Охотники на Велеса (СИ) - Иванова Татьяна Всеволодовна

Всеслав остановился, развернулся и подошел к Негораду.

— Вы, новгородцы не боитесь оставаться в Муромле после поражения вашего князя? — спросил он, скрывая все свои симпатии и прочие тонкие чувства за ехидными интонациями.

Негорад скользнул взглядом по мечу на своем бедре.

— Не боимся. А что, должны?

Всеслав усмехнулся.

— Конечно, спутников колдуньи никто не заподозрит в пособничестве князю христианину. Но скажи, Негорад, вот почему лично ты остаешься с Ярославом? Ведь это не первая битва, которую он проигрывает. Болеславу он тоже проиграл.

— Лиственскую битву Ярослав бы не проиграл, не начни Мстислав сражение ночью. А воевода Ярославов подслеповат, — ответил упрямый новгородец.

— И все же Мстислав начал ночью и победил. И Болеслав в свое время начал неожиданно и тоже победил. Но через несколько месяцев мой князь Болеслав ушел из Киева. Мне действительно интересно. Я слышал, киевляне уже послали к Ярославу гонцов, прося, чтобы он оставался у них князем. Мстислава они все равно, мол, не примут. Почему вы все за Ярослава, если он проигрывает сражения?

Негорад со своей обычной холодноватой улыбкой пристально посмотрел на воина, ведущего в Муромле антиновгородскую деятельность. Польский посланник проявил невероятную активность, как говорили, убеждая муромцев в коварстве новгородского князя-христианина. Если бы не Всеслав, то отцы Муромля еще бы до следующего лета запрягали сани, а потом и телегу, медлили с отправкой послов к Мстиславу Черниговскому. Это если бы они вообще додумались до такого посольства.

— Тебе действительно интересно? А ты слышал, какие слова изрек Мстислав на утро после сечи? Не слышал? Черниговский князь поставил Черниговцев в центре своих полков. Они приняли на себя основной удар варягов. Они не отступили. Если бы они бежали, варяги бы победили. Черниговцы полегли все, но не отступили, — холодноватая улыбка воина превратилась в неприятный оскал, зеленоватые глаза блеснули. — А черниговский, ты слышал, черниговский князь порадовался тому, что погибли черниговцы, а не его иноземная дружина. Ему не жаль простых людей, которыми он правит. И твоему Болеславу не жаль. Эти князья как хищники со своими дружинами. Налетают, грабят и пируют, проедая награбленное. А Ярослав не такой, — продолжал Негорад серьезно, уже без всякой улыбки. — Он радеет о простом народе. Он вникает в нашу жизнь и старается для нас. Как возник такой правитель среди прочих князей, я не знаю, это чудо. Может быть, потому, что он с детства больной, хромой и негордый, он так жалеет людей.

Всеслав не нашелся, что ответить. Из двери начали выбегать будущие сказители, Негорад направился в избу, забрать своего подопечного. Всеслав с любопытством зашел в училище вслед за ним.

Дрозд стоял в шерстяных носках посреди сеней, держа в руках кожаные расшитые поршеньки, глядел в потолок и тихо завывал. Он думал, что поет.

— Обувайся, Дрозд, — тепло улыбнувшись, сказал Негорад. — Ты последний. Остальные уже убежали.

Мальчик принялся неторопливо наматывать завязки поршеньков вокруг ног.

— Мой Дроздик, пестрый, певчий, — раздался снаружи ясный звонкий голос Любавы, — шевели, шевели поршнями.

Она заменила слова в попевке: «мой Финист, ясный сокол, ты лети к своей милой». Мальчик подпрыгнул от неожиданности и хихикнул. Эту попевку он учил вчера весь вечер. Негорад улыбнулся и вышел наружу. Всеслав подавил в себе желание, тоже выскочить наружу, поприветствовать певунью, с которой он уже давно не разговаривал, и скрестил руки на груди. Дрозд зашнуровывал поршни в ускоренном темпе.

— Послушай, Дрозд, — Всеслав остановил мальчика, — у Любавы есть отец? Он жив?

— Рагнар у нее отец, — удивленный таким вопросом ответил мальчик.

Всеслав несколько секунд молчал. У Рагнара не было ни жены, ни семьи. Панна Катарина, мечтавшая женить на себе варяга, который был еще очень даже ничего, все о нем выяснила.

