Девочка из снов (СИ) - Резник Юлия

Похоже, Акай и впрямь не помнит, чем закончился вчерашний вечер. А может, ему просто не до этого ввиду возвращения Янара.

— Красавица, а водочки? Водочки нет?

— Да господи боже, сейчас семь утра! — снова взвивается Акай, пугая сидящего от него по левую руку внука. Тот в страхе сжимается, но кроме меня никто не обращает на это внимания. Я успокаивающе касаюсь пальцами плеча мальчишки и пододвигаю к нему поближе корзинку с хлебом.

— Спасибо, — бормочет Петя и, окончательно смутившись, трогательно краснеет. Глажу его по волосам. А тот будто ощетинивается, не привыкший к таким касаниям. Темно-русые волосы мальчонки встают торчком, делая его похожим на маленького воинственного ежика. Он такой трогательный и смешной, что у меня внутри что-то мучительно екает.

— Ну, и что? Мне нужно смазать глотку. На трезвую я с тобой говорить не смогу, — рубит правду-матку Моника.

— Есть и водочка, — отхожу к кухонным шкафчикам, достаю початую бутылку, стопки и ставлю на стол. — Твоему деду тоже не мешало бы опохмелиться. Он сразу же подобреет.

Понимаю, что иду по тонкому льду, и что Акаю это не понравится, но это единственный шанс дать понять собравшимся, что он — тоже человек. Вопрос — на кой мне это надо? Моника задушенно смеется. Мальчишка хмурит брови и утыкается в свою тарелку, а Акай… Ну, да… Это понятно. Он еще явно не привык к гордому званию «дед», а потому выглядит несколько пришибленным. На самом деле очень пришибленным. Это даже забавно.

Над столом повисает тишина. Слышен лишь звон приборов. Я надеялась, что совместный прием пищи сбавит градус накала, но напряжение только растет. Особенно когда Моника, не слишком-то церемонясь, наливает себе рюмку и махом опрокидывает содержимое. Акай с силой стискивает столовый нож в пальцах. Я могу только представить, какая внутри него происходит борьба. Он терпит Монику исключительно из-за внука, о котором до этих пор ничего не знал. И кажется, что ради этого нахохлившегося мальчика он готов стерпеть вообще что угодно.

Перевожу взгляд на Петьку. Тот почти не притронулся к пище. Только желток расковырял и старательно размазал вилкой по тарелке.

— Положить тебе колбаску? Они домашние, из настоящего мяса. В городе ты таких не ел.

— Не хочу. Я не голодный.

— Тогда, может, ты хочешь посмотреть мультики? Или кино…

Акаю с сыном явно нужно поговорить. И что-то мне подсказывает, что Петьке лучше держаться от этих разговоров подальше. Он равнодушно пожимает плечами и косится на отца.

— Иди, Петь. Я скоро к тебе присоединюсь, — в голосе Моники все меньше женских ноток и все больше усталости. А его бледность проступает даже через плотный слой макияжа. Я отмечаю ее худобу, запавшие щеки, нездоровую дрожь в пальцах. Интересно, а Акай видит хоть что-то дальше своего носа?

Помогаю устроиться Петьке в гостиной и торопливо возвращаюсь в кухню. Наверное, отцу и сыну лучше поговорить без свидетелей, но я боюсь, что это плохо закончится. Пока эти двое играют в молчанку, я убираю со стола грязную посуду и завариваю чай.

В мойке стоят две чашки — моя и Исы. Нам нужно быть аккуратнее, если мы надумаем продолжать.

— Спасибо, красавица, — благодарит меня наша неожиданная гостья, когда я ставлю перед ней чашку.

— Не паясничай! — зло щурится Акай.

— А то что? — лезет на рожон Моника. Наверное, она ведет себя так по инерции, не думая. Потому как, буквально пару секунд спустя, сдувается. — Ладно. Проехали. Я здесь не для того, чтобы с тобой спорить. Или поминать старое.

Отмечаю, что, несмотря на женский образ, в котором находится, Янар говорит о себе, как о мужчине. И это тоже очень показательный момент.

— А зачем тогда? Неужто проснулась совесть, и ты, наконец, решил познакомить меня с внуком?

— Совесть здесь ни при чем, — Янар тянется к сумочке. Достает сигареты и под недовольным взглядом отца выбивает одну щелчком из пачки и подкуривает, не спросив разрешения. — Будь на то моя воля, ты бы вообще никогда о нем не узнал. — С силой затягивается.

