Убей свою любовь - Марина Крамер

– Успокойся, Аля, – раздался голос Акелы, и отец повернулся к двери, распахнутой моим мужем. – Фима, ты не можешь обвинять ее. – Я бросилась к Сашке и прижалась к нему, словно ища защиты. – Ты не имеешь права говорить с ней об этом. Это наша жизнь, наша боль – и не надо ворошить. Алька поступила так, как сочла возможным – и даже я не вправе осудить ее.

Отец тяжело оттолкнулся от подлокотников кресла и встал. Я снова почувствовала потребность в защите – не знаю, почему, ведь он никогда в жизни пальцем меня не тронул, ни разу, что бы я ни натворила. Но слова... его слова о внуках, сожаление, мелькнувшее в голосе, – это било наотмашь и ранило куда сильнее физических действий.

– Прости, Саня... не о том, наверное, заговорил, прости, дочь! – И папа вышел из комнаты тяжелой походкой смертельно уставшего человека.

Мне стало до боли в сердце жаль его – такого одинокого и внезапно постаревшего. Как будто силы покинули его, и теперь папа продолжает жить по инерции.

Через два дня, в течение которых мы не разговаривали, дождавшись отъезда Акелы в банк, отец вошел ко мне в комнату с длинным узким чемоданчиком в руках. Не говоря ни слова, он опустил его на стол, щелкнул замками и, откинув крышку, вышел. Я, не шелохнувшись в своем кресле, дождалась, пока папины шаги стихнут, чтобы не демонстрировать любопытства и дать родителю понять, что до сих пор обижена за неприятный разговор, и только потом подошла к столу. В чемоданчике, разобранная и аккуратно упакованная в специальные гнезда, лежала новехонькая «СВД». Сердце бешено заколотилось – отец определенно прочувствовал свою вину и поспешил загладить ее тем, о чем я давно мечтала. Ну и папа...

У меня ощутимо подрагивали пальцы, когда я бережно вынимала детали одну за другой и собирала оружие. Какая красавица – аж дух захватывает. Подойдя к окну, я прижала глаз к резинке прицела и осмотрела двор. Все как на ладони, и даже пуговицы на рубашке охранника я вижу, и количество отверстий в них... Господи, как же хочется опробовать...

Но сперва нужно пойти и помириться с отцом – такой подарок стоит того, чтобы немного прогнуться.

Он сидел в своем кабинете над стопкой бумаг и, сдвинув очки на кончик носа, что-то внимательно изучал, то и дело черкая на полях карандашом.

– Что тебе? – спросил совсем не ласково и не отрываясь от занятия.

– Пап... спасибо... я не ожидала, честно, – подойдя ближе, я обняла отца за шею и прижалась носом к лысой макушке, как делала в детстве.

– Ну, ты все равно этому обрадовалась бы больше, чем серьгам с бриллиантами, – хмыкнул отец, похлопав меня по руке.

– Да ты что-о-о! Какие серьги – о чем разговор?! Разве побрякушки могут сравниться!

– Ну вот, а потом ты обижаешься, когда я говорю, что воспитал тебя неправильно. Ты прости меня, Сашура, за разговор. Не хотел я тебя ударить, здоровьем клянусь – в мыслях не было. Не по твоей вине все произошло, а ты... Ты сделала так, как сердце подсказало.

– Я сделала так, как ты учил. Ты всегда мне говорил – своих не продают, иначе не человек ты – крыса подвальная. А Сашка... пап, ну, ты подумай – разве кто-то может сравниться с ним? – Я потерлась носом о папину щеку, и он потрепал меня по остриженному затылку:

– За что ты его любишь-то так, Сашура? Ведь старый он для тебя, в отцы годится – натурально.

– Ну и что? Любят за молодость разве? Я с ним столько пережила и узнала, сколько ни с одним ровесником за всю жизнь бы не усвоила.

– Ну, ладно-ладно. Будет об этом. И это... Саня... Акеле не говори про винтарь. Он не обрадуется. – Я кивнула, соглашаясь. – Ты сейчас иди к себе, у меня тут дел накопилось... – И я поняла, что разговор окончен, перемирие состоялось – пора убираться на свою территорию. И, выйдя из кабинета, вспомнила, что даже не поинтересовалась, почему он дома – неужели плохо чувствует себя? Но возвращаться уже не стала, справедливо опасаясь родительского гнева – папа никогда не повторял дважды свои слова.

В комнате я еще раз оглядела, обнюхала и ощупала винтовку, разобрала и тщательно упаковала в чемоданчик, после чего метнулась в гардеробную, сдернула там с полки джинсы и футболку с рукавами – слава небу, сегодня стало прохладно – и принялась лихорадочно собираться. Как я могла усидеть дома, когда в руках у меня такое чудо? Должна же я удостовериться в рабочих качествах!

