Белая гардения - Белинда Александра

— Как много людей страдает, — пробормотала старуха. — Нет такого человека, который бы не потерял кого-нибудь из близких: родителей, мужа, сестру, брата, детей. Я пытаюсь помочь, но их слишком много.

Когда вода закипела, хозяйка налила ее в надтреснутый заварочный чайник, поставив его и две чашки передо мной.

— Ты принесла что-нибудь от нее? — спросила она, наклоняясь и поглаживая меня по колену.

Достав из кармана платок, я развернула его и выложила содержимое на стол. Старуха впилась глазами в ожерелье. Она подняла украшение и покачала перед собой, не сводя с него завороженного взгляда.

— Нефриты, — задумчиво сказала она.

— Да, и золото.

Она подставила вторую руку и опустила на нее ожерелье, словно пробуя его на вес.

— Оно изумительное, — вымолвила она. — И очень старое. Сейчас таких украшений уже не делают.

— Да, изумительное, — согласилась я и вдруг вспомнила, что отец говорил то же самое. Мне было три года, и мои родители вместе со мной отправились к друзьям в город праздновать Рождество.

— Лина, Аня! Идите скорее сюда! Смотрите, какое красивое дерево! — звал нас отец. Мы с матерью бросились на его крик в комнату и увидели, что он стоит рядом с гигантской елкой, каждая ветка которой была украшена яблоками, орехами и свечками. Мать взяла меня на руки, а я своими маленькими, липкими от имбирного пирога пальчиками потянулась к тому самому ожерелью на ее лебединой шее.

— Смотри, как ей нравится это ожерелье, Лина, — заметил отец. — На тебе оно смотрится изумительно.

Мать — она была в белом кружевном платье и с цветком омелы в волосах — передала меня на руки отцу, чтобы он поднял дочь повыше, где на самой верхушке елки красовалась стеклянная снежная королева.

— Когда она подрастет, я подарю его ей, — сказала мать, — чтобы она никогда не забывала нас.

Я повернулась к старухе.

— Так где она? — спросила я.

Гадалка сжала руку с ожерельем в кулак. Прошло какое-то время, прежде чем она заговорила:

— Война забрала у тебя мать. Но она жива. Она умеет бороться за жизнь.

Плечи и руки у меня судорожно сжались. Я закрыла лицо ладонями. Я чувствовала, я знала, что это правда. Моя мать жива.

Пожилая женщина откинулась на спинку стула, прижимая ожерелье к груди. Ее глаза закатились, а дыхание стало глубже.

— Она ищет тебя в Харбине, но не может найти.

Я чуть не вскочила со стула.

— В Харбине?

Внезапно щеки старухи раздулись, глаза округлились и хрупкое тело содрогнулось от кашля. Она прикрыла рот ладонью, но я увидела, что по ее подбородку стекает кровавая слизь. Я налила в чашку чай и протянула ей, но гадалка отмахнулась.

— Воды! — прохрипела она. — Воды!

Я бросилась к умывальнику и крутанула кран. Хлынула коричневая жижа, брызги полетели на пол и мне на платье. Я чуть прикрутила кран, чтобы вода стекла, и взволнованно посмотрела через плечо на старуху. Она уже лежала на полу, хватаясь за шею и грудь, и сипела.

Набрав с полстакана чистой воды, я кинулась к ней.

— Может, вскипятить? — спросила я, поднося воду к ее дрожащим губам. Лицо у нее было жуткого серого цвета, но после нескольких глотков конвульсии прекратились и кровь снова прилила к щекам.

— Попей чаю, — сказала она, сделав очередной глоток. — Извини меня. Это все из-за пыли. Окна у меня всегда закрыты, но она все равно проникает с улицы.

Дрожащими руками я налила чай в чашку. Он уже остыл и отдавал железом, но я все равно сделала пару глотков, чтобы не обидеть старуху. «Может, у нее туберкулез? — подумала я. — В этом районе им многие болеют». Сергей бы, наверное, пришел в ярость, если бы узнал, куда я пошла. Набрав в рот еще немного отвратительного чаю, я поставила чашку на стол.

— Прошу вас, продолжайте, — обратилась я к старухе. — Пожалуйста, расскажите еще о моей матери.

— На сегодня с меня хватит, — вздохнув, решительно произнесла она. — Мне плохо.

Но старуха уже не казалась больной. Она внимательно смотрела на меня, как будто чего-то ждала.

Я порылась рукой в платье, достала несколько банкнот, которые спрятала в нижней юбке, и положила их на стол.

— Пожалуйста, — взмолилась я.

Она проследила за движением моих рук, и у меня снова задрожали пальцы. Руки налились такой тяжестью, что их уже невозможно было поднять.

— Твоя мать, — сказала старуха, — вернулась в Харбин, чтобы найти тебя. Но все русские, кто жил там, сбежали, и теперь она не знает, где тебя искать.