— У Рагнара нет семьи, — тихо сказал он, наконец, не рассчитывая, что мальчик возразит. Очередная ложь колдуньи почему-то царапнула душу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Всеслав, говорят, у тебя есть названный брат? — Дрозд не стал молчать.

Всеслав молча кивнул, внимательно взглянув на мальчика.

— И ты его любишь как родного?

Всеслав снова кивнул. У него не было родного брата, но это было не важно.

— Вот и Любава любит своего названного отца Рагнара как родного. Ее отца убили датчане, — Дрозд проговорил это, спускаясь по ступенькам к выходу, открыл дверь и убежал.

Всеслав прислонился к стенке, ругая про себя Любаву всевозможными ругательствами. Зачем она темнила? Почему мальчик смог так просто все объяснить, а она сказала, что он все равно ничего не поймет? Недостаточно, мол, возвышенный. А что там она еще и про Сольмира говорила, что этого Всеслав тоже не поймет? Сольмир никак же не может быть ей, скажем, названным братом. Но что же она имела в виду? Лгала, хитрила? А если, все же, нет?

Любава, тем временем, угостила мальчика пирожками и молоком из кринки, принесенной ею в корзинке, и сообщила, что дядька Тишата ждет сына на рынке. Негорад тихо рассмеялся.

— Он уже и до рынка добрался? До знакомых купцов? Нашего Тишату только пусти на новый рынок. Все болезни забудет. Еще один твой успех, целительница.

Любава рассмеялась звонко и заразительно. Всеслав услышал ее смех, выходя во двор, вздрогнул от кольнувшей сердце странной душевной боли и неожиданно решил, что он больше не будет мучиться сомнениями насчет этой удивительной колдуньи с ясными невинными глазами и детским смехом. Он просто неожиданно заявится на ее свидание с Сольмиром. По крайней мере, после этого никаких сомнений не останется.

Любава возвращалась домой одна, крепко задумавшись как раз о вечернем занятии с Сольмиром. Сказитель необычайно быстро осваивал греческий язык, и они вот-вот должны были перейти к подлинным греческим текстам. То есть, к песнопениям из Богослужений. Больше ничего Любава наизусть не знала. И этого момента она боялась. Мало ли как сын главного Велесова волхва, опытный сказитель, оценит христианские песнопения.

— Любавушка, постой, — мягкий женский голос прервал ее размышления. Это была Ростила. Она взяла Любаву под руку и потерлась головой о ее плечо. Картина называлась: Ростила, очень довольная жизнью.

— Пойдем ко мне в баньку, посидим, поговорим.

Ответственная девица Любава согласилась. Ростила, оказывается, накрыла стол в предбаннике, выложила поверх нарядной скатерочки местные сладости, невиданные булгарские вкусности и квас различных сортов.

Они сели. Любава не спеша раскусила мягкую пастилку, выбирая, каким бы квасом ее запить, смородинным или вишневым.

— Скажи, а у Харальда есть жена? — не глядя на, Любаву поинтересовалась хозяйка.

— Нет, — ответила Любава, наливая себе смородинный квас.

А почему? — прерывисто вздохнув, спросила Ростила. Любава чуть не поперхнулась и посмотрела на покрасневшую «невесту» Харальда. Можно было не опасаться, что она выдаст варяга.

— Он ведь наемник. Не хотел, наверное, себя связывать. Но мы, я помню, собирались подобрать тебе будущего мужа муромца.

— Мне все кажется, я ему нравлюсь, — прошептала Ростила.

— Конечно, нравишься, — подтвердила Любава деловым тоном. — Или я не я, а подземный горносталь.

— Любавушка, милая, ты пей спокойно, вот тебе еще кусочек пастилы розовенькой… Ты не могла бы выведать у него потихонечку, насколько я ему мила, а? Пока он рядом, я и думать не могу о другом муже, совсем он мне голову вскружил.

Легко сказать, потихонечку выспросить. Что-то «потихонечку выспросить» у Харальда было невозможно, потому что он слишком быстро все понимал. Кстати, сама Ростила по-хитрому не рискнула этого проделать. Для общения с Харальдом оставались только прямые пути.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты только не сердись, Харальд, — начала Любава, как ей показалось, издалека, когда они все собрались в дружинном доме. Дядька Тишата отдыхал после обеда, а Дрозд терзал гудок снаружи. Харальд оторвал глаза от упряжи, которую чинил, и посмотрел Любаве в глаза, разрешая говорить на скользкую тему.