— Тогда какого черта ты явился? — цедит Акай сквозь стиснутые зубы. — Забыл, как кричал, что скорее сдохнешь, чем сюда вернешься?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ага. Было дело, — глаза Янара выедает дым. Он щурится и снова с силой затягивается. — Я тогда думал, что смерть за мной никогда не придет, — улыбается. — А ты орал, что я сдохну в канаве… И знаешь что, бать? Ты был прав.

Акай настороженно замирает.

— О чем это ты?

— Так ведь о том самом. О смерти. У меня в запасе полгода — год. Достаточно времени, чтобы уладить дела. И позаботиться о Петьке, — в две яростные затяжки Янар докуривает сигарету. Тушит прямо в тарелке. — Я потом все вымою, красавица. Ты не серчай.

— Ничего, — шепчу я, откашлявшись.

— Богатств я никаких не скопил, как ты понимаешь. Сыну мне оставить нечего, но… Он ведь нормальный, бать. Как раз такой, каким я не стал. Петька хорошо учится, говорит на английском и ходит на айкидо. Им ты сможешь гордиться.

Выпалив все это на одном дыхании, Янар замолкает. Акай тоже молчит. И только кулаки на столе сжимает. Касаюсь его медвежьей спины ладонью.

— Я для себя ничего не прошу. Только для Пети. Обещай, что не бросишь его, и ты никогда меня больше не увидишь.

— Так, стоп. — Акай отмирает. — Давай подробнее. Ты что, болен? Так это — пустяки. Правда, девочка? — обращается он ко мне. — Найдем нормальных врачей и…

— Врач у меня хороший. А вот болезнь — плохая. Так что о спасении речь не идет. Я долго боролся, но сейчас это бессмысленно. Давай лучше вернемся к Пете…

— Я не брошу внука. За кого ты меня принимаешь? — хмурится Акай.

— Вот и хорошо… Хорошо. — Янар встает из-за стола, но его ноги подгибаются, и он вновь падает на стул. — Дерьмо…

— Я думаю, тебе лучше прилечь.

— Нет-нет, я сейчас посижу, и станет получше.

— Ну да. Как же. Акай, что расселся? Помоги! Он сам не дойдет до кровати.

Недоверчиво косясь на сына, Акай выходит из-за стола. Подныривает под его руку и легко, будто тот ничего не весит, взваливает его на себя. Я решаю устроить Янара в комнате для гостей. По крайней мере, до тех пор, пока ему не станет лучше. Тот протестующе что-то бормочет.

— Может быть, тебе нужно выпить лекарства?

— Они остались в сумочке.

— Я сейчас принесу.

Глядя на аптечку, я понимаю, почему сумочка такая большая. Перебираю препараты, не зная, что конкретно ему предложить. Потому как я, кажется, догадываюсь, чем же Янар болеет…

— Может, его в город доставить? — нервничает Акай. И это что-то новое. Я, пожалуй, никогда еще не видела его таким. В последние дни я вообще открываю в нем много нового.

— Не думаю, что там ему чем-то помогут.

— Почему? Ты знаешь, чем он болен?

— Тебе лучше поговорить об этом с Янаром…

— Сана! Говори, как есть, девочка. Говори, как есть… — Акай обхватывает мой затылок ладонью.

— Я не могу судить об этом лишь по названию лекарств! И вообще, ты не мог бы вести себя тише? Вряд ли рычание поможет тебе наладить контакт с внуком.

Акай ведет ладонью по голове.

— Ты, наверное, права. Пойду лучше посмотрю, как он.

Никогда еще я не видела его настолько сомневающимся. В себе ли? Или в том, что делает?

— Отличный план.

Мы расходимся по разным комнатам, но Акай практически тут же возвращается.

— Пети нигде нет.

— Как нет?

— Вот так! Я обошел все комнаты, а его нигде нет.

— Может, он вышел на улицу? — нервничает Янар, с трудом приподнимаясь на локтях.

— Лежи! Уверена, он просто решил осмотреться. Пей свои таблетки, а Петьку мы поищем с Акаем.

Вижу, как упрямство в Янаре борется со слабостью. Слабость берет свое. Он откидывается на подушки, устало прикрыв глаза. Наблюдавший за этой же картиной Акай сжимает челюсти и молча выходит из комнаты, будто ему невыносимо видеть слабость сына. Не удивлюсь, если до него только сейчас в полной мере дошло, что дела Янара в самом деле плохи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Обходи дом справа, а я гляну в низине, — командует он, когда мы выходим.