Дорога на космодром - Ярослав Голованов

О чем говорит Константин Иванович? О создании научно-исследовательского центра с хорошей производственной базой – ведь так это теперь называется. «Способы фабрикации» не дают ему покоя. Он критически переосмысливает все существующие технологические процессы – это трудно: глаз привыкает, вроде бы все нормально. Вот бочки, в которых готовят пороховую смесь. Помогая перемешиванию, бочки стоя вращаются. Но ведь удельный вес веществ, из которых состоит пороховая смесь, различен. Значит, при вращении более тяжелые частицы центробежная сила отгонит к стенке, а более легкие окажутся в центре. Значит, сколько ни перемешивай, однородной смеси, «производящей идентичные результаты», не получится. Проверить. Так и есть, – состав пороха разный, стало быть, и в ракетах, которые набивают порохом из этих бочек, он тоже разный. Так что же удивляться тому, что ракеты эти по-разному летают?

Это только один пример, может быть, самый простой. Установил вращающиеся бочки лежа – и однородность смеси повысилась.

Константинов понимает: качество складывается по крупинкам, его определяет множество факторов. Нельзя перевооружить армию, не перевооружив производство. Он устанавливает новые обрезные станки, сверлильные машины, пуансоны для пробоя отверстий под заклепки, (заказывает французской фирме Фарко мощные гидравлические прессы для набивки, ракет. И на станине этих прессов выступают отлитые буквы: «Systeme de general Konstantinoff» – «Система генерала Константинова». В лаборатории появляются невиданные инструменты: лекала, проймы, шаблоны. Просто не узнать теперь «ракетное заведение». Даже в официальном донесении, сама форма которого осуждает восторженные эмоции, слышится ликующая нотка: «С вступлением в 1850 году в командование ракетным заведением полковника Константинова, офицера, одаренного отличными способностями и обширными познаниями, ракетное делопроизводство сделало у нас замечательные успехи».

Но ведь для того, чтобы появилось такое донесение, требовалось доказать, что труды его не пустые, что успехи действительно замечательны.

Впервые в мире Константинов строит то, что называется теперь ракетным испытательным стендом, конструирует баллистический маятник – специальный прибор, измеряющий реактивную тягу установленной на нем ракеты. Пусть в опыте не соблюдаются действительные условия полета – это он понимает. Требуются поправочные коэффициенты.

Но важно, что прибор «доставил нам многие указания, относящиеся до влияния соразмерности составных частей ракетного состава, внутренних размеров ракетной пустоты, числа и размеров очков – на порождение движущей силы и образа ее действия».

Испытания ведутся широким фронтом. Едва став во главе ракетного заведения, Константин Иванович уже к началу 1851 года провел анализ 120 ракетных систем, определил наилучшие рецепты пороховых смесей, исследовал процессы истечения газов из ракетной камеры.

Можно условно разбить научно-исследовательские работы Константинова на этапы, но только условно, потому что, в принципе, он их никогда не прекращал. Его интересовало все до ракет относящееся. Например, стабилизация ракет в полете, – когда он интересовался этой темой? Всегда. Вновь и вновь к ней возвращался, изучал влияние ветра, придумывал разные конструктивные ухищрения, критически разбирал идею вращения ракеты в полете за счет истечения части пороховых газов через специальные сопла, раньше других понял и объяснил, что идея имеет большие изъяны, очень ясно и точно объяснил: «При всех этих способах, тщательным исследованием предмета можно убедиться, что вращательное движение ракеты около оси… поглощает… часть движущей силы; этим уменьшается действие движущей силы по направлению полета, а поэтому скорость…»

Любил наблюдать полет ракет. И в эффектном этом зрелище отыскивал его взгляд то, что пряталось от других. Он подметил, что полет ракеты отличен от движения обычного снаряда. Снаряды летели, словно привязанные к невидимому пунктиру траектории, ракеты были свободнее. Увы, свободнее, поскольку эта свобода и мешала точности стрельбы. Отчего так? Вес снаряда в полете неизменен, вес ракеты ежесекундно меняется: порох горит, газы истекают. И в зависимости от того, как он горит, где, по какой поверхности, метается положение центра тяжести всей ракеты. В снаряде же центр тяжести всегда на одном месте, – оттого и устойчив его полет. Значит, прицельность – характеристика чисто внешняя, связана с тем, как организован чисто внутренний процесс горения пороха в ракете. Так Константин Иванович вплотную подошел к теории движения тела переменной массы, созданной замечательным русским ученым Иваном Всеволодовичем Мещерским через 26 лет после смерти Константинова.

