девяти часам.

Сам Вакулин приехал перед вторым отделением концерта.

Валентина торговала без остановки в своей очаровательной беседке. Около ее киоска сгруппировалась самая блестящая публика.

— Ну, что, справляетесь, Валентина Денисовна? — отвешивая почтительный и низкий поклон девушке, спросил ее Вакулин.

— Слава Богу, все идет отлично! — весело отозвалась она.

После концерта стулья сразу исчезли куда-то из зала в одно мгновение ока, благодаря ловкости юных распорядителей, и начались танцы.

— А вы не танцуете? — спросил снова молодую девушку Вакулин при первых звуках вальса.

— Напротив, страшно люблю танцы, но если я пойду кружиться, приостановится продажа цветов. И бедные гимназисты будут в убытке! — искренне отвечала она.

— Но в таком случае, я попрошу кого-нибудь из распорядителей заменить вас! — любезно произнес Вакулин и посадив на место Валентины в киоске подвернувшегося кстати Граню, подвел своего товарища, блестящего офицера к Валентине, который и пригласил на тур вальса старшую Лоранскую.

Молодая девушка вальсировала прекрасно. Ее грациозная фигурка носилась, как нарядная птичка, с одного конца залы на другой. До ее ушей долетал сдержанный шепот восторга по ее адресу, срывавшийся с уст присутствующих, и сердце тщеславной Валентины билось с удвоенной силой.

Чуть-чуть запыхавшуюся ее кавалер доставил ее к киоску. Но ей не удалось присесть. Целая толпа молодежи ждала ее там, прося Вакулина представить их девушке.

И снова Валентина закружилась по залу, возбуждая общий восторг своей грацией и красотой.

За вальсом следовала кадриль.

Лелечка и Соня Гриневич тоже танцевали без устали.

Валентину снова пригласил товарищ Вакулина, офицер Смирнов, и они заняли места. Сам Юрий Юрьевич не танцевал из-за траура.

— Вам весело? — спросил он девушку.

— Ужасно! — искренне вырвалось у нее. — Ведь это мой первый большой вечер!

Ей было действительно весело. Хотелось, чтобы этот чудный бал длился бесконечно. После кадрили начался бесконечно длинный, веселый котильон, во время которого Валентину выбирали то и дело и она танцевала, не присаживаясь ни на минуту. Ею восхищались, ей говорили, что она царица бала, и она кружилась, как бабочка, беззаботно и весело отдаваясь веселью, зачарованная своим успехом.

Как сон промелькнул чудный вечер и Валентина очень удивилась, как Павлук напомнил, что пора ехать домой.

И тут только по дороге в гавань, девушка впервые вспомнила о Кодынцеве и сердце ее защемило упреком.

— Бедный Володя! А ему и не пришлось повеселиться, как мне! — подумала она.

— Ну уж и бал! — ворчала ехавшая с нею Лелечка, — весь волан у юбки оторвали и платье надо в чистку отдавать. И чем они паркет натирают, что от него желтые пятна на подоле остаются! Нет уж, ни за какие коврижки не буду ездить по балам! И убыточно, да и не весело вовсе! — решила она, подъезжая к дому.

XVI

Валентина сидела, взволнованная и грустная, перед началом репетиций у себя в театральной уборной. Эта неделя после благотворительного вечера протянулась каким-то тоскливым кошмаром. В театре вышла неприятность. Донская-Звонская отказалась играть Купаву, подругу Снегурочки, оттого только, что ее роль была второстепеннее самой Снегурочки, которую играла она Валентина, — пришлось заменить ее другой актрисой. Костюмы, присланные поставщиком-костюмером, оказались далеко не удовлетворительными для Снегурочки-Лоранской. Дешевый парик сидел плохо. Теперь уже было невозможно добыть другой парик и костюмы, не из чего было сделать. Те тысяча двести рублей, которые пришлись на ее долю, давно вышли на покупку ротонды, платьев, необходимых и самых скромных бриллиантов. Валентина издержала все свои деньги; даже пришлось призанять у Лелечки, великодушно предложившей свои услуги.