Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов

принужден был с большими усилиями добывать улики против Верреса в Сицилии: новый наместник Сицилии, тоже из фамилии Метеллов, всячески старался помешать и затруднить работу Цицерона. Веррес даже попытался организовать покушение на жизнь своего обвинителя. Но все старания врагов пропали даром. Цицерон, за спиной которого стояла сильная народная партия, своей энергией преодолел все препятствия. При помощи раздраженных и озлобленных сицилийцев он запасся массой документов и стал действовать решительно. Он сократил свою речь и прямо принялся за допрос свидетелей. Волей-неволей Гортензию пришлось сделать то же самое. Показания раскрыли такую ужасную картину грабежей и насилий, что Веррес и его защитники, которые пытались было возражать, смолкли и угрюмо стали дожидаться конца разбора дела. Цицерон стал теперь готовиться к решительному бою, но Веррес уже отчаялся в успехе. Поразительное искусство обвинителя захватило и судей и все общество, и Веррес сам добровольно удалился в изгнание. Комиссии пришлось постановить заочный приговор. Громким ликованием встречена была буква С, стоявшая на дощечках судей (Condemno – «ocyждаю»). Комиссия приговорила вознаградить несчастных сицилийцев ста миллионами сестерциев (5 350 000 р. зол.) после продажи конфискованного имущества Верреса. Едва ли сицилийцы получили эти миллионы: Веррес заблаговременно припрятал и увез львиную долю своего добра. И с той поры жил он, теша свой взор награбленными сокровищами с жадностью и страстью скряги, дрожа за участь каждого кубка и каждой вазы, покамест, храбро защищая свои статуи и вазы от хищного ока Антония, не погиб от руки убийцы в один год со своим знаменитым противником, Марком Туллием Цицероном, занесенный в список осужденных на смерть тримвирами 43 года.

Заговор Катилины

В. Перцев

Был июнь 64 года до P.X. Огромная площадь Марсова поля была полна волнующимся и возбужденным народом. Происходили консульств выборы, и на этот раз на них стеклось так много народа, как никогда еще не было на памяти римских граждан. Особенно много пришло крестьян; они явились ко дню выборов из самых отдаленных мест Италии – с берегов Падуса (По), из Южной Апулии и из горного Самниума. Их возбужденные лица, их тревожные голоса были видны и слышны во всех концах площади; они обращали теперь на себя не меньшее внимание, чем толпы римских пролетариев – обычных участников выборов в более спокойные времена. Что же наполнило теперь взволнованным народом Марсово поле, в прежние годы едва на одну четверть занятое в дни выборов, что создало такое тревожное и приподнятое настроение среди римских граждан? Всем было известно, что на этот раз народная партия выставила кандидатами в консулы своих людей и что в случае успеха будут предложены самые широкие реформы в пользу неимущих – и относительно наделения крестьян землей, и относительно освобождения несостоятельных должников от тяжести долгов. Уже с давних пор крестьяне страдали от малоземелья, и ни реформы братьев Гракхов, погибших в неравной борьбе с аристократией, ни старания других народных вождей, живших после них, не поправили их бедственного положения; наоборот, теперь безземельных и малоземельных оказалось еще больше, чем прежде; над многими из них нависла, кроме того, и невыносимая тяжесть долгов, которые они наделали в трудные минуты, прибегнув к услугам ростовщиков. Их горькую судьбу делили с ними многочисленные городские пролетарии, также по горло завязшие в долгах и не знавшие, как с ними расплатиться. Теперь надежды всех этих разоренных людей снова ожили, и от народных кандидатов в консулы они ожидали такого же облегчения своей участи, какое когда-то обещали их предкам знаменитые братья-трибуны. Но среди больших ожиданий и надежд было и много сомнений. Вожди народной партии указывали им как на наиболее желательных кандидатов в консулы на Л. Сергия Катилину и Гая Антония.

За них хлопотал народный любимец Гай Юлий Цезарь, щеголь и аристократ, еще недавно, в бытность свою эдилом, не пожалевший почти всего своего состояния, чтобы устроить для народа великолепные игры; в их пользу старались и бесчисленные прислужники самого богатого в Риме человека – Марка Красса; они без счета раздавали деньги тем, кто соглашался голосовать за Катилину и Антония. «Но, – думали многие в народе, – кто поручится, что эти люди, которые теперь называют себя друзьями народа, не преследуют своих личных целей, не стремятся только к власти? Правда, Цезарь умен, красноречив, щедр и храбр; но ведь для всех очевидно, что он страшно честолюбив; все, что он говорит и делает, выставляется им напоказ, чтобы все это видели и об этом знали; и когда он с помощью народа сам достигнет власти, еще неизвестно, как он ею воспользуется. А Красс?.. Ведь этот человек прежде числился в рядах приверженцев самого заклятого врага народа, Люция Суллы; чуть не все помнят, что он свое огромное состояние нажил во время сулланских проскрипций, скупая за бесценок отнятый у противников Суллы имения; даже среди собравшихся здесь на площади есть много крестьян, согнанных 18 лет тому назад ради него и ему подобных со своих земель – только за то, что они когда-то бились в войсках Мария. А сколько людей разорил он, требуя непомерных процентов за взятые в долг деньги! И такой-то человек выставляет теперь себя защитником народных интересов!

Но еще больше толков и сомнений возбуждали личности самих кандидатов на консульское звание, и особенно самого видного и заметного из них – Катилины. Чего только ни рассказывали про него! С ранних лет он будто бы погряз в пороках; говорили, что он убил свою первую жену, шурина и пасынка, что на его совести вообще много убийств и других преступлений, что для него насилия, клятвопреступления, разврат, интриги – только обычное времяпровождение. Не было злодеяния, в котором бы его ни упрекали, не было порока, которого бы ему ни приписывали. Припоминали, что и он, в числе многих других нобилей тех времен, начал свою карьеру в рядах сулланцев и, подобно Крассу, немало поживился во время сулланских проскрипций. И если теперь он не был так богат, как Красс, и числился даже в рядах разорившихся нобилей, то только потому, что с молодых лет он был необычайно расточителен и деньги не держались у него в руках.

Мало хорошего говорили и про второго кандидата народной партии в консулы – про Антония. И он, вспоминали пожилые люди, нажил себе состояние нечистыми способами при Сулле, но так же быстро его растратил, как и Катилина, и теперь весь по горло запутался в долгах. Если и существует разница между Катилиной и Антонием, говорил один из заклятых врагов обоих, Квинт Цицерон, брат