В середине XIX века Константинов доказывал, что ракеты не целесообразно приметать там, где скорости невелики, что как двигатель для саней, лодок и экипажей ракета бесперспективна. Подумать только, в эту истину уверовали лишь в начале 30-х годов нашего века, после бездны затраченных средств и трудов!

Практика опережала теорию, умели больше, чем понимали, и все-таки ни одно свое наблюдение или открытие не торопился Константин Иванович поскорее «внедрить», хоть подчас уверен был совершенно, что прав. Правоту должен был подтвердить опыт – это закон. Все изменения в чертежах «делались с самой крайней осторожностью и ни одно изменение в фабрикации или в самой конструкции ракет не вводилось, как бы оно ни было незначительно, без должных опытов».

Как современен этот подход! Какая продуманность, какая логика в действиях нашего ракетного генерала! Удивительно ли, что ракеты Константинова были самыми совершенными в мировой ракетной технике второй половины XIX века?! Прочитав книгу Константинова, французский генерал Сюзанн признал, что факты, приведенные русским ученым, «изорвали почти все завесы, в особенности в том, что касается до французских ракет». А французы всё секретили свои работы, запрещали всякие публикации о ракетном арсенале в Меце или публиковали вымышленные данные о чудо-ракете с дальностью в 8 километров. Константинов понимал: ложь, нет у них таких ракет, просто пугают. Так и оказалось: предельная дальность французских ракет редко превышала 3 километра, наши летали и за четыре.

Когда испанцы решили создать в Севилье свое «ракетное заведение», они потребовали от поставщиков оборудования, чтобы все станки, прессы и приборы были выполнены по чертежам генерала Константинова.

В 1848 году англичанин Ноттинген предложил русскому военному министерству купить «непревзойденное и самое мощное оружие» – ракеты англичанина Вильяма Гейла. Константинову поручили разобраться с этим делом.

Константинов уважал Гейла. В принципе они были единомышленники. Он тоже, как и Константин Иванович, боролся с кустарщиной в производстве, искал способы повысить точность стрельбы и многого добился: ракеты Гейла были лучше, чем у Конгрева. Но при всем уважении к англичанину Константинов объективно оценивал его работы. Он видел: ракеты Гейла хуже наших, но понимал: чтобы убедить министерских генералов, одного доклада мало. Предложил устроить совместные стрельбы наших и английских ракет. Назначили специальную комиссию, поехали на Волкове поле стрелять. В отчете комиссии убедительные цифры: из 10 ракет Гейла в цель не попала ни одна; из 10 ракет Константинова – четыре.

Да, русские ракеты были самыми совершенными. Они доказали это и на Дунае в войне с турками летом 1854 года, и на Кавказе в сражении при Кюрюк-Дара, когда умелое использование ракет позволило 18-тысячному русскому отряду разгромить 60-тысячную турецкую армию, и даже единичные случаи применения ракет в Севастопольской кампании тоже доказывали, что оружие это может быть весьма эффективным. Константинов знал об этом, читал донесения командиров.

Артиллерийский офицер Врочинский докладывал: «…Есть много случаев, когда ракеты бывают незаменимы… Оружие это может быть сильным вспомогательным средством для артиллерии, лишь только оно было бы употреблено там, где должно и как должно…»

«Я не слепой защитник ракет, – писал ученик Константинова поручик Иогансен, – не фанатик в этом деле, всегда готов сознать их недостатки, но где однажды убедился в их пользе, там считаю долгом по возможности переубедить каждого, иначе их понимающего».

Милый поручик! Но ведь «переубедить каждого» невозможно! Сколько раз уже пробовал это сделать Константин Иванович…

Генерал понимал: самая совершенная теория, самые доказательные опыты не помогут делу, если не будет людей, ему преданных. Поэтому Константинов никогда не отделял научную работу от преподавательской. Преподавать стал рано: в 20 лет уже обучал ракетчиков в дивизионной фейерверкерской школе, в 21 год был помощником заведующего учебной лабораторной команды, в 28 – назначен командующим «школой – мастеров и подмастерьев порохового, селитренного и серного дел» при Охтенском пороховом заводе и продолжал преподавать, когда эта школа была преобразована в специальную Пиротехническую школу. Уже генералом читал лекции в Артиллерийской академии. 10 июля 1861 года Константин Иванович прочел лекцию о боевых ракетах в Парижской Академии наук. В том же году во Франции вышла его книга «О боевых ракетах», переизданная в Петербурге три года спустя. Ему очень нужны единомышленники, много единомышленников. Удивительно: чем лучше, совершеннее становились его ракеты, тем все труднее и труднее приходилось ему в борьбе за утверждение нового оружия.