Точка - Григорий Ряжский

— А он что, всегда у вас такой?

— Не понял, — насторожился старшина. — Какой, такой?

— Ну… — протянула Нинка, подбирая необидное слово. — Ну… такой миниатюрный… аккуратненький, я хотела сказать?

Мальчуковый офицер и Сережа заржали и обернулись, чтобы увидеть своими глазами то, о чем так деликатно упомянула проститутка. Старшина прикрыл хозяйство рукой и через сжатые губы прошипел:

— Ты работай, работай лучше, хуями после меряться будем.

Ребята, придавливая смех, отвернулись обратно, а Нинка нагнулась над старшинским пахом, разыскала, что было нужно, и кое-как пристроила это в работу. После имевшего места обсуждения внутри канарейки достоинство старшины окончательно потеряло надежду на восстановление, и управляемость его стала совсем уже призрачной. Старшина видел, что Нинка это понимает, и ёрзал от злости, не зная как перевести ситуацию в свою пользу, сохранив при этом честь мундира. Внезапно включилась радиосвязь и хрипло заговорила:

— Третий, третий, вы где? На Орджоникидзе езжай, там драка у дома 12, корпус первый, как понял, третий?

В этот момент, когда раздался голос дежурного, Нинка вздрогнула от внезапности, и миниатюрный старшинский инструментик выскочил из зоны её старательной ласки. И это, слава Богу, и факт вызова на драку явились для мента спасительными обстоятельствами непозорного его финала.

— Ах ты, сука! — ни с того, ни с сего заорал он и схватил Нинку за грудки. — Укусила, гадина, зубом укусила меня, мандавошка, своим заразным. — Мужики обернулись и нехорошо посмотрели на Мойдодыра, уазик продолжал при этом движение вперед.

— Ты ей зубы поточи об асфальт, Петрович, — посоветовал молодой лейтенант, — чтоб не кусалась больше, — он обратился к Сереже: — Ну-ка не очень гони сейчас, а то неровно получится, с заусенцами.

Тот сбавил обороты и поехал еле-еле, а старшина Петрович открыл на ходу дверь автомобиля, резко схватил Нинку за ворот, и, сильно толкнув жопой, переместил её ближе к краю сиденья. Затем он рванул Нинкин ворот вперед и вниз, так, что голова ее стала нависать над землей, почти касаясь асфальта.

— Вы чего?!! — заорала Нинка. — Вы чего делаете, вы же милиция!

— Мы-то милиция, а вот ты — хуесоска, — ответил старшина и мокнул Нинку головой вниз. Удар об асфальт пришелся на нос и зацепил часть щеки, сорвав кожу и там и там. — Ну что? — спросил старшина. — Будешь теперь кусаться, дочка? — и снова коротко ткнул ее голову вниз. На этот раз касание было сильней и страшней прежнего, потому что получилось дольше и разорвало верх правой губы и сильно ободрало висок. Изо рта у Нинки полилось соленое и, когда старшина втащил ее обратно, часть этого соленого и густого попала на вытертую обивку сиденья из кожзаменителя.

— Снова гадишь, дочка? — участливо спросил старшина и осмотрел почти бессознательную Нинку.

— Да выкинь ты ее, Петрович, — не оборачиваясь посоветовал лейтенант, — а то все там загадит нам сзади.

— А я как же, товарищ лейтенант? — с обидой в голосе спросил рядовой боец-водитель Сережа. — Мне-то она ещё не отстрочила.

— Ничего, — ответил офицер. — Петровича, вон, тоже не до конца обслужила, в другой раз, Сереж, а то на драку не попадем и сами пиздюлей схлопочем от начальства. — Он повернулся назад и бросил старшине: — Всё, Петрович, едем на Орджоникидзе.

Петрович снова распахнул дверь и толкнул туда Нинку, в пустую уличную темноту. Скорость всё ещё была невысокой, но Нинка упала нехорошо, головой упала, правда, не об асфальт, а об укатанный колесами земляной газон и поэтому не убилась, а просто ненадолго потеряла сознание. Когда мусорской УАЗ исчез в темноте, она все ещё продолжала лежать на том месте с разбитым и окровавленным лицом, приходя в себя постепенным включением потерянного сознания.

Там мы и нашли Нинку-Мойдодыр, когда шли на точку, срезая двором, чтоб было ближе. Там она и лежала, как убитая. Заметила её первой я, указала рукой Зебре, но сама же придержала её за локоть, чтоб не ходила. Но Дилька не послушала и пошла и увидала, что Нинка избита, но нормальная: не пьяная и не бомж, а наоборот, совсем молодая и нормально прикинутая. Она её пошевелила и Нинка тогда пустила красную слюну и открыла глаза. Дилька приподняла ее и посадила спиной вверх, так, чтобы опереть на дерево.

— Кто тебя так, подруга? — спросила Дилька и стала вытирать своим платком Нинкину физиономию.

— Мусора, — с трудом пробормотала Нинка и втянула кровавые сопли.

— За что? — спросила Зебра, продолжая оказывать посильную помощь.

— За то, что член у него маленький, а я сказала, — призналась Нинка и заплакала.

— А сама откуда, где живешь-то? — совершенно, как будто не удивившись такому ответу, продолжала допытываться Зебра и уже всмотрелась в Нинку внимательней.

— Нигде-е-е, — продолжая всхлипывать, призналась Нинка. — Я на точке тут рядом, первый раз сегодня, а живу нигде ещё.

— Ясно. — Зебра поднялась на ноги и сказала теперь уже мне: — Кир, ты работай иди, а я её к нам отвезу на сегодня, а то пропадет она. Куда ей такой, сама подумай — на точку не подпустят, народ пугать, а по новой загребут и в обезьянник до выяснения — на хер ей надо самой.

— Ладно, — согласилась я тогда, проявив великодушие к Дилькиному предложению. — Вези к нам, а там видно будет, — а сама подумала, что не ей самой, а нам самим на хер всё это надо, вся эта тягомотина с девчонкой побитой. Ну, да ладно…

Нинка на Павлике отмылась, морду ей Дилька обработала перекисью водорода и потом перекрыла кремом для рук, чтобы смягчить удары об асфальт, и они вместе поели макарон с кетчупом «Дарья». Уже после этого Нинка стала рассказывать про свои дела и почему Мойдодыр, начиная от утки с отцовскими ссаками и вазой с говном, через детдом, до маленького брата с плохой болезнью, до работы на шаболовском апартаменте и сегодняшнего испытательного мамкиного срока.

Когда я вернулась утром с работы, она спала на диванчике в Дилькиной комнатке, а Дилька уже встала и сразу, чтобы не оттягивать, сообщила, что так теперь на этом диванчике Нинка и будет жить вместе с нами, потому что надо помочь человеку, которому восемнадцать только-только и сразу не повезло, с самого начала работы на точке. Мнение у меня было своё, но Дилька так пристально ждала от меня ответа и так жгуче буравила меня своими восточными прорезями вместо нормальных глаз, что я не решилась связываться в такой момент и согласилась с фальшивой легкостью, тем более, что не я, а она попала вчера на четвертак баксов из-за невыхода. Ну и что? Это её было решение, а бабки ей тоже не так нужны, как мне, мы это обе с ней знаем.

На другой день мы обе работать вышли, Нинку оставили раны заживлять, а сами сперва к Лариске. Так, мол, и так, объясняем, и гневно вчерашнее происшествие с нашей постоялицей подробно излагаем, с описанием деталей, как было. Лариска сначала не поверила, ужаснулась — я же говорю, нормальная она, в общем, мамка, не сука. Пошла к начальнику точки информацию переправить, а на дорогу мы с Зеброй дополнили от себя, чтоб попугать на всякий случай на будущее, что, вроде, Нинка — малолетка и не работала ещё совершенно, так что собирается в прокуратуру обращаться и для этого все запомнила: машину с номером и цветом, как зовут кого у мусоров, какие звания и всё остальное по преступлению порядка органами власти. Ей это дополнение самой сильно не понравилось, когда слушала, и она добавила скорости и скрылась за углом, где хозяйская тачка находилась. Потом нам сказала, что хозяин тоже возмутился до нельзя и пообещал с бригадой той ментовской через их начальство разобраться и пресечь такие дела на корню. А лучше с ментовским штрафом, сказал, во что мы не поверили с Зеброй, как в невозможное абсолютно мероприятие. Но Лариске поверили про хозяйский гнев за Нинку, тем более, что субботниковый вариант присутствовал, а для мусоров это — за так против полцены для бандитов, хотя иногда и для бандитов за ничего бывает.

Не знаю, как всё было, знаю лишь точно, что что-то он там какое-то своё запустил после мамкиного доклада и ждал результата. А результат был таким — заставили его точку продать в другие руки, как раз тогда Аркаша Джексон объявился на Ленинке и представился контингенту, помните я про это рассказывала уже. Выходит, он сам от ментов прибыл, раз того они убрали и сразу переменили власть. А Лариска сказала, но потом уже, через время, что хозяин прежний дешево очень точку отдал, чуть не задаром — таким вот макаром его шуганули сами мусора, за то, что пену поднял гнилую, на поводу пошел у проститутки сопливой, нюни распустил и пасть открыл на власть. Да и то верно: ну что она сказала-мазала там, подумали они, а старшина, какого за хуй укусила, наверное, подтвердил собственную версию случившегося и, сами понимаете, на чьей стороне власть окажется, если примет эту версию, так или нет? Ну и утихло всё само по себе, а Джексон принял объект и сел за угол на хозяйство сам.