Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - Сергей Сергеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русским принадлежало большинство промыслов: «…если кожевенное и, отчасти, мыловаренное производство оставались в руках татар, то все другие отрасли промышленности были созданы Русским государством или русскими» (Б. Э. Ноль де). Особенно большой размах приобрели торговля зерном и рыболовство, последнее сосредоточилось в руках московских монастырей, в частности Троице-Сергиева и Патриаршего, имевших собственные флотилии на Волге.
Сама Казань – не в пример Риге или Варшаве – стала русским городом. Татары составляли меньшинство ее жителей и обитали в особой Татарской слободке (150 дворов), им даже запрещался вход в Казанский кремль. В конце XVI в. в городе насчитывалось всего 43 человека татар, чувашей и «новокрещенов». На месте мечетей и палат прежних казанских «царей» встали каменные и деревянные соборы и церкви. К кремлю примыкал обширный посад, улицы которого носили сплошь русские названия: Спасская, Воскресенская, Проломная и т. д. В пределах города строительство мечетей было запрещено. Посадское население составилось из переселенцев из русских городов, которые иногда обосновывались целыми улицами, две из них так и назывались: Псковская и Вологодская.
Как видим, «бенефициарами» казанского завоевания оказались все основные слои русского общества, перед нами эталонный образец национальной внешней политики.
Казанскую землю неоднократно сотрясали восстания татар и черемис. Одни из них были потоплены в крови, другие утихомиривались «мудрым смыслом» Москвы, но стратегия на русификацию края оставалась неизменной. Так, в 1584 г., простив покаявшихся мятежников, царь Федор Иванович, тем не менее «чая от них измены», повелел ставить города «во всей Черемиской земле», «насади их русскими людьми и тем… укрепил все царство Казанское».
Вопреки евразийским мифам, татарская аристократия (не только из Казани, но и из других золотоордынских «царств»), перешедшая на русскую службу, вовсе не заняла каких-то особо привилегированных мест. Для серьезного продвижения наверх нужно было сначала креститься, а это означало в то время безусловную русификацию. «„Новокрещены“ относительно быстро ассимилировались. Бывшие мурзы и старшины делались дворянами и детьми боярскими, сохраняя только в… фамильных прозвищах указание на свое происхождение…» (М. Н. Тихомиров). Всевозможные же украшенные пышными титулами Чингисиды, оставшиеся мусульманами, хотя и получали во владение русские земли, не становились их вотчинниками или помещиками, а лишь получали право собирать с них некоторые доходы. Никакой власти над русским населением они не имели.
В жалованной грамоте 1508 г. Василия III «царевичу» Абдул-Латифу на город Юрьев специально обговаривается запрет на насилие над жизнью и имуществом русских людей: «..Мне Абдылъ-Летифу и моимъ уланомъ и княземъ и казакомъ нашимъ, ходя по вашимъ землямъ, не имать и не грабить своею рукою ничего, ни надъ хрестьяниномъ ни надъ какимъ не учинити никаковы силы; а хто учинитъ надъ хрестьянскимъ богомолствомъ, надъ Божиею церковию, каково поругание, или надъ хрестьянствомъ надъ кемъ ни буди учинитъ какову силу, и мне за того за лихого не стояти, по той роте его выдати». Татары, нарушавшие это условие, подлежали бессудной казни на месте преступления: «А хто его надъ темъ насилствомъ убьетъ, въ томъ вины нетъ, того для мне роты не сложити… Кто почнетъ силою кормъ имати и подводы своею рукою, посолъ ли, не посолъ ли, а кто его надъ темъ убьетъ, в томъ вины нетъ».
Знаменитое Касимовское «царство» было разновидностью «кормления», находившегося под контролем московского воеводы. Занимая при московском дворе формально высокое положение, как представители знатных родов, «цари» и «царевичи» не играли никакой существенной политической роли, ни один из них никогда не входил в Думу, не возглавлял приказов, воеводств и т. д. На войне они были свадебными генералами под присмотром русских приставов. «Все они – марионетки, которых использовали в своих целях великие князья» (А. И. Филюшкин).
Третий Рим или новый Израиль?
Несомненно, Московское государство было русским государством, а не многонациональной «евразийской» империей. Многие наши историки начиная с Ключевского даже именуют его русским национальным государством. Современный английский исследователь Российской империи Д. Ливен считает, что в середине XVI в., «если Россия и не была национальным государством… она была ближе к этому, чем другие народы Европы того времени, не говоря уже обо всем остальном мире», ибо в ней наличествовало «единство династии, Церкви и народа». Но можно ли действительно говорить о русской нации применительно к данной эпохе? Для начала попробуем разобраться, а кем себя собственно русские тогда осознавали?
