Женщина в янтаре - Агате Несауле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прости меня за все наши ссоры, — говорит бабушка. Она обнимает и целует маму, что случается редко. Обычно они не прикасались друг к другу, и лицо бабушки не светлело в присутствии мамы, как бывало, стоило только кому-нибудь из сыновей зайти в комнату. Сейчас, словно застыдившись такого проявления чувств, бабушка наклоняется и гладит меня по голове, убирает волосы с моего лба. Я крепко держусь за мамину руку.
— Все будет хорошо, ничего плохого не случится, — говорит мама. — Мы спустимся в погреб, укроемся одеялами и попытаемся заснуть. Когда проснемся, кто знает, может быть, придут американцы. А если нет, тоже ничего не случится. Мы все будем вместе.
— Да, бояться нечего, — соглашается бабушка. — Все будет в порядке, мы все будем вместе, — повторяет она.
Я радуюсь, что мы не ушли, как ушли мамины братья и бросили бабушку. Ей без нас было бы плохо, она бы испугалась, плакала бы сейчас, и никто бы ее не пожалел. И я тоже чувствую себя в безопасности. Я знаю, что бы ни случилось, мама и папа, и сестра меня тоже никогда не бросят.
Я дергаю маму за руку.
— Улыбнись, пожалуйста, — прошу я. В Латвии, когда мама казалась рассеянной и грустной, я тоже просила ее, чтобы она улыбнулась, а сейчас мне еще больше хочется, чтобы она выглядела счастливой и не была бы так погружена в себя. Улыбаются обе — и мама, и бабушка.
Папа торопливо идет от главного здания, несет еще один чемодан. Все наше имущество уже в погребе.
Отец идет спотыкаясь, чемодан для него слишком тяжел, но я поняла, что случилось что-то ужасное.
Он плакал.
И хотя папа старался сдерживаться, в глазах стояли слезы, и из груди вырывались всхлипы.
— Они нас убьют. Мы умрем, — он бросил чемодан и протянул руки в сторону мамы.
— Только не при девочках, — в один голос сказали мама и бабушка.
— Если нас не расстреляют, то разлучат, отправят в концлагерь в Сибирь, — шептал он. Мама отпустила мою руку и принялась успокаивать отца.
Впервые я вижу отца плачущим. Мне его так жалко, что я готова на все, лишь бы ему помочь. Но мое сочувствие тут же смывает волной настоящего ужаса. Я понимаю, что папа не сумеет нас защитить, что всех нас ждет что-то страшное.
— Тише, тише, не пугай девочек, — бабушкин голос был строгим.
С трудом отец овладел собой.
— Теперь только Господь может нас спасти. Будем молиться, — сказал он.
Все пятеро мы встали в кружок посреди пустого двора.
— Отче наш, сущий на небесах…
Когда мы помолились, мама сказала:
— Все будет хорошо. Или, по крайней мере, быстро закончится, — словно поправляя себя, добавила она.
— Мы в руках Божьих, он нас защитит, — сказала бабушка.
Но на сей раз я ей не поверила.
Завыла сирена, казалось, совсем близко. Полил холодный дождь, небо на востоке было почти черным. Мы заторопились в убежище.
Просыпаемся мы еще до рассвета, когда кто-то ломится в двери. Слышны тяжелые шаги, сердитые голоса ругаются на чужом языке, свет бьет прямо в лицо.
— Русские, — прошептала мама.
Тьма скрывала солдатские лица, когда они обыскивали погреб. Они схватили одного из пациентов и вытолкали за дверь.
— Ууры, ууры! — кричали солдаты. — Ууры! — они искали часы.
Свет фонарика скользнул по лицу папы, потом по его рукам. С него сорвали часы.
Темные пальцы показывали на его обручальное кольцо. Когда снять кольцо не удалось, один из солдат засмеялся и сделал движение, напомнившее удар топора. Я разглядела жестокие черты его лица, щеки в мерцающем свете казались совсем провалившимися. В раскосых глазах жалости не было. Они бесстрастно смотрели, как папа пытается снять кольцо. Папе с трудом удалось стащить кольцо с пальца, и он смиренно протянул его солдату.
— Ууры, часы, ууры, — солдаты двинулись в глубину погреба. Они вывернули содержимое нескольких чемоданов на пол, расшвыряли все ногами, обутыми в сапоги, шагали прямо по вещам. Потом направились за перегородку.
— Это все? Они закончили? Они уйдут и никогда больше не вернутся? — шепотом спросила я у мамы.
— Они ушли, но они вернутся. Все будет хорошо, если мы будем вести себя тихо, так, чтобы они нас не замечали. Нельзя ни разговаривать, ни плакать, а то они рассердятся.
— Ты все поняла, что они сказали? — спросила бабушка.
— Нет, мне кажется, среди них есть и монголы, — сказала мама.
— О Господи, не оставь нас! — произнесла бабушка.
Солдаты почти сразу же появились снова и стали светить фонариками прямо нам в лица. Дядя Густав и вся его семья вынуждены были ночью вернуться. Путь к спасению преградили им русские танки. Нам с сестрой строго-настрого запретили рассказывать кому бы то ни было, что они пытались убежать, иначе с ними случится нечто ужасное. Может быть, кто-то и рассказал об этом солдатам, я была уверена, что только не мы с сестрой. Дядю Густава и Гука первыми вытолкали прикладами к двери. Потом и остальных мужчин.
— Они их расстреляют, Боже мой, они их расстреляют, — закричала какая-то женщина. Солдат ударил ее прикладом.
Двое солдат стащили папу с матраса. Когда он попытался дотронуться до маминой руки, то ли опереться, то ли проститься, солдат толкнул его в спину. Было слишком темно, чтобы можно было что-то разглядеть, но я слышала, как он зашаркал ногами. Я так боялась, что они что-нибудь ему сделают, я так не хотела, чтобы он заплакал.
— Они его расстреляют? — подергала я маму за руку.
— Молчи, — ответила мама. — Сиди тихо, а то они рассердятся. Не думаю, что они кого-нибудь расстреляют. Молчи, — и она закрыла мне рот рукой.
Солдаты обыскали погреб, вытащили на середину узлы, согнали всех мужчин к выходу.
— Услышь, Господи, слова мои… — начал пастор Браун, остальные подхватили. Окрики солдат заставили всех умолкнуть.
Мужчин построили по двое. Дядя Густав и Гук стояли в паре, пастор Браун держал за руку Ганса, одного из пациентов, а папу вытолкали вперед. Последнее, что я видела, — он шел один. Я замерла, всем своим существом я хотела лишь одного — чтобы они не вынудили его плакать.
6. ХИЛЬДА
Хильда, сухощавая, с рыжими волосами, веснушчатая молодая немка, работала в Лобетале секретаршей. Муж ее был на фронте. Хильда всем говорила, что волнуется, так как письма от мужа приходят нерегулярно. О своих страхах и надеждах она откровенно рассказывала любому, кто готов был слушать. Над нею слегка посмеивались — сдержанностью она явно не отличалась. Хильда надеялась забеременеть, когда муж приезжал в трехдневный отпуск, но с такими вещами не угадаешь, сказала она. Она боялась, что муж умрет и после него ничего не останется. К тому времени, как пришли русские, Хильда не видела мужа почти год.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});