Я сглотнула. К горлу подступил комок, и стало трудно дышать. Я попыталась подняться, чтобы открыть окно и впустить в комнату свежий воздух, но ноги не слушались меня.

— Но коммунисты… они же убьют ее… — пробормотала я. Руки свело судорогой, а горло сжалось. — Как она смогла выехать из России? Границу охраняют советские солдаты… — Старуха начала расплываться у меня перед глазами. — Это же невозможно…

— Возможно, — ответила старуха, вставая и подходя ко мне. — Твоя мать такая же, как ты. Порывистая и решительная.

Живот скрутило. Лицо полыхало огнем. Я бессильно откинулась на спинку стула, потолок поплыл перед глазами.

— Откуда вы знаете про мою мать? — спросила я.

Старуха рассмеялась. От ее смеха у меня похолодело внутри.

— Я наблюдаю, слушаю разговоры, о чем-то догадываюсь, — объяснила она. — К тому же у всех рыжих очень развита сила воли.

Внезапно я почувствовала острую боль в боку. Посмотрев на чашку, я все поняла.

— Моя мать не рыжая, — из последних сил прошептала я.

Старуха подняла надо мной руку с ожерельем. Я даже не пыталась его выхватить. Я уже смирилась с тем, что оно потеряно. Послышался звук открывающейся двери, раздался чей-то незнакомый голос. Затем — ничего. Темнота.

В сознание меня вернули громкие мужские голоса. Они о чем-то спорили. От их криков звенело в ушах. Яркий солнечный свет резал глаза. В груди болело. Что-то лежало у меня на животе. Я скосила глаза и увидела, что это моя рука. Кожа на ней была исцарапана и покрыта синяками, под изломанными ногтями — грязь. Пальцев я не чувствовала, и, когда попробовала пошевелить ими, ничего не вышло. Нога упиралась во что-то твердое. Я попробовала подняться, но в голове так загудело, что пришлось снова опустить голову.

— Я не знаю, кто она, — говорил один из мужчин с сильным акцентом. — Она зашла в мой трактир уже в таком виде. Я догадывался, что эта девушка из приличной семьи, потому что на ней всегда хорошая одежда.

— Так ты ее и раньше видел? — спросил второй мужчина. Его выговор походил на индийский.

— Она приходила в мой трактир два раза. Имя свое не называла, но всегда расспрашивала о России.

— Она очень красивая. Может, она тебе понравилась?

— Нет!

Со второй попытки мне удалось подняться и опустить ноги на пол. От резкого притока крови к голове меня затошнило. Когда я наконец смогла различать то, что находилось вокруг, мой взгляд сфокусировался на решетке. Господи, неужели я в тюремной камере? Дверь открыта, а я сижу на скамье у стены. В одном углу была раковина для умывания, а под ней ведро. Цементные стены сплошь покрыты рисунками и надписями на всех языках, какие можно себе представить. Я посмотрела на свои босые ноги. Как и руки, они были в грязи и царапинах. По всему телу прошла дрожь. Ощупав себя рукой, я поняла, что была в одной нижней юбке, белья на мне не оказалось. Я вспомнила мужчину, которого видела в коридоре. Отсутствующий взгляд, шрамы на руках. Наверное, он был сообщником старухи. Я расплакалась. Раздвинув колени, я провела; рукой между ног.; Следов травм не было. Потом я вспомнила про ожерелье и разревелась во весь голос.

В камеру вбежал молодой полицейский. У него была гладкая и темная, как мед, кожа. На красивой форме у плеча висели аксельбанты, а волосы были спрятаны под головным убором. Он одернул китель, прежде чем опуститься рядом со мной на колени.

— Есть ли кто-нибудь, кому вы можете позвонить? — спросил он. — Боюсь, вы стали жертвой ограбления.

Очень скоро в полицейский участок приехали Сергей и Дмитрий. Сергей был так бледен, что были видны вены, проступавшие под кожей. Дмитрию приходилось поддерживать его под локоть.

Сергей привез с собой платье и пару туфель.

— Надеюсь, Аня, они подойдут, — взволнованным голосом сказал он. — Мне их Мэй Линь подобрала.

Обнаружив на раковине грубый кусок мыла, я умылась.

— Мамино ожерелье, — повторяла я, задыхаясь от горя. Больше всего мне сейчас хотелось умереть. Забраться в раковину и вместе с водой исчезнуть в черноте труб. Чтобы меня больше никто и никогда не увидел.

Было два часа ночи, когда я снова оказалась у дверей старого многоквартирного дома. На этот раз со мной были полицейский, Дмитрий и Сергей. При свете луны дом казался зловещим. Потрескавшиеся стены терялись в ночной тьме. Рядом с домом ошивались проститутки и продавцы опиума, но, едва заметив полицейского, они разбежались, как тараканы по темным трещинам.