В первой четверти XVI столетия, одновременно со стремительным внешнеполитическим взлетом Московии, возникает целый пласт вдохновленной им словесности, обосновывающей величие и вселенскую миссию молодого и успешного государства. Во-первых, это различные вариации Сказания о князьях Владимирских. В них генеалогическое древо московских Рюриковичей возводилось к внуку Ноя – Месрему, чьим потомком был «первый царь Египта» Сеостр. От последнего линия через Александра Македонского ведет к римскому Августу, родич которого Прус стал балтийским владыкой. От него-то якобы и произошел основатель русской великокняжеской династии Рюрик. Но московские самодержцы, оказывается, не только могли похвастаться исключительно древней и благородной родословной, но и статусным равенством с византийскими императорами, признанным последними – Владимиру Мономаху его константинопольский дед будто бы послал в дар царские инсигнии, в том числе и пресловутую шапку Мономаха.
Подобные генеалогические басни были популярны в ту эпоху во многих монархиях. Например, род французских королей выводился из Трои, литовские Гедиминовичи считались потомками римлян. Но французское и польско-литовское фэнтези на порядок скромнее московского. А главное их отличие в интересующем нас контексте – там действуют не только монархи, но и народы.
В троянском мифе о происхождении франков, сложившемся уже в VII в., наряду с королевской династией, фигурируют и собственно этнические общности – франки и галлы. Характерно, что в XIV–XV вв. в противовес троянскому мифу сложился галльский, акцентирующий французскую автохтонность. Национальное самолюбие раздражало, что потомки троянцев – франки явились из Германии. Между сторонниками обеих версий генезиса французов шла настоящая литературная война. Пьер де Ронсар, приверженец «трояно-германизма», посвятил этой теме целую поэму «Франсиада» (1572). Его оппонент, врач кардинала де Гиза Жан Ле Бон приводил в пользу «галлизма» характерные для националистического дискурса лингвистические и исторические аргументы: французский язык ничем не обязан немецкому; связь с Троей не отразилась в памятниках, монументах, документах или легендах – следовательно, «франк, француз, Франция имеют собственные корни». Впрочем, троянскую родню терять было жаль, и в XVI столетии появляется ряд сочинений, доказывающих галльское происхождение троянцев. Галлы, потомки Иафета, с незапамятных времен жили в Галлии, и один из их вождей основал Трою, а после ее гибели часть троянцев вернулась на землю предков. То есть франки – те же галлы, при Хлодвиге счастливо воссоединившиеся с единоплеменниками.
Так или иначе, во всех этих увлекательных измышлениях четко виден народ, к которому принадлежат их авторы, – сложившийся ли в результате смешения троянцев (кем бы они ни были) с галлами, самобытно ли развившийся на галльской основе, – французы. Тот же Ронсар пишет, например, о том, что мифический король Фарамон, мудрый законодатель, «несколько умеряя яростность французов, смягчит свой народ законами». То есть ведущая роль монарха, конечно, подчеркнута (Ронсар был придворным поэтом), но субъектность французов очевидна.
Литовцы тоже описываются как особый народ в сочинениях польских авторов XV–XVI вв. Яна Длугоша, Матвея Меховского и Михаила Литвина, его римское происхождение подтверждается поистине удивительным сходством литовского и латинского языков. Последняя идея даже отразилась во вполне деловых литовских меморандумах о государственном языке, в которых призывалось учить в школах «подлинному литовскому языку – латыни».
Никакого русского народа в «Сказании о князьях Владимирских» нет, там речь идет исключительно об истории династии Рюриковичей.
Другая, широко сегодня известная ветвь (прото)националистической русской словесности – цикл текстов о Москве как о Третьем Риме. «…Вся христианская царства приидоша в конецъ и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческимъ книгам то есть Ромеиское царство. Дав Рима падоша, а третии стоит, а четвертому не бытии», – отчеканил на века псковский инок Филофей. Перед нами обоснование религиозной миссии Московского царства – хранить истинную христианскую веру после вероотступничества латинян и взятия турками Константинополя, но опять-таки здесь нет ни слова о русском народе. Кстати, следует заметить, что «третьеримство» никогда не было московским официозом, единственный политический документ, где оно отразилось, – грамота об учреждении московского патриаршества (1589), и то в смягченной редакции насчет «второго Рима», дабы не обидеть восточных патриархов, давших добро на столь высокий статус Русской Церкви.
