Май любви - Жанна Бурен

— Филипп будет в восторге. Он уж перестал надеяться на это.

Гийом задержал на ней взгляд, от которого она уклонилась, не остановив своего ни на секунду, чтобы осознать его значение.

— Что до меня, то я этому вовсе не удивляюсь, — заявила Кларанс, которой, казалось, доставляло удовольствие использовать каждый предлог как свидетельство желания Гийома быть с нею, — разве вы не мой майский жених и не обязаны целый месяц жить поблизости?

— Разумеется, да, и я не уклоняюсь от этого.

— Стало быть, все к лучшему, — заключила девушка. — Живя в столице, вы сможете ухаживать за мной сколько захотите.

Не глядя на него, она улыбалась, склонив голову к охапке цветов, лежавшей у нее в руках.

Гийому, которого притягивала одна лишь Флори — ведь он пришел сюда только из-за нее, — пришлось пойти рядом с Кларанс. Колыхавшиеся перед ним полы алого камзола Флори задевали травинки, которые ему хотелось тут же благоговейно собрать, не уступая их никому.

Молодая женщина обернулась. Из вежливости она заговорила о предстоявшем празднике, о погоде. Он едва слышал ее слова, любуясь округлостью щеки, порозовевшей от лесного воздуха, тонким пушком на ней, золотившимся в лучах солнца, блеском глаз, изгибом бровей, грацией шеи, на которой подрагивало несколько волосков, выбившихся из косы, грудью, от одного дерзкого профиля которой у него дрожали руки, гибкостью талии, созданной для того, чтобы изгибаться в руках мужчины…

— В самом деле, нынешняя весна полна очарования, подобным которому мне не доводилось наслаждаться никогда.

Он не вполне понимал смысл своих слов.

Почему рядом с ним идет не Флори, почему Филипп женился не на Кларанс? Все было бы так прекрасно, так просто…

— Вот и боярышник.

За поворотом тропинки открылась живая изгородь, взорвавшаяся пеной белых цветов.

— Я помогу вам срезать самые пышные ветки.

Успокоившийся Робер улыбнулся Гийому, тот вытащил из-за пояса кинжал с серебряной рукояткой, и вдвоем они быстро нарезали много веток.

Сначала Кларанс — увы! положение обязывало… — а потом и Флори он протянул самые лучшие ветви. Других девушек для него не существовало. Он не обращал на них никакого внимания. Флори наградила его благодарной улыбкой, потом протянула Алисе только что полученную от него охапку веток. Его обуяло дикое желание схватить Флори, заставить обратить на себя внимание, оторвать от подруг, от мужа, вырвать из этой слишком простой жизни, в которой ему не было места.

Гийом яростным жестом переломил последнюю ветку боярышника. Что ж, он оказался не лучше тех голиардов[8], пыл которых он только что охладил своим появлением, — его несдержанность была ничем не лучше их грубости!

— Бедные цветы, — проговорила Кларанс, наклоняясь подобрать обломки ветки боярышника.

Флори отпустила брата Перрины.

— Большое спасибо, Робер. Наши трофеи прекраснее, чем обычно. Теперь пора возвращаться. Не забудьте осенью принести нам меду, когда отошлете все что полагается королеве Бланш.

— Не премину, мадам, будьте спокойны.

Девушки отправились в обратный путь.

— Вы с нами, господин Гийом?

Если бы его позвала Флори, невольно причинившая ему перед тем боль, он последовал бы за нею. Но это был голос Кларанс.

— Мне кажется не совсем уместным единственному мужчине идти с вами, — проговорил он извиняющимся тоном. — Позвольте мне продолжить прогулку, как я ее и начал, в одиночестве.

— Как вам угодно. Вы придете вечером на танцы на Гревскую площадь?

Заранее зная, каким будет для него этот вечер, какие переживания ему предстоят, Гийом тем не менее не нашел в себе мужества отказаться. Как он может не пойти туда, где будет Флори?

— Да, приду.

— Так зайдите за мною, заодно посмотрите, как мы украсим дом.

Он поклонился.

— Спасибо за помощь… и за своевременное вмешательство, месье, — сказала Флори. — Все мы у вас в долгу.

Она улыбалась, но в глубине ее глаз Гийом прочел больше серьезности, чем беспечности. Необычное поведение кузена ее мужа, несомненно, в конце концов было замечено ею.

II

Наступил вечер. Вместе с ним по всему Парижу развернулся праздник. На дорогах, на перекрестках улиц танцевали, пели, громко рукоплескали, смеялись, пили толпы людей. Вдоль улиц были натянуты полотнища из ярких тканей, трепетавшие от ветра, окна домов были украшены яркими занавесками и коврами. Гирлянды цветов и листьев обрамляли фасады домов.

Повсюду расположились менестрели, жонглеры, сказочники, звучали всевозможные инструменты, раздавались возгласы прохожих, разыгрывались тысячи шуточных сценок, оглушая парижан, разодетых в новые, с иголочки, пестрые костюмы.

Вокруг увитых лентами, посаженных в специально выбранные места деревьев — символов Мая, собравшись в круг, танцевали девушки и парни. На самых больших площадях разворачивались пантомимы в честь царицы Весны, торжественно плыли старинные танцы.

На Гревской площади в ритме каролы неспешно, размеренно колебалась вереница взявшихся за руки молодых женщин и девушек.

— Три шага влево, раскачиваемся на месте, три шага вправо…

Флори, ведущая в этом танце, четко отбивая шаг, распевала специально для этого случая сочиненные ею куплеты.

За нею следовали, кое-кто с друзьями, подхватывая припев в такт движению, Алиса, Кларанс, Лодина в одеждах мягких тонов, с венками из цветов на голове.

В лившейся мимо и глазевшей на них толпе задерживались мужчины, которых это зрелище волновало, видно, больше, чем их подруги,

— Извините, месье, я чуть не упала.

Артюс Черный опустил глаза на толкнувшую его женщину.

— Бог мой! Вы правильно сделали, дорогая! Никто не посмеет сказать, чтобы представительница прекрасного пола не нашла у меня помощи и защиты.

Успокоившись, женщина рассмеялась.

— Спасибо, месье.

Скорее худенькая, она выглядела так, что не привлекала бы внимания, если бы не что-то незаурядное во взгляде ее темных глаз, глядевших на все вокруг с любопытством, смешанным с самоуверенностью и насмешкой. Казалось, что, требуя не вполне понятно какой помощи, она одновременно сохраняла оборонительную позицию.

— Я вижу, вы очень заняты созерцанием этих девушек, — продолжала она, указывая движением подбородка в сторону танцевавших на площади. — Я вас сразу заметила: вы показались мне зачарованным ими!

— Во имя всех святых, вы правы. Эти юные создания великолепны! Я охотно уложил бы их к себе в постель!

— Всех?! Вы просто хвастаетесь, месье!