«Попаданец» на престоле - Сергей Шкенев

— Вот, Ваше Высочество.

— Молодец!

— Да я же… жалко просто стало. И патронов еще немного…

Ближе к вечеру, когда солнце уже собралось, было садиться, но окончательно не решило, делать это или нет, прапорщик попросил начальника своего штаба:

— Александр Андреевич, пересчитай людей, пожалуйста. А то я… — дотронулся до бинтов на голове и сплюнул, увидев испачканную кровью ладонь. — Башка трещит, спасу нет.

Тучков кивнул, но, прежде чем выйти из помещения аптеки, в которой они расположились, смущенно произнес:

— Извините, Ваше Высочество, за те слова.

— Когда дураком назвал? Нечего извиняться, ты был прав. И это… давай-ка без церемоний, называй меня по имени.

— Да как-то…

— Хочешь сказать, что без отчества только императоров именуют? Ладно, буду скромнее.

— Хорошо, Александр Палыч, уговорил, — невесело улыбнулся бывший полковник и вышел на улицу, опираясь на штуцер, как на костыль. Скоро стало слышно, как он орет, распекая нерадивых.

Нерадивые… а их и осталось совсем немного. Утром удалось вывести батальон к городу в почти полном составе, недосчитались только пятерых, работавших слишком близко к кораблям и попавших под огонь английской эскадры. А потом нарвались на десант численностью никак не менее полка. Все произошло настолько неожиданно, что противник успел сделать всего один залп, а обозленные штрафники ударили в штыки. Если тяжелая закаленная пешня может считаться штыком. Прорвались, потеряв в коротком встречном бою чуть ли не четверть народу. И даже немного вооружились, воспользовавшись трофеями. И еще раз пополнили запасы оружия, когда позже вернулись на место сражения забрать убитых.

— Батальон своих не бросает! — заявил Александр удивленному странной тактикой Тучкову. И, понизив голос до шепота, пояснил: — По распоряжению государя императора семьям погибших будет выплачиваться небольшой пенсион по потере кормильца. А пропавшие без вести — полагаются дезертирами.

— Так не может быть!

— Но так оно есть.

Александр Андреевич отсутствовал четверть часа и вернулся не один — его сопровождал батальонный священник, отец Николай, в порванной рясе, прикрытой наброшенным на плечи тулупчиком, с засохшей на густой бороде кровью. В руке батюшка держал неизвестно где раздобытый драгунский палаш, который на ходу неодобрительно рассматривал на предмет повреждений.

— Дрянной клинок, Ваше Высочество. То ли дело Златоустовские…

— Сто семьдесят два человека в строю, Александр Павлович, — перебил ворчание священника Тучков. — Раненых сто четыре, но половина не доживет до утра.

— А утром триста одиннадцать было. Хреново.

— Истинно так, — поддержал отец Николай. — А англичан тысячи две будет. А сука губернатор ключи от города на подушке вынес.

— Но как же… — растерялся командир батальона. — Мы ждем подкрепления…

— Полки отведены губернаторским приказом. Я только что ходил с охотниками и сам видел удирающих улан, — перехватил взгляд Александра, обращенный на палаш. — А десяток англичашек все же прихватили со спущенными портками. Там и положили бляжьих детей.

— Но вам же нельзя… из сана извергнут.

Священник построжел лицом:

— Не о том думаем, отцы-командиры. Я-то свои грехи уж как-нибудь отмолю, а вот что нам делать? — Слово «нам» было выделено особо.

— Есть какие-либо предложения?

— Есть, Ваше Высочество. — Отец Николай приподнял край рясы и вытащил из-за голенища сложенную карту, положил на стол и ткнул почти в середину толстым пальцем. — Вечером, считайте уже ночью, подписание капитуляции. И ежели ударить по Екатерининскому дворцу вот отсюда…

— Чепуха, — ответил Александр. — Армия в темноте не воюет.

— Мы не армия.

— А кто, тати ночные?

— Разве нет?

Сравнение пришлось командиру явно не по вкусу. Он в раздражении стукнул кулаком по ни в чем не повинной карте и выругался вполголоса. И замолчал, когда в голову пришла простая мысль — отступать некуда. То, что англичане до сих пор не озаботились уничтожением потрепанного батальона, объяснялось лишь царящей среди них эйфорией от быстрой победы. Да еще тем, что окрестные дома заселены преимущественно законопослушными немцами, пока не получившими приказ доносить новым властям о каждом увиденном русском солдате. И если сейчас предпринять меры к отходу… уничтожат, зажав в узких улочках, даже крякнуть никто не успеет.

