Работа над ошибками - Ульяна Гринь

- Ты тоже, Алевтина. Вижу, что вторая попытка удалась. Ох, да ты садись, в ногах правды нет. Танечка! Принеси-ка нам чайку с тортиком! Танечка принесла мой любимый тортик – Киевский.

Я села в кресло, а баба Мара оглядела меня с ног до головы и спросила с усмешкой:

- Ну что же, Алечка, довольна ли ты своей жизнью СЕЙЧАС?

Со вздохом я спрятала глаза под пытливым взглядом старушки. Стыдно жаловаться. Надо быть довольной тем, что у меня уже есть! Всё это так, но зуд внутри не уменьшается. Зуд от ощущения неправильности! Всё хорошо, но может быть ещё лучше. А как – непонятно.

- Ну-ну, деточка, не стесняйся, - подбодрила меня баба Мара. – Ведь я не слепая. Есть что-то, что мучит тебя.

- Я не уверена. Не знаю, имею ли право.

- У тебя было три попытки, теперь осталась одна, не так ли?

Я кивнула. Баба Мара махнула рукой:

- Ну так используй её!

- А если я ошибусь? Если всё то, что обрела, потеряю снова? Вы понимаете, о чём я?

- Понимаю, деточка. Страшно, когда больше шансов не осталось. Но ведь с самого начала у тебя была только одна жизнь, не правда ли?

Я снова кивнула. У нас у всех одна попытка, которую дают при рождении, и нужно использовать её с толком. А тут такой подарок…

- Я считаю, Алечка, что лучше попробовать и пожалеть, чем всю жизнь жалеть о том, чего не попробовал, - серьёзно сказала мне баба Мара. Сиделка внесла поднос с чашками и кусочками торта, поставила его на столик. Соседка велела: - Ну же, бери тортик, пей чай. Думай. Что ещё ты хочешь исправить? Может, ты чем-то пожертвовала? С чем-то согласилась или наоборот не приняла во внимание знак судьбы?

Может. Всё может быть. А чего я хочу?

Хочу, чтобы Коля остался со мной.

Отломила ложечкой кусок Киевского и с удовольствием съела его. Хочу быть счастливой, хочу иметь детей. Хочу большую семью! И ещё стать лауреатом какой-нибудь международной премии по скрипке… В общем, хочу счастья личного, наличного и безналичного, как говорил когда-то мой папа.

- Вижу, что ты уже знаешь, - с довольной усмешкой хмыкнула баба Мара. – Главное – выбрать правильный момент, а уж там, я думаю, ты всё сделаешь, как надо.

- Вы так верите в меня, что даже страшно становится, - пробормотала я. – Почему вы дали этот браслетик именно мне?

- Моя бабушка всегда говорила, что для каждой вещи найдётся место и время, и хозяин. Именно тебе браслетик был нужен, именно тебе я его и дала. Ведь ты задумалась в тот день над вопросом, что бы ты хотела исправить в прошедшей жизни!

Я возвращалась к себе в мучительных сомнениях. Хорошо, пусть даже я достойна второго шанса и третьего, и даже этого, последнего. Но почему я должна вмешиваться в жизнь Коли? Разве я имею на это право? Я люблю его, а он, возможно, меня совсем не любит. И не любил. Или любил да разлюбил. Мужчину не переделаешь, не приворожишь и не привяжешь к себе. Дороже выйдет. А вот себя изменить…

Да, наверное, мне снова придётся изменить себя. Ведь зуд не унимается. Но будет нелепо пойти спать сейчас, Валя ждёт меня, чтобы поехать за покупками к Новому году. Пожалуй, я отвезу её по магазинам. Хочу провести с ней побольше времени, а то вдруг в следующей жизни Валечки уже не будет со мной?

Решено.

Я вошла в квартиру на третьем этаже и громко позвала:

- Валентина! Если ты готова, поехали.

Жизнь номер шесть

16 мая 1992 года

Заснув в своей постели после долгого и радостного дня с Валей и собаками, я не думала, что пробуждение будет настолько жёстким. На сей раз ни мокрого носа, ни шершавого языка Лимы, только яркий свет с потолка и пронзительный, нарочито весёлый голос:

- Просыпаемся! Просыпаемся! Так, твои анализы готовы, через полчаса на операцию. Завтракать тебе нельзя, я тебе потом завтрак принесу из столовой.

Я открыла глаза, уставилась на молодую рыженькую медсестру, которая притащила мне рубашку-распашонку на завязочках. Страшненькую, застиранную и кое-где в несмываемых пятнах.

Господи, где я?

Нет, ну понятно, что в больнице, но по какому поводу? И что я должна изменить? Почему я не помню этого момента?

- Ой, ну что опять такое случилось? – притворно всполошилась медсестра, видя моё лицо. Вероятно, оно выражало не самые светлые чувства… - Сейчас быстренько чик-чик, почистят тебя, завтра уже побежишь обратно домой! Знаешь, сколько я этих абортов сделала? Вообще не больно и не страшно. А доктор у нас отличный, профессор, между прочим. Ну, давай, не куксись, переодевайся, я побежала дальше.

Аборт?

Я застыла буквой зю, сидящей на продавленном матрасе в гинекологии, и вдруг вспомнила. Всё вспомнила.

Папа сначала грозился убить «этого мерзавца», потом засадить за изнасилование.

Мама рыдала и рвала на себе волосы. Но не от жалости ко мне. От жалости к себе, что воспитала такую глупую дочь, которая в шестнадцать лет ведёт себя, как шлюха и спит с мальчиками! Именно так, во множественном числе.

Коля о ребёнке так и не узнал. Меня заперли дома, чтобы я не могла встречаться с любимым, несколько дней обрабатывали вдвоём, вполне профессионально и последовательно. В конце концов мама победила аргументом: ребёнок сейчас загубит всё моё будущее, я не смогу поступить в консерваторию, заброшу скрипку, стану никем. А если сейчас сделать аборт, то всё будет хорошо и прекрасно, а потом, когда я стану на ноги, стану человеком с профессией в руках, можно и детей заводить. Но не с кем попало, не с «хулиганьём, у которого родители алкаши, и сам он будущий алкаш, кто его знает, наверное и клей нюхает, ужас какой, и ты хочешь ребёнка с алкогольным синдромом?!»

Я спустила ноги на пол, нашарила тапочки, которые принесла из дома. Глянула за окно без штор – вовсю зеленеют листья на деревьях, небо нежно-голубое, солнышко светит. Какой год? Девяносто второй, скорее всего. Нищета, инфляция, приватизация, «МММ». И я беременная школьница.

Дура, что поделать.

Нет, не потому, что забеременела, это случается, когда двое любят друг друга так сильно, что условности исчезают. Дура потому, что согласилась сделать аборт. Как показала жизнь, детей я так и не