Вызванный по телефону Никита вывел из гаража машину и вопросительно уставился на чемоданчик в моей левой руке.

– Не спрашивай.

Он пожал плечами – мол, как знаете, – и мы поехали в карьер. Сидя на заднем сиденье, я собирала винтовку под чуть удивленным взглядом телохранителя. Наконец он решился:

– Откуда, Александра Ефимовна?

– Подарок.

– Нынче девушкам стало принято винтовки дарить?

– Девушкам – нет, им по-прежнему актуальны цветы и дорогие побрякушки, – доставая коробку с патронами, проконсультировала я. – Со мной же чуть сложнее – цветов не люблю, к побрякушкам равнодушна. Как думаешь – велик ли выбор у ухажера?

Никита захохотал:

– А что – в городе завелся смертник, готовый поспорить за вас с самим Акелой?

– Все возможно. Или ты считаешь, что я недостаточно весомый трофей?

– Нет, я считаю, что Акела – достаточно весомый противник, с которым заведомо невозможно справиться, – веселился телохранитель, чувствуя, что я не возражаю против подобного тона.

– Слушай, Никс, а ты всерьез думаешь, что он стал бы за меня как-то... хм.. бороться?

Никита моментально оборвал смех и серьезно сказал:

– Вы эти глупости даже из головы выкиньте, Александра Ефимовна. И не пробуйте проверить – пожалейте потенциального противника.

– То есть?

– А вот то есть – с Акелой один на один еще никто не справился.

– Ты-то откуда это знаешь? – Я рассматривала в прицел верхушку молодой березы на самом краю оврага.

– А вы не знаете, что ли?

– Ну, знать-то я много чего знаю, да вдруг не то, что ты? – Меня почему-то насторожили слова Никиты, даже не знаю, с чего вдруг это неприятное ощущение холода по спине.

– Умеете вы к стене припереть, – вздохнул Никита. – Я скажу, только вы уж меня не сдайте случайно...

– Ты меня обидел, – перебила я. – Хоть раз я подводила тебя?

– Нет, но... мало ли... В общем, вы-то никогда не видели, как ваш муж дела делает, а я имел счастье пару раз убедиться. Он же больше одного предупреждения не делает никому. Раз сказал – на второй раз голову снес. Беззвучно.

– Не поняла...

– Да что непонятного? Мало желающих наступить Акеле на мозоль, он не потерпит. А дальше сами думайте – станет за вас бороться, если что, или нет.

Никита высказался, вытер вспотевший от волнения лоб и ушел куда-то в сторону. Мне показалось, он пожалел, что открыл рот и сказал мне это. Я же испытала двойственное чувство – с одной стороны, было приятно, что муж внушил всем, что он – тот единственный мужчина, с которым я буду, а с другой – как-то не укладывались слова Никиты в образ моего холодного и спокойного самурая. Особенно вот это уточнение про снесенную голову... Хотя я и раньше знала, что в молодости Сашка был фактически наемником, и у отца моего оказался по той же надобности – помогал устранить конкурента. Он и не скрывал своего прошлого. Но почему тогда сейчас мне так неприятно слышать об этом? Что изменилось во мне? Черт... Зря я затеяла этот глупый разговор о соперничестве...

Настроение испортилось, и даже новая винтовка в руках уже не радовала так, как утром дома. Ну, вот как одним словом можно угробить все? И ведь сама начала – к чему дурацкое кокетство перед телохранителем? К чему этот дешевый фарс с намеками на ухажера? Почему было не сказать, что винтовка – отцовский подарок? Нет же – захотела повысить собственную ценность в глазах телохранителя! А к чему, зачем? Неужели мне так не хватает мужского внимания? Тьфу...

Я прицелилась и выстрелила в ветку на самой макушке березы. Та надломилась у самого основания, повисла безвольно, поддерживаемая снизу другими ветвями. Плечо чуть заныло от отдачи, но вполне терпимо. Ко мне постепенно возвращался азарт стрелка – хотелось еще и еще, и это желание вытеснило мысли о муже. Никита находил в карьере все новые мишени, расставлял их все дальше от места парковки машины, но эти расстояния были совершенно недостаточны для такой мощной оптики. Однако представление о возможностях папиного подарка я вполне составила и была полностью удовлетворена тем, что получила.

По дороге домой я вдруг сказала, глядя в окно:

– А винтовку-то мне папа подарил.

– А я так и понял, – откликнулся Никита. – Кому еще пришло бы в голову сделать такой подарок женщине?

– Тогда зачем...

– Мне показалось, вам нравится этот разговор, и я его просто поддержал. Я просто не думал, что вы сомневаетесь в своем муже. В нем никто не сомневается. Никогда.

Что-то в тоне телохранителя сказало мне о безмерном уважении, которое Никита испытывал к моему мужу – и, по всей видимости, не только он один.