— Откуда знаешь о подписании капитуляции?

— Ихнего лейтенанта живьем взяли. Изволите посмотреть лично?

Посмотреть? А почему бы и нет, всегда полезно глянуть на противника перед смертью. Лучше всего — перед его смертью. И обычное любопытство — что это за зверь такой, первый в карьере пленник?

— А покажи.

Отец Николай подошел к неплотно прикрытой двери и крикнул:

— Сашка, тащи супостата под пресветлые очи!

В коридоре послышались шум, громкий шлепок оплеухи, и появившийся на пороге молодой плечистый штрафник бодро отрапортовал:

— Рядовой Засядько по вашему приказанию прибыл! — Не дожидаясь дальнейших указаний, швырнул удерживаемого за воротник мундира пленного под ноги командирам. — Инструмент тоже принести?

— Что принести? — не сообразил прапорщик.

— Александр Дмитриевич намекает на опыт запорожских казаков в развязывании чужих языков, Ваше Высочество, — пояснил батюшка. — Оно, конечно, грех… но ежели во благо Отечества, то вполне простительный. Совсем малый, даже епитимии не подлежит.

— Но… но как это соотносится с понятиями чести?

— Никак. — Священник пробарабанил пальцами на рукояти палаша залихватский марш. — Подлые захватчики чести иметь не могут, потому их допрос бесчестным занятием не является, приравниваясь к обычной трудовой повинности. А труд угоден Господу, ибо завещано нам добывать хлеб свой в поте лица своего. Истина и правда — суть хлеб души.

— Интересная трактовка, — покачал головой Тучков. — Вы где богословию обучались, отец Николай?

— На Нерчинском заводе, а что?

— Да так, к слову пришлось… А этот англичанин живой?

— Живее не бывает, — заверил Засядько и похлопал сомлевшего красномундирника по щеке: — Просыпайся, милок, третий ангел вострубил. Ага, очухался… Так я за инструментом, Ваше Высочество?

— Да, конечно… — Александр Павлович сбросил с себя некоторое оцепенение. — И потом поможете тут.

— Способный вьюнош. — Батюшка благословил выходящего штрафника. — И из хорошей семьи, между прочим.

— Мы тут все из хороших семей, — хмыкнул Тучков. — А как же он в заговор ввязался?

— Да никак. Попал по случайности — был арестован патрулем, когда покидал спальню Дарьи Христофоровны фон Ливен через окно. Сопротивлялся, конечно, причинив побои восьми нижним чинам и двум офицерам. Ну и как результат…

Приготовления оказались излишни — едва только на столе прямо поверх карты были разложены приспособления, позаимствованные у живущего неподалеку цирюльника, как англичанин забился в истерике и заговорил, опережая словами мысли. Тучкову, записывающему показания, пришлось несколько раз грубым образом обрывать изливающийся поток, чтобы перо успевало за откровениями. Хотя многого лейтенант и не знал по причине невеликого чина, но услышанного оказалось достаточно.

Эскадра прибыла сюда прямо от Копенгагена, где имела серьезный бой с флотом и береговыми укреплениями датской столицы. Упорные даны не желали сдаваться, несмотря на значительные потери, и лишь угроза сэра Горацио утопить плавучие батареи, куда свозили раненых с кораблей, вынудила их пойти на переговоры. И неизвестно, чем они могли закончиться, если бы не случившийся на флагмане взрыв, унесший жизни адмирала Хайд Паркера и половины команды, включая почти всех офицеров. Оставшийся без опеки сверхосторожного и рассудительного командующего Нельсон поблагодарил судьбу за столь великолепный и своевременный подарок. А поблагодарив, оставил в покое упрямых датчан и бросился на вожделенную и более привлекательную, по его мнению, цель.

— А ракеты? — ласково заглядывая пленнику в лицо, спросил Засядько.

— Я не знаю! Их привезли буквально вчера торговой шхуной, и откуда они взялись… Я простой морской пехотинец, сэр!

— Но дворянин? — зачем-то поинтересовался Александр Павлович.

— Да, сэр, Ваше Высочество, сэр!

— Не понял… ты высочество?

— Нет, сэр, это вы… Но моя семья достаточно обеспечена, чтобы заплатить выкуп.

— Не сомневаюсь, вы все и за все заплатите. — Александр забрал у отца Николая палаш и, коротко хекнув, почти без замаха рубанул англичанина чуть ниже уха. — Но кому-то нужно быть первым, не так ли?

Резко отвернулся от заваливающегося на спину тела и бросил клинок на расстеленную карту, обильно окрасив ее красными брызгами: