По волчьему следу - Екатерина Лесина

рассказывал про то, что тяжкие преступления… чего-то там. Уже не помню, чего. Главное, что я подумала, что если головы людям режут, то преступление всяко тяжкое. Вот письмецо и послала. А заодно уж начальству Епифана позвонила. Доложилась… может, он с дочками не больно-то ладил, но теперь будет числится погибшим на службе. И пенсию выправят. Повышенную.

Она была одновременно и прагматична, эта женщина в китайском халате да пуховой шали, и сама же стыдилась этой вот прагматичности.

- И что начальство?

- Ничего. Сперва верить не хотели, но позвонили, уточнили. Нашему-то пришлось признаться, что голова имела место быть. В смысле, та, первая… а там уж и Епифанову нашли. Причем вроде как близенько от того, первого места. Знаю, что Шапошников пытался на медведей свалить.

Медведям местным я от души посочувствовала.

- Но видать, там не поверили. Прислали еще одного… ко мне приходил.

- Следователь…

- Анисим Егорьевич звали, - Фелиция Зигмунтовна Бекшеева перебила. – Молоденький совсем. Моложе тебя. Худенький. Тощенький. Шея – двумя пальцами обхватить. А туда же, важный… выспрашивать стал. И на меня глядел без уважения!

Данное обстоятельство её весьма печалило.

- Но я понимаю. Сказала, как есть… он вещи еще поглядел. Как… в комнату зашел, в чемодане покопался. А что в том чемодане, кроме старых носков будет? Да и те с дыркой… у меня дом приличный, вещи все давно в шкафу. Залез туда. Поглядел и дверцы закрыл. Сказал, что обязаный будет изъять для следственного процессу. И ушел.

- Куда?

- Он в гостинице остановился, - она вытянула губы. – После еще с офицерами о чем-то болтал, как мне сказали… пил… вот как сел пить, так три дня, значит… расследовал. Знаю, что с ним еще Уповалов крутился. Это Шапошников человечек. Я и поняла, что Шапошников его к заезжему и приставил… ну, чтоб приглядывать и…

- Поить? – предположил Бекшеев. А я новый рогалик стащила. Жаль, чай приостыл.

- Вы же сами все понимаете… я еще порадовалась, что письмецо отправила. Решила, сунут пареньку эти документики, про медведей, которые люд жрут, да с ними и вышлют. С пьяных глаз да для лучшего приятеля и не такое подмахнешь… только и он исчез. Вместе с Уповаловым.

Мы переглянулись.

Про Уповалова в Одинцовских бумагах ни слова не было.

- Уповалов-то после нашелся, - пояснила Фелиция Зигмунтовна. – Пьяный в зюзю, в канаве близ леса. Там спал. Проспался, так вылез… вона, до сих пор в лечебнице. На больничном.

Это уже было сказано едко, с отчетливым презрением.

- А городенский этот, Анисим Егорьевич, исчез… пока голову его не нашли.

- На том же пеньке?

- Про пенек не скажу, не ведаю. Сами выясняйте, тот или не тот. Тут-то еще бумага какая-то пришла, из Петербурга. Ну Шапошников весь и заблажил… даже ругаться приходил. Сперва. Но я что? Я женщина старая, больная, да не бессильная. Скоренько переменил тон. Выспрашивать начал, не говорила ли я кому… вы уж меня не выдавайте.

Она посмотрела на руки, и я посмотрела, чтобы увидеть, что сквозь белый, местами стершийся слой пудры, проступили красные пятна.

- Вы приедете и поедете, а мне тут жить, - сказала Фелиция Зигмунтовна. – Шапошников не простит…

- Не скажем, - заверил Бекшеев. И на меня посмотрел. А я что? Я кивнула.

Не скажу.

Мне этот местный Шапошников уже не нравится. Медведи, стало быть… посмотрим, что за медведи в местных лесах обретаются.

Глава 8 Местовой зверь

Глава 8 Местовой зверь

«И с печалью взираем мы на нынешнюю молодежь, позабывшую о долге и труду во благо государства предпочитающую праздность и отдых. Она-то, заставшая войну краем, спешит откреститься и от неё, и от тягот, смыть всякую память о них увеселением…»

«Из выступления министра народного просвещения, князя Нарышского, перед государственной Думой и Его Императорским Величеством».

Местное полицейское управление, к которому вызвался проводить Васька, располагалось, как и должно, в самом центре городка. Занимало оно невысокое, в два этажа, здание. Причем если первый этаж, выкрашенный в канареечно-желтый колер, был каменным, то второй уже возвели из дерева.

- А порушилось, - пояснил Васька, который нисколько не подрастерял энтузиазму. И не обиделся, что в дом его не пустили. – Еще при немцах. Там эти… лесные люди приходили. Одного разу чегой-то кинули, оно и бабахнуло. Немцы после-то крепко ярились. Я тогда совсем малой был, то и помню слабо, а вот Анька сказывала, что после десятерых повесили. От туточки. На площади.

Площадь, как и все в городе, была небольшой.

Слева от нее располагалась городская управа. За нею начинался рынок, который так и норовил на саму площадь выбраться.

Васька в сторону рынка и махнул.

- И говорит, что взяли… ну, просто кто под руку подвернулся. Потому-то лесных людей у нас не больно жаловали. Ну вроде как они пришли, побузили и ушли, а нама тут жить…

Мимо с грохотом промчался грузовик с запыленными бортами.

- Скажи, - Бекшеев шел неспешно. Нога, как ни странно, почти не болела, но эта прогулка позволяла хоть как-то привести в порядок мысли. – Правда, что ты первую голову нашел?

- Ага.

- А в протоколе значится, что лесник…

- Так это… сказали, что, мол, лучше, ежели лесник. Вроде ж его участок. И ему положено.

Интересно, что еще в этих куцых протоколах, которые дошли до Одинцова, правда. И в тех, что не дошли. Сколько раз они переписывались с точки зрения местного начальства на предмет соответствия уже существующей теории, где во всем виноваты медведи.

- И как это было?

- Ну… - Васька стянул картуз с вихрастой башки. – Обыкновенно. Шел-шел, а тут бац – голова на пеньке.

- Неожиданно.

- Ага. Я ж мало, что с перепугу не заорал…

- Что ты в лесу делал?

- Я? – взгляд наивный детский.

- Для грибов, кажется, несколько рановато…

- Строчки со сморчками уже есть, - возразил Васька. – А вообще да… сушь в последние недельки стоит, то и их не отыщешь. Анька говорит, что год ныне не выдался. Ну, грибов не будет. А Анька все приметы ведает… я за травами ходил.