Наблюдения над исторической жизнью народов - Сергей Соловьев

О личных целях Клисфена при этом мы должны остеречься сказать что-нибудь; мы никак не скажем, что ему, если бы он хотел, легко было бы сыграть роль Пизистрата и Гйппия; это было очень трудно именно потому, что тирания только что была уничтожена; аристократия была сильна и в союзе со спартанцами.

Не забудем, что Пизистрат начал с того, что успел убедить город позволить ему завести стражу, постоянное войско около себя, то же самое, что рассказывали о Дейоке Мидийском; и мы не будем отвергать этих рассказов потому только, что в них рассказывается одно и то же относительно двух разных лиц; напротив, мы должны их принять, потому что в них указывается на естественный и необходимый ход дела где бы то ни было.

Завести себе постоянное войско и ограничиться одними льстивыми словами, не приводя обещаний в исполнение, как сделал Пизистрат, было теперь очень трудно, и теперь с Клисфена уже начинается другого рода тирания, демагогия, причем человек, желающий стоять наверху, должен усиливать демократическое начало, чтобы держаться посредством него.

Клисфену приписывается также установление остракизма, посредством которого человек, становившийся очень видным и потому опасным для свободы сограждан, удалялся на известное число лет из Афин, что, однако, не приносило никакого вреда его чести и имуществу. Разумеется, с первого раза кажется, что это средство было направлено против тирании, но, с другой стороны, человеку, получившему сильное влияние на толпу, успевшему уверить ее, что его бояться нечего, легко наустить народ на людей, ему, собственно, опасных и враждебных, и избавляться от них посредством остракизма, не прибегая к насилию, особенно когда для насилия нет еще силы.

Аристократической партии не понравилось Клисфеново устройство и остракизм, который, разумеется, грозил ее членам; она обратилась опять к Спарте: Клисфен должен был оставить Афины. Но дело было сделано, демократическое начало усилено, что сделалось скоро в маленьком государстве, и когда произошла аристократическая реакция, когда лучшие люди захотели уничтожить новое устройство и стали гнать главных его приверженцев, то произошло сильное движение с противоположной стороны, причем аристократы проигрывали свое дело тем, что опирались на чужих, на спартанцев. Спартанцы были выгнаны, аристократы подверглись преследованию, Клисфен со своими возвратился из изгнания. Но теперь, если бы даже и хотел, он никак не мог сыграть роли Пизистрата и Гйппия: тиранство отыграло свою роль и было возможно только в смягченной форме демагогии, то есть сильное лицо не могло непосредственно распоряжаться, но только посредством народной массы, посредством установленных форм.

Таким образом, афинская демократия была воспитана аристократами, которые вследствие уничтожения царского достоинства не могли сосредоточиться в одно сословие, в котором преобладало бы равенство и общий интерес господствовал над личным. Праздное царское место манило из них тех, которые были сильнее других средствами; для собственного возвышения, которое могло быть достигнуто только с помощью враждебного элемента, они выходили из аристократических рядов и служили в виде тиранов и демагогов к возбуждению и развитию демократического элемента.

Но для развития сил известного народа или известного элемента в народонаселении, получившего преобладание, как элемент демократический в Афинах, необходим подвиг, сильная внешняя деятельность, сильная борьба. В этом отношении развитию и укреплению афинской демократии способствовали две такие борьбы:

одна - со спартанцами, другая - с персами, непосредственно следовавшая за первою. Спарта, раздраженная неудачею, не оставила намерения снова утвердить свое влияние в Афинах посредством поднятия аристократической партии, но у Спарты не было достаточно сил для успешной борьбы. В Греции, поделенной на множество мелких государств, одному из них, как бы оно относительно сильно ни было, трудно было непосредственно подчинять себе, покорять другие, даже и ближайшие; здесь делалось так, что слабейшие волей-неволей втягивались в союз, в котором сильнейшее государство получало первое место, предводительство.

Это предводительство не было господством, и союзники иногда позволяли себе действовать самостоятельно относительно главного члена союза; так, во время нападения спартанцев на Афины с целью восстановить здесь аристократическую партию союзники их, коринфяне, ушли и тем помешали успеху, который и перешел на сторону афинян, то есть тамошней демократической стороны. Видя силу последней и слабость стороны аристократической, помощь которой оказывалась бесполезной, спартанцы попытались подойти с другой стороны, призвали к себе Гиппия и хотели с его помощью войти в Афины, но союзники Спарты и тут отказались следовать за нею для восстановления тирана.

