«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник - Александр Лысёв

Перед перевязочной она стянула с него шинель. Вышел седобородый доктор, ножницами разрезал штанину, внимательно осмотрел рану. Встретился взглядом с Ольгой, обеспокоенно покачал головой. Поручик слабо пытался шутить по поводу испорченных галифе.

— Оленька, ведь и года не проносил, — говорил Земцов. — Как раз в прошлом феврале в Петрограде пошил. На заказ…

— Ничего, будут новые, — улыбалась в ответ жена и по кивку доктора отправилась за инструментами. — Ты полежи пока.

Рана оказалась глубокая, очень нехорошая. Земцову сделали операцию, наложили швы. Его поместили в маленькой комнатке жены. Оказавшийся в лазарете Земцов узнал о падении Пскова утром 25 февраля 1918 года. Остававшиеся персонал и раненые так никуда и не успели эвакуироваться. Немцы привезли к ним множество пострадавших — своих солдат и мирных жителей. Это при отходе красногвардейцы взорвали пироксилиновый завод. Чудовищной силы взрыв был слышен накануне во всех районах города. Через приоткрытую дверь Земцов услышал знакомый голос, очень любезно говоривший с их доктором на прекрасном русском языке с едва уловимым акцентом — это обер-лейтенант Грюндель привез в лазарет своих раненых при взрыве сослуживцев. Понимая, что обязан обер-лейтенанту своей жизнью и жизнью Ольги, Земцов тем не менее не стал его окликать. В тяжелых раздумьях он, стиснув зубы, отвернулся к стене.

А в начале марта пришло известие о заключении мира между Германией и Советской Россией. По условиям соглашения в Брест-Литовске Псков оказался в зоне, занятой германскими войсками.

Пока лежал со своим ранением, Земцов передумал об очень многом, случившемся в России за минувший год. Они часами разговаривали с Ольгой. Она приносила газеты на немецком и русском языках. А еще приезжавшие везли с собой откуда-то вдруг возникшие газеты на эстонском, литовском, латышском, украинском, польском. Какие-то обрывки информации получались от общих знакомых, вольно или невольно оставшихся в городе и захаживавших в лазарет. События продолжали нарастать, как снежный ком. Немецкая оккупация огромных западных и южных территорий бывшей Российской империи, отпадение национальных окраин, какие-то независимые правительства, провозглашенное на северо-западе немцами некое Балтийское герцогство. На Западном фронте — успешное германское наступление. Оно и неудивительно, если учесть, что Россия теперь выведена из войны. От этого калейдоскопа рябило в глазах. Но самое главное — полыхнувшая и все усиливающаяся, подобно неконтролируемому лесному пожару, гражданская война в России. Земцов с жадностью ловил любые обрывки сведений о действиях Добровольческой армии на Дону и Кубани. Опираясь на костыль, в накинутой на плечи шинели, с которой он так и не снял погоны, в апреле месяце Земцов уже вовсю ходил гулять во двор. Его сопровождал пожилой подполковник военно-судебного ведомства, угодивший в лазарет с воспалением легких. Теперь они оба быстро шли на поправку. В своих прогулках Земцов подолгу обсуждал с подполковником происходящие события. Тот участливо выслушал историю противостояния поручика Земцова солдатскому комитету. Сочувственно отнесся к его усилиям до последнего выполнить свой долг на фронте. Но утешил его подполковник весьма неожиданным аргументом:

— Александр Николаевич, я скажу вам как юрист — вы в курсе, что последние три месяца служили у мятежников?

— Что вы имеете в виду? — опешил Земцов. — Я продолжал нести службу в своем полку…

— Знаю-знаю, — успокаивающе поднял руку подполковник. — А имею я в виду статью сто восьмую «Уложения об уголовных преступлениях». Известно ли вам, о чем она?

— Нет, откуда же…

— Это статья «О вооруженном мятеже с целью свержения законной власти». Согласитесь, более чем серьезное преступление.

Некоторое время они молчали. Потом Земцов с горечью вымолвил:

— Да что там статья — вся страна под откос летит…

Подполковник пристально поглядел на Земцова и произнес тихо, но внятно и очень серьезно:

— Те, кто сейчас называют себя властью в России, — преступники.

Земцов собрался что-то ответить, но подполковник жестом остановил его и, весело улыбнувшись, нарочито громко сказал:

— Прекрасная погода сегодня, не правда ли?

— Да, погода чудная, — согласился Земцов, усмехнувшись.

— Буду рад с вами прогуляться завтра. — Подполковник вежливо откланялся и направился в сторону здания, в котором располагался лазарет.

