Ягоды. Сборник сказок - Роман Михайлов

Бывало, входя в новую комнату или магазин какой-нибудь, сразу видел точки, куда не могут ни небо свалиться, ни страхи добежать. Более того, казалось, что при правильном выборе точки даже люди перестанут замечать, что тонкой тропинкой пройдешь и все…

– А ты кричал?

– Кричал.

– Как?

– Просто: «А-а-а-а-а-а». Тихо, чтобы никто не слышал. Иногда внутри себя кричал. Иногда во сне. Во сне не получалось. Начинаешь кричать, а крик не вылезает. Бывает уже страшно совсем, а внутри будто все перевязано. На стенке, там… Портрет на этой стенке висел. Женщина старая, родственница какая-то. И куда ни пойдешь – она смотрит. Я всю комнату разделил на места, где она видит меня и где не видит. В любой момент мог убежать в какой-нибудь правильный угол и все. А снилось часто, что убегаю и все равно понимаю, что она видит меня. Уже страх все вокруг наполнил, уже не знаю, что делать. Подхожу к ней, смотрю на нее. Она… Все как обычно. Смотрит. Портрет не оживает. Но кажется, что вот-вот глазом моргнет или улыбнется. Кричать пытаюсь, а ничего не получается. Она все смотрит, не меняется. И от стонов своих просыпаюсь.

– Может, она тебя тоже боялась?

– И комнату делила на части, где я ее вижу и где не вижу? Я не знаю.

– А ты не говорил с нею?

– Говорил. Один раз. Но не с нею, а с миром… Просто на нее смотрел. Поговорил и чувствую, что нечего сказать больше. И мир также на меня смотрит, и ему тоже нечего сказать. Он также ко мне относился тогда: наблюдал за мной, делил на части, прятался от меня. И тогда уже: «А-а-а-а-а», но полной грудью, с силой так: «А-а-а-а-а-а-а». Все нормально.

– Голова не болит?

– Нет, и не болела никогда. А если и болела, то это не голова была, а я сам. Иногда тошнота возникала, оттуда прямо… В глазах тяжело становилось. Все места, все тропинки перемешивались. Казалось, что с миром то же происходит. Только ему еще тяжелее. Мир иногда такой, а иногда такой… А иногда такой. Иногда вот такой. Только кажется, что он всегда огромный, везде, всегда. Он может сжаться, скрыться в точке, там наблюдать за тем, как его ищут.

– Что вокруг остается, когда он в точке скрывается?

– Не знаю. Не обращаешь внимания уже ни на что. Пытаешься его в точке разглядеть. Из-за этого тошнота тоже возникает. Он не хочет, чтоб его находили.

– У него свои точки?

– Да, свои. Много разных. Если в одной его нашли, то он туда уже не возвращается.

– Он тоже кричит?

– Да, тоже: «А-а-а-а-а». Тоже неслышно, все внутри себя.

– Может, тошнота приходит, когда мир кричит?

По весне первый корпус покрасили в зеленый цвет. Красили долго, чуть ли не две недели. Старосты управляли работой, заставляли по несколько раз подкрашивать, убирать подтеки. После покраски корпус стал мягко сливаться с деревьями, и, чтобы разглядеть его очертания, нужно было подойти достаточно близко.

– Прямо в лесу живем. Кажется, что эта зелень вместе с травами и деревьями дышит, – сказал как-то Саша.

Поездка в аэропорт откладывалась месяц за месяцем. Причины находились самые разные: то Борис Ильич ушел в отпуск и отправился с семьей на отдых за границу, кажется, в Египет, то Лишеев провинился перед руководством, сгоряча разбив окно на кухне. Лишеев относился к посторонним взглядам и намекам очень серьезно. Чуть кто задерживал на нем взгляд, тот сразу же подходил и выяснял, что от него хотят и почему на него смотрят. Мог и вспылить. Так окно и разбил.

В один весенний день Саша увидел из окна, как Борис Ильич подходит к первому отделению, но не обычно, а пританцовывая. Так же он зашел и в палату.

– Ну что? Время уже. Пора запланировать, наконец, точную дату посещения аэропорта, – его улыбка, как обычно, захватила все вокруг, разбудила Лишеева. – Я предлагаю больше не затягивать, а поехать прямо завтра.

Лишеев повернулся к стене и еле слышно ругнулся.

– Саша, можно с тобой поговорить? Приходи в кабинет. Жду тебя через пятнадцать минут.

Борис Ильич налил Саше чашку кофе со сливками:

– Саша, как себя чувствуешь? Хороший кофе, некрепкий. Тебе крепкий нежелательно пить. А такой, да еще со сливками – очень неплохо.

– Можно, я начну рассказывать?

– Да, да, конечно.

– Мне стало казаться, что самолеты должны быть где-то там, в горах, может быть, даже недалеко от этих мест. Каждую ночь их обитатели оставляют одного смотрителя за звездами. Он ждет на небе звезду тайны. Как только она появится, он разбудит всех остальных, они поднимут самолетные якоря, обрубят все канаты и поплывут по небу собирать молящихся. Они возьмут всех, кто будет молиться в этот момент. Но не телом молиться, а жизнью. Еще стало казаться, что все эти места дают подсказки. Если правильно встать, точки нужные найти и светильники правильно направить, то самолеты увидятся. Эти места неспроста открываются, они направление указывают. Надо пробовать общаться с животными, обнимать их, уговаривать, если надо: коров, овечек, лошадок всяких. Языки открываются, когда появляется надобность.

– Ты видишь молящихся?

– Да. Лишеев молящийся. Другие тоже.

– И кому же он молится?

– Не знаю. Богу, наверное. Я иногда спрячусь под одеяло, смотрю, как он подходит к окну перед сном. Поднимает голову и беседует с кем-то. Потом на нас смотрит. Мне кажется, что он молится за нас.

– Так, может, тошнота приходит, когда мир кричит?

– Мир начинает кричать, когда его кто-то пытается обхватить, уменьшить в себе. Ты идешь взглядом дальше, дальше, дальше, дальше… Уже почти мир обхватил, уже почти слился с ним. И в этот момент внутри рваться начинает, не можешь больше взглядом идти, плохо становится. На самом деле уже давно не взглядом идешь, и не мыслью. Звуки иногда такие долгие, будто песню поют, но далеко. Обхватываешь, но не мир, а себя, голову, чувства, уменьшаешься внутри.

– Саша, почему ты не хочешь поехать в аэропорт? Я ведь для вас старался, пытался придумать что-то интересное, созванивался, договаривался. Отказывали мне, я снова звонил, чуть ли не через министерство здравоохранения переговоры вел. Мне тоже обидно, что так все восприняли.

– Я очень хочу поехать.

– Да? Ну и славно, – Борис Ильич похлопал Сашу по плечу. – Я это для тебя лично организовал, если честно, – Борис Ильич стал серьезен, перестал улыбаться. – Может, ты свои самолеты там увидишь. Я ведь помочь хочу.

– Это не те самолеты.

– Ну, откуда ты знаешь? Давай завтра посмотрим. А