Борьба между Спартой и Афинами должна была на время остановиться, и этим перемирием обе республики воспользовались, чтобы усилиться: Спарта бросилась на Аргос; Афины, как держава морская, устремили свое внимание на море и далее на восток, тут они вмешались в борьбу малоазиатских греческих колоний с персами и этим накликали бурю на себя и на всю Грецию.

Здесь мы впервые встречаемся со знаменитою борьбою между Европою и Азиею,- борьбою, которая продолжается тысячелетия с переменным счастьем, смотря по тому, на какой стороне оказывается более нравственных сил. Мы уже видели, что в Греции борьба с Востоком была необходима по самому положению ее; в глубокой древности эта борьба происходила между народами, принадлежавшими к двум различным племенам: семитами - финикиянами и арийцами - греками.

Последним удалось сбить со своих берегов финикиян. Потом вследствие приплыва новых сил к эллинам, вследствие усиленного движения народной жизни среди них они выходят из своих границ и перебрасывают свои колонии в Азию, но последняя не снесла этого наступательного движения со стороны Европы.

Греческие малоазиатские колонии, разделенные морем от метрополии, растянутые по берегу, подобно Финикии, не могли защититься от сильных напоров могущественных азиатских государств и подпали власти сперва Лидии, а потом Персии. Эллинский дух, эллинская энергия могли выразиться только в том, что малоазиатские греки не могли спокойно сносить ига и восставали, причем получали помощь от европейских собратий. Персидские цари не могли не обратить внимания на это обстоятельство: пока за морем существовала свободная Греция, до тех пор малоазиатские берега не могли быть в спокойном владении у персов, и царь отправил большое войско в Грецию против афинян.

Но здесь были другие условия. Конечно, для объяснения неудачи персов мы должны обратить внимание на состав их громадных ополчений: собственные персы могли сдерживать натиск своих соплеменников-греков и меряться с ними силами, хотя и не в равной степени, но персов было немного, остальные же части ополчения великого царя представляли стадо людей, согнанное из разных частей громадного царства, не могшее выдерживать натиска греков, развитых в высшей степени физически и нравственно, противопоставлявших качество количеству.

Но, кроме того, нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что Греция была за морем, а персы не были морским народом, море для них было чуждою, неприятною и страшною стихиею; завезенные в неведомую страну, отрезанные от отечества страшным морем, они находились не в своей сфере и, естественно, теряли дух, ибо вспомним суеверный страх древних перед морем, границею, которую безбожно было для человека переступать. Мы теперь говорим, что моря соединяют народы, горы и степи разделяют их; мы имеем право говорить это, но с ограничением.

Когда известный народ вынужден преодолеть свое отвращение к морю, тогда, разумеется, оно становится посредником между народами, соединителем их; если же необходимости нет, то народ, живущий на морских берегах, не займется мореплаванием, будет питать отвращение к морю и море разделяет народы точно так же, как и степи разделяют их. При одном и том же царе персы напали на Европу: в Скифии остановили их степи, от Греции отбило море.

Марафонская победа, несмотря на все ее значение как первой победы европейского качества над азиатским количеством, несмотря на все одушевление, какое она внесла в победоносный город, не спасла Афин и Греции в сознании лучших ее людей, ибо надобно было ждать, что великий царь не замедлит наводнить маленькую страну своими полчищами, причем никакая храбрость и никакое искусство не помогут, как и доказали Термопилы. Великий человек указывает афинянам на море, требует усиления флота; оракул указывает на деревянные стены, которые должны спасти Афины, и Фемистокл толкует, что эти деревянные стены означают корабли. Море начало свое дело, начало крушениями персидских кораблей уравнивать силы врагов, по словам Геродота; афиняне покинули свой город, перебрались на корабли, и Саламин оправдал их надежды на деревянные стены; великий царь оставил злую страну, покинув свое войско на жертву расслабляющему чувству тяжести своего положения в далекой, потому что заморской стране, среди народа, страшного своим качеством, и качество во второй раз восторжествовало над количеством, лишенным нравственных сил, искусства, лишившимся и вождя в начале битвы.