О чем поет ночная птица - Райдо Витич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сколько ваших "Ночная птица" забрала? Тридцать? Сорок человек?…
Руслан молчал, ничего не соображая. Отупел как-то в миг.
— … Сколько селений вы зачистили за это?… Одна ее пуля двоих убирала.
"Ее?"
— Не веришь мне? — повернулся к мужчине. — А я тебе, как на исповеди. Ведь это я привел ее сюда, я. Как ты своих в западню, ничего не подозревая. Последний разговор помнишь? Ты не понял тогда, как мне. Чужую боль не понять пока тебя она не коснется. Есть вещи, которые ты бы рад забыть, а не можешь. Тайны, о которых и сказал бы, а язык не поворачивается. Они сидят внутри тебя неразглашенные и убивают.
Арслан подошел к Руслану:
— Ты правильно понял, я эту невестой назвал, а хотел «женой». Подумай, каково это мне?… К чему мне на нее наговаривать? Я пальцем ее не тронул, дышать в ее сторону боялся, думал другая она, святая… Я в Грозном вместе с ее сестрой на одном факультете учился, когда началось все от ее семьи никого не осталось. Анна в 93 пропала, следом отец… Ваших здесь давно не любят. Сюда ее привез, к тетке, это как знак — своя.
— В смысле — твоя.
Мужчина головой покачал:
— Я ее обнять не смел… А сейчас поздно. Она как змея в сердце вползла… в селение, всех подставила: своих, чужих. Знать не хочу зачем.
— Война…
— Не надо, Рус! — вскинулся. — Не о политике речь! О женщине, что должна детей рожать, а она их убивала. Своих же била, лишая матерей сыновей, и тем убивала тех, кто ее приютил. За отца мстила, сестру? Знать не хочу. Она нарушила все законы, всех предала. Я бы понял ее, если бы она не такой страшный способ выбрала. Она жила в доме моей тетки, хлеб ее ела, кров делила, к ней, как к дочери относились!… Она всех подставила. Приди ваши, найди винтовку — конец. А ее бы вы не тронули — своя. Тетка бы расплачивалась, село, что змею эту пригрело. И я. Мне теперь платить, как тебе. Из-за нее, из-за меня всех бы зачистили — она ведь, змея, винтовку под кроватью держала, не пряталась.
Зеленин молчал — сумбур в голове, а веры нет. Не может он Лилию с винтовкой снайперской представить, не может принять, что она ребят по ночам отстреливала. Вдуматься — бред, а если за правду принять — мурашки от жути по коже. Потому что прав Арслан — не подумали бы на нее, не тронули, а селенье бы под корень. Автомата для зачистки достаточно, а снайперская винтовка, это вообще, конец.
Но зачем своих?…
"Лилия. А вас?" и улыбается разбитыми губами.
Не в себе?
Да здесь все ненормальны от и до.
— У нее первый разряд по стрельбе, золотая медаль об окончании школы. Она очень умная девочка: винтовку на виду держала. Что на виду — не найти. А если найдут — повод к зачистке, — словно мысли друга прочитав, сказал Арслан.
— Мало среди ваших снайперов? — прищурился.
— Таких? Что одних бьют, других подставляют, в две души разом плюют, и ни законов, ни принципов — твари!
— Зачем козлам своим отдал?
Дагаев долго смотрел на него и кивнул: пошли.
Толкнул плечом дверь, закричал боевикам. Те по машинам, в одну Зеленина запихнули, в другие кого — не видел. К полу его придавили ботинками.
Ехали недолго, минут пятнадцать от силы.
Зеленин ни о чем не думал, все ровно было, но в сердце сидел холодок — что еще Дага придумал?…
Его выволокли на площадке перед обрывом. Внизу трава, кусты и пустота вокруг.
Арслан рядом встал:
— Ты помочь мне хотел?…
Из другой машины девчонку выволокли, к краю поставили. Руслана парализовало, глаза стеклянные стали. Стоит, смотрит на нее, она на него и молчат оба. Ему бы отвернуться, не видеть синих глаз в которых нет мольбы или страха, только непонимание, как у ребенка, которого не за что отшлепали, но не мог, как будто силой его ее глаза удерживали. Или вид? Избита, изпятнана, платье изорвано, в крови.
"Она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна", — возникло в голове. Не потому ли Арслан ее бандюганам своим отдал?
— …. Помоги. Но не только мне — себе и своим бойцам. Они в той машине. Одному медицинская помощь нужна, срочно.
Зеленин искоса уставился на Дагаева: что ты хочешь, падаль?! Закипало внутри, как водоворот, смерч, нарастала дикая ярость, готовилась вскрыть корку льда — отчаянья, отупения от боли.
