Зеркальные тени - Нина Дьяченко

Только общаясь с моими подругами Агояши и Сае я словно оказываюсь в совершенно другом мире. Ведь мы любим друг друга. И что странно, обе девочки совершенно не ревнуют меня друг к дружке. Когда мы играли, Сае совершено серьёзно сказала, что хотела бы стать моей невестой, если Агояши не против. Тензо только улыбнулась и кивнула, поправив свои невероятные волосы: каштановое золото, словно начищенная до блеска бронза, чистый шёлк — и добавила, что согласна и на роль любовницы.

Мне кажется, дедушка единственный, кто любит меня, кто обо мне заботится. Но пока что мы оба бессильны перед отцом… и Харукой, которая управляла им. Дед не мог забрать меня от родителей. Иногда я настолько падал духом, что готов был даже на то, чтобы все деньги и дом были оставлены Йоширо и Харуке, лишь бы мне позволили остаться жить с дедушкой. Но отец не позволил… Я для него лишь собственность, но не любимый сын. Как никому ненужная, презренная, но в то же время навеки порабощённая нелюбимая наложница в гареме, где господствует любимая жена.

Эта ночь запомнилась мне надолго. Тогда я уже долгое время не жил дома, а спокойно существовал в автономном варианте собственной жизни в медицинском университете, в общежитии.

Для этого были многие причины: я уже достаточно вырос, чтобы стать независимым, я ненавидел своего брата, его мать и не хотел видеть своих родителей.

Однажды Харука даже пыталась приставать ко мне, но я её жёстко поставил на место, сказав, что старушки не в моём вкусе. Харука буквально взбесилась и тут же начала придумывать разные бредни, рассказывая моему отцу, будто я к ней приставал. Я тут же холодно сообщил за обеденным столом, что фантазии престарелых баб в климаксе меня не волнуют, и что со своим умом и внешностью я найду себе молодую и красивую любовницу. И напомнил отцу о существовании двух моих подружек, Сае и Аояги — последняя показалась бы красавицей даже недоброжелателям.

Йоширо в тот вечер вновь попытался изнасиловать меня, как когда-то в детстве — этого уже не случалось года три — и я жестоко избил его, доказав, что действительно вырос. И стал сильнее. Его глаза горели безумием, когда он с трудом поднялся с пола и проковылял в свою комнату.

А я лишь холодно смотрел ему вслед и почти ничего не чувствовал. Ничего, кроме боли.

Мой сосед по общежитию умел молчать ещё лучше, чем я. Он вечно витал в облаках и часто проливал чай и просыпал лапшу прямо на свои книги. В общем, я не жаловался, даже когда он проделывал подобное с моими книгами, главное, что мы почти не общались, словно сосуществовали в параллельных мирах, несмотря на то, что были замкнуты, как два узника, в небольшой комнатке.

Сае и Аояги Тензо были рядом со мной, ради меня поступили учиться в медицинский, хотя, как мне кажется, Аояги это не было интересно, а Сае — слабенькая и бледненькая, цветом кожи напоминающая лимон, девочка, которая действительно не выросла, оставшись всё той же тринадцатилетней крошкой на вид — вообще не подходила даже для роли медсестры, так как ей помощь пришлось бы оказывать чаще, чем пациентам.

Впрочем, Сае вскоре забрала документы.

«Ты не можешь резать мертвецов, да, милая?» — спросил я её, когда она плакала и обнимала нас с Аояги, не желая расставаться, но и не в силах продолжать учиться.

«Нет, я через это прошла… я не могу резать живых, понимаешь, Маюри? Я знаю, что им не больно под наркозом, но всё равно не могу в это поверить до последнего. Ты ведь не мог бы резать пациента без наркоза, правда?»

Я только улыбнулся и взял её сумку, чтобы провести до машины, где её ожидала чопорная мать со всегда поджатыми губами. Эта женщина не переносила меня, как полукровку, но обожала Аояги. А так как Тензо никуда без меня не ходила, то ей приходилось терпеть и меня в нагрузку.

… В эту ночь я решил вернуться домой, только чтобы переночевать, так как оказался в Токио почти случайно — пригласила одна очень хорошенькая сокурсница, намекнув, что её родители уехали на неделю, и мы можем очень приятно провести время. Но мы лишь долго целовались по подворотням, во всех тёмных местах, которые могли обнаружить, даже несколько раз заходили в высотные дома, заходили в лифт и останавливали его между этажами. Когда мы, раскрасневшиеся, тяжело дышащие, выходили из дому, консьержки смотрели на нас понимающе-строго, и мы хихикали, и бежали дальше, в поисках очередного укрытия.

А когда мы приехали к ней домой — я истратил на такси последние деньги — то оказалось, что родители неожиданно вернулись.

Я тут же оставил её разбираться с разгневанной семьёй.

«Где ты шлялась до полуночи?!» — услышал я, уходя быстрым шагом.

Пришлось долго идти пешком, пока я где-то часа в три ночи не очутился на пороге своего дома.

Везде горел свет, словно дом пылал в огне.

Я толкнул входную дверь — она оказалась не запертой.

Не успел я пройти несколько шагов, как услышал крик моей матери, а затем и вскрик отца.

Я кинулся в гостиную и увидел, как мать лежит на полу, словно одна из своих кукол. Она уже не улыбалась, хотя обычно улыбалась почти всегда — её волосы были кровавыми, а по лицу, словно слёзы, стекала кровь.

Неподвижно изломанная фигура на деревянном полу. Отец лежал неподалёку, он словно тянулся за ней, как всю жизнь — за прекрасным эльфом, за призраком, за феей, которую ему так и не удалось приручить.

А недалеко от него лежала Харука с широко распахнутыми глазами, в которых читалось неимоверное изумление.

Это было красиво, такая великолепная импрессионистическая композиция в мрачных тонах. И яркий электрический свет совсем её не портил, добавляя необходимые оттенки.

— Хорошо, что ты пришёл, Маюри, — услышал я вкрадчивый голос брата — а затем он воткнул нож мне в бок. — Только тебя не хватало на этой вечеринке, любимый, — на грани потери сознания я ощутил его дыхание на шее и хриплый смешок в ухо. — Наверное, тебя удивляет, почему я убил и свою мать, не так ли, мой драгоценный сводный братик? Эта ничтожная неудачница, — он пнул труп своей матери, продолжая поддерживать меня, — так и не смогла сделать так, чтобы наш с тобой общий папаша переписал завещание на меня. Всё-таки до конца ты оставался наследником, а я — ничтожеством. Хотя Сейгун всегда любил меня больше, чем тебя, деньги он завещал законному сыну. Какая ирония судьбы! А ведь моя мать почти состарилась, и вскоре она бы ему надоела… Да он уже и поговаривал о том, что купит нам какой-то маленький домик подальше отсюда. Ты снова разрушил мою жизнь, хотя я всю жизнь стремился как раз разрушить твою жизнь, сломать тебя. Но ты лишь продолжал выживать.

Ещё один удар ножом — я почти не почувствовал боли, ощутив лишь как нечто чужеродное поселилось в моей плоти, став её неотъемлемой частью. — И я решил поставить точку, прежде чем наш папочка поставил бы на мне крест. И, знаешь, что было бы самым ужасным? Собираясь отселить нас с матерью, папа лишал меня даже редкой возможности видеть твоё прекрасное лицо. Я твой бог смерти, который любит тебя! Я ведь был в тебе, помнишь?