Свобода в широких пределах, или Современная амазонка - Александр Бирюков

— Вить, — сказала она, вернувшись домой, — вот ты все говоришь, что Игорю чего-нибудь послать. Давай ему часы золотые купим. Я видела, в магазине лежат — сто сорок рублей.

— Старыми?

— Золотые часы за четырнадцать рублей захотел?

— А зачем золотые?

— Так ведь лучше!

— Глупости! Пошли ему рублей двадцать. Сколько тебе раз одно и то же говорить?

— А ты мне эти двадцать рублей дал?

А больше ничего не получилось. Ну хорошо хоть, что двадцать рублей дал. Значит, шестьдесят уже есть. Еще где-то сотню достать.

Это подарок судьбы, что Шульга дома оказалась. А то пропутешествовала бы она зря через весь город, а сил-то ведь немного. Но все получилось прекрасно. Анна Ивановна дома, а бригадир куда-то собирается. Значит, мешаться не будет.

— Так я чего пришла, — сказала Вера Васильевна, когда они с Анной Ивановной остались одни. — Я сейчас пойду в то место, где вещи разные бывают. Так ты мне денег давай, если тебе что-то нужно. И размер скажи. Только учти, что там все дорого, с доплатой. Понимаешь?

— Ах ты, жалко-то как! — запричитала Анна Ивановна. — А мой ушел. А у меня всего-навсего только и есть что десятка.

— Ну, из-за десятки я с тобой связываться не буду, — рассердилась Вера Васильевна. — Что ты мне голову морочишь?

— Я понимаю, что десять мало. Может, за двадцать что-нибудь есть?

— Ты не торгуйся. У меня времени нет. Меньше ста рублей не возьму. И разговаривать нечего.

— Ах, как все нескладно! Где же мне столько взять? Может, подождем, когда мой вернется? У него спросим, — причитала Анна Ивановна, но Вера Васильевна чувствовала, что деньги у этой дурищи есть, только жмется, жалко ей с ними расставаться, да и мужа побаивается.

Может, кому-нибудь маловероятным покажется, что Анна Ивановна, зарекомендовавшая себя очень самоотверженной бабушкой, души не чающей в своей Ирке, мечтающая ей что-нибудь приобрести, вдруг деньги стала жалеть. Однако автор, будучи сам коренным магаданцем, никаких противоречий здесь не видит. Я вам в качестве доказательства того, что здесь ничего не выдумано, один фельетончик из «Магаданской правды» предложу. Называется он «Купим дирижабль».

«Первые признаки осени, на прилавках овощных магазинов в изобилии появилась капуста по вполне доступной цене. Тихо и спокойно у касс Аэрофлота — никто никуда не спешит, никто ниоткуда не возвращается.

Прекрасные спокойные дни.

Но как мимолетно это спокойствие! Недели не пройдет, как затрясутся от чрезмерной нагрузки телеграфные аппараты, завизжат тормоза арендуемых связистами такси, начнут гореть каблуки и подошвы у почтальонов. Телеграммы!

Ах уж эти августовские телеграммы! Если вы не первый год живете на Севере, то знаете, что большинство из них начинается одним и тем же словом — «вышли».

Вышли сто, двести, триста и так далее. И даже очень далее.

Так все мы, независимо от пола, возраста, образования и места работы, становимся членами одной социальной группы — группы кредиторов. Потому что, прочитав скупой текст, в конце которого нас обнимает и целует Маня, Ваня, Аня, Саня, мы идем на почту, чтобы сделать этот, столь необходимый кому-то перевод.

Мы снимаем эти деньги с книжки, испытывая при этом угрызения совести за то, что нам… не очень хочется это делать.

А может, и не стоит посылать? Давайте разберемся в необратимых последствиях нашей щедрости.

Рассчитывая на перевод, кто-то живет не по средствам. А это ли не аморально? Он, может, на твои деньги чужих девушек в рестораны водит, а здесь его жена дожидается. А кто виноват? Кредитор.

Пойдем, дальше. На чужие деньги она там шикует на рынках и создает очереди за дефицитными товарами в магазинах, тем самым срывая плановое снабжение продуктами и товарами прочих граждан. А кто виноват? Да вы же!

Благодаря нашей щедрости он регулярно нарушает режим санатория, куда поехал по бесплатной профсоюзной путевке, чем а) мешает отдыхать окружающим, б) подрывает собственное здоровье, в) сорит общественными средствами. А кто виноват? Не краснейте, пожалуйста.