Арслан пистолет достал, обойму проверил и подал его Руслану:
— Здесь один патрон. Тебе больше и не надо. Три варианта: можешь убить себя — глупо. Этим ты распишешься в собственной трусости, сбежишь, оставив нам твоих бойцов, снимешь ответственность за них со своих плеч. Предашь. Второй: убить меня. Можно, но тоже глупо. Следом убьют тебя, а ребята твои сдохнут ни за хрен. Им такую жизнь устроят, что смерть наградой будет. Не мне тебе рассказывать, ты не вчера сюда явился. Третий вариант. Тот что я тебе предлагаю. Честно скажу, рука у меня не поднимается ее убить, своим не дам — они свое взяли, теперь вам ее судить. Один патрон. Он может нанести мучительную рану, может сразу убить — выбор твой.
— Нет, — одними губами сказал Руслан.
— Как только ты ее убьешь, я буду считать, что мы квиты. Ты и твои бойцы будут свободны. Подумай, Рус: на весах жизнь этой змеи, что твоих и моих ложила, и твоя, ребят твоей группы. Их всего двое осталось, остальных ты уже не спасешь. Этих можешь. Убей ее и уходи, — вложил пистолет в руку.
Зеленин в прострации смотрел в синие глаза и делал мучительный выбор. Он никому не верил, ни чему, даже себе, и все же понимал, что должен спасти ребят, спастись сам, чтобы спросить потом с Арслана, с каждого из боевиков. Но убить девочку?… Снайпер? Какой к чертям снайпер?… Почему эта синеглазка платит отступное двум противоборствующим сторонам?
— Знаешь, что ждет твоего раненного бойца? — спросил Арслан тихо.
Зеленин знал и потому скрипнул зубами.
— Его будут резать и слушать, как он кричит. Второй молодой, сильный — пахать будет, пока не превратится в доходягу. За него потребуют выкуп, но не отдадут. Ты. Тебя ждет тоже самое. Я ничего не смогу сделать. Я сказал — ты мой друг, брат, но это нужно доказать. Тебе. Докажешь — уйдешь, нет — ад раем покажется. О себе не думаешь, подумай о тех, кто тебе доверился. Что они тебе и что она? Ты хотел найти снайпера — я тебе его нашел. Ты хотел его порвать — порвали. А где ты? Что ты сделал для тех, кого она убила? Сорок человек только твоих. И эти двое, которых ты отдаешь ей же.
Арслан говорил, Зеленин слушал, но слабо понимал, о чем речь — он видел синие глаза, сжимал пистолет и не мог пошевелиться. Со скрипом, сопротивлением приходило решение — он должен убить. Даже если она не снайпер — выхода у него нет.
Она и трое бойцов.
Женщина и трое мужчин.
Одна жизнь против трех, что смогут забрать минимум десять, за тех, кто уже не с ними.
— Какой мне смысл лгать? Я мог ничего тебе не рассказывать, но рассказал, поделился. Потому что ты делился со мной, потому что ты должен был понять, каково мне. Ты сам этого хотел.
В это Зеленин поверил. Поднял руку, прицеливаясь, но не смог спустить курок, замер.
— Она или ты и двое твоих ребят. Час и одного уже не спасти. Их жизнь в твоих руках.
Как в забытье, в тумане, Рус нажал на спусковой крючок. Пуля вошла в лоб девушке.
Она падала, не спуская с него своих синих глаз, а он все стоял, держа пистолет на вытянутой руке.
Арслан забрал его, но и этого Руслан не почувствовал. Он смотрел перед собой, на край обрыва, на котором уже никого не было.
К краю подошел боевик и дал очередь вниз. Поправил лямку автомата и пошел к машине, заверяя в чем-то Дагаева. Тот машинально кивнул и уставился в глаза Руса. Долго смотрели друг на друга.
— Прощай, — сказал Арслан и, кинув к ногам жетон с личным номером Зеленина, потопал к машине.
"Нет, до свидания", — проводил его взглядом Руслан. Его толкнули к другой машине, запихнули в кабину и надели на голову мешок. Куда ехали, сколько — не знал, не помнил. Он ничего не чувствовал, помертвел, потерялся.
Его выпихнули из машины у холмов, следом вытолкали Кобру и вынесли Улана. Развернулись и уехали.
Кобра проводил машину растерянным взглядом и уставился на командира:
— За что ж такая милость? Дружок снизошел?
Рус сел в траву и обхватил колено. Только сейчас он начал понимать, какой страшный выбор сделал, но не мог понять, как сделал. Оправданий было масса, но они не спасали.
— Лейтенант, что случилось-то? — нахмурился Кобра, забеспокоился — вид у Зеленина был, как у смертельно раненного.
— Не лезь ты к нему, — прохрипел Улан. Его голос немного привел Руса в себя — цель появилась — раненный товарищ, которого нужно доставить в госпиталь.
Они выбрались. Часа не прошло — на своих вышли. Ребята радовались, а Руслан не мог ни говорить, ни улыбаться. Он один знал цену их спасения, он один был ответственен и за спасенных и за убитых его группы, и за убийство. Никому о том не говорил — и не мог и боялся.