— Надо что-то делать, Оля, — говорил вечером Земцов жене. — Нельзя просто так вот сидеть.

— Для начала надо выздороветь до конца, — мягко отозвалась жена.

— За этим дело не станет, — улыбнулся Земцов. В последние дни состояние его здоровья и вправду значительно улучшилось. И, снова став серьезным, продолжал уже на другую, более прозаичную тему:

— К тому же мне надо тебя кормить. Жалованья мне никто больше не платит.

— Обо мне не беспокойся, — отвечала Ольга. — А ты пока что раненый.

Лазарет, в котором находились и германские раненые, получал медикаменты, продовольствие и дрова от германского командования. Этому в значительной степени посодействовал обер-лейтенант Грюндель. Вообще, Псков и прилегающие к нему районы вошли в зону оккупации 5-й германской резервной дивизии генерала фон Штагена. При немцах был создан Совет управления, который ведал разными сторонами жизни входящих в область уездов. Немцы восстановили многие русские институты власти, в том числе и действовавшие до Временного правительства. Однако верховную власть во всех вопросах оставили, разумеется, за собой. В городе скопилось множество русских офицеров, главным образом из частей, отступивших к Пскову в феврале из-под Риги и Двинска. По отношению к ним германские власти вели себя лояльно. Офицерам было разрешено свободное проживание и ношение русской военной формы. Но относительно благополучно устроиться удалось далеко не всем. Немцы также разрешили открыть в Пскове вербовочное бюро для отправки добровольцев в белые армии юга России. Надо признать, что поток желающих был весьма скромен. Большинство предпочитало оставаться в городе. Выжидали. Чего — внятно ответить не могли. Либо растерянно молчали, либо пускались в пространные разговоры о судьбах отечества и необходимости его спасения. Но стоило лишь задать вопрос, как конкретно, — предметный разговор заканчивался. Земцов успел побывать участником и свидетелем множества таких разговоров, лишь только начал выходить в город. Хоть он и был еще на положении раненого, сейчас он сказал Ольге:

— Негоже мне кормиться с руки вчерашнего врага.

Приезжавший по административно-хозяйственным делам, к ним с Ольгой заходил Грюндель. Земцовы были крайне любезны с ним, однако угощали своим три раза заваренным и высушенным чаем, а сахар, который обер-лейтенант с их позволения после долгих извинений выложил на стол, Ольга, поблагодарив, отнесла раненым. Грюндель выказывал всяческое понимание той ситуации, в которой оказался Земцов. Да и не только он, но и остальные, как он выразился, «государственно мыслящие» русские офицеры. Земцов отвечал, что эти «государственные мысли» можно сформулировать гораздо короче: все они вращались вокруг одного понятия — единой и неделимой России. Грюндель отвечал, что другой России лично он, немец, себе и не представляет.

— Мы воевали, но война закончилась. Мы больше не враги.

— Боюсь, что для нас война только начинается, — с тяжелым раздумьем на лице отозвался Земцов.

Грюндель, пожалуй, искренне высказывал свое сожаление о произошедших в России революционных событиях и разворачивающейся гражданской войне.

— Он хороший, наш рыцарь Грюнвальд, — задумчиво произнесла Ольга, когда обер-лейтенант ушел. — Но кое-что ему не понять никогда…

— Потому что для этого надо быть русским. — Земцов подошел к стоявшей у окна жене и обнял ее.

— Да, — повернулась к нему Ольга, внимательно и очень серьезно устремив на него свои серо-желтые глаза. — И я горжусь, что я русская. Как бы ни было тяжело…

Земцов побывал в вербовочном бюро. Было решено ехать на юг, в Добровольческую армию. Ольга не колебалась ни минуты — заявила, что поедет вместе с ним сестрой милосердия. Вместо праздных сидений по трактирам и ресторанчикам, как делали многие, Земцов, прихрамывая, обходил город в поисках работы. Удача улыбнулась ему — на мельнице в ближайшем пригороде он пристроился таскать мешки с мукой. Платили немецкими марками. За них на городском базаре они с Ольгой рассчитывали купить все необходимое для непростой во всех отношениях поездки на юг. Земцов приходил на мельницу, снимал шинель и китель, одевал простую холщовую рубаху и брался за работу. Однако через неделю у него открылась колотая рана на бедре. Однажды поздним вечером он вернулся в комнатку жены снова белый как полотно. Левую штанину можно было отжимать от крови, в сапоге противно чавкало. Ольга, ничего не сказав, молча усадила его на кровать и сама наложила повязку. Пришлось еще задержаться в лазарете.