Деньги на перевод вы, как правило, берете с книжки. И не было еще такого случая на Колыме и Чукотке, чтобы эта сумма полностью вернулась бы на книжку — всегда какая-нибудь трата подвернется. И тем самым наносится немалый ущерб делу гострудсберкасс и госкредита, то есть всему народному хозяйству.

Но ведь и это не все. Тот самый милый человек, горячо лобызавший вас в августовской телеграмме, станет испытывать к вам совсем другие чувства, став вашим должником. В каждом слове ему будет мерещиться намек на задержку с уплатой, даже если вы забыли об этом долге. Долги ведь никто отдавать не любит. И кредиторов не любят по той же причине. Зачем же вам терять друзей?

— Конечно, — скажет читатель, — все это так. Но ведь неудобно. Я не пошлю, а он другому даст телеграмму. И получится, что я плохой, а тот хороший.

А давайте объединимся. Давайте, пока есть время, создадим общество… Как бы его покрасивее назвать? Скажем, «Общество не отвечающих на августовские телеграммы», а? Если все мы будем вместе, то кто нас упрекнет?

Однако и теперь отдельные голоса раздаются.

— У меня дочка на курорте отдыхает! — горюет один товарищ. — Что же ей, пешком до института идти?

— А вы, — скажем мы такому товарищу, — очень отдыхали, когда в студентах были? А кто вагоны разгружал на Курской дороге? И ничего, между прочим, специалист получился. А девушке очень полезны прогулки пешком.

Нет, давайте все-таки объединимся. Соберем средства (хотя бы те, что хотели кому-то послать) и купим один большой дирижабль. Может быть, даже на несколько дирижаблей хватит. И полетим будущей весной к теплому морю. Вы представляете, как нам удобно будет? В очередях за билетами не стоять. В Якутске не садиться. А на побережье оболочку дирижабля можно использовать как навес от солнца. Или даже как большую надувную лодку. Всем нам будут завидовать.

И деньги на обратную дорогу ни у кого занимать не придется.

Записывайтесь в «Общество не отвечающих на августовские телеграммы!»

Видите, как вопрос ставится — в долг не давать. И даже непонятно, осуждает автор фельетона Б. Александров эту позицию или наоборот, горячо ее пропагандирует. А тот факт, что напечатано это через полгода после описываемых событий, никакого значения не имеет — магаданцы и раньше со своими деньгами расставаться не любили.

Однако к чести Анны Ивановны нужно сказать, что колебания ее длились не так уж долго. Она вдруг вспомнила, что есть у нее небольшая заначка — как раз в пределах требуемой суммы, и вручила ее Вере Васильевне, предварительно написав на бумажке вид, размер и цвет требуемых вещей, а также устно выразив пожелание не переплачивать особенно. Всю эту суету Вера Васильевна еле вытерпела. Она только твердила про себя: «Ну, погоди!» — и прибавляла одно-другое слово, характеризующее Анну Ивановну с отрицательной стороны. А в чем та виновата, позвольте спросить? В том, что деньги ей дает? Что о внучке заботится? Так не бери ты ее деньги — все равно ведь ничего не купишь. И нечего ругаться.

Тут автор должен признаться, что с некоторых пор поведение Веры Васильевны его все менее и менее устраивает. И хотя я радовался сначала за нее и желал ей всяческого счастья, но теперь смотрите, что происходит. Зазнайство появилось — профессорша! Обещанные вещи покоя не дают — жадность обуяла. А какое она на них право имеет? Мужа бросает, что само по себе уже нехорошо. Да и просто мошеннические мысли приходят в голову — паспорт, например, потерять. К государственным тайнам — в виде строго секретных чертежей — интерес проявляет. А про то, как она обманула добрейшую Анну Ивановну, я уже и не говорю — все это на ваших глазах было.

А ведь скромная, хорошая женщина была. Вот и пожалей такую, пожелай ей хоть немножко счастья — и, видите, сразу совсем другой человек появился: алчный, зазнаистый и с уголовными наклонностями. Эту мысль я просто боюсь продолжать, потому что морализировать начну — вот, мол, к чему незаслуженное счастье приводит. Пусть читатель сам про это думает. Автор ему ничего навязывать не собирается. Да и некогда мне. Мне бы теперь только за Верой Васильевной успеть, раз она такую бурную деятельность развила.

От Анны Ивановны она направилась домой, захватила остальные деньги и сразу к Тоне. А та обедом занимается, взяла деньги и как будто не спешит.

— Где достала? — спрашивает. — Неужели Виктор дал?

— Как же, он даст! От него только двадцать, чтобы Игорю послать, остальные у людей взяла.