Пять Ночей - Серик Куламбаев

сегодня она сидит на баре, и я смотрю на неё – потухшие, пустые глаза. Такой взгляд ни с чем не перепутаешь. Никакого интереса к жизни. Она приходит только для того, чтобы на дозу заработать. А для кого-то употреблять просто круто, клёво, прикольно: добывать, прятаться, падать от передоза, а потом ржать над собой вместе с другими. Тащатся от своей подростковости. Но, как бы скверно это ни звучало, девушка под кайфом зарабатывает в несколько раз больше.

– И много мужчины оставляют в стриптиз-клубе?

– Практически все свои деньги. Весь семейный бюджет. Он приходит, и все внимание только ему. Красивые девушки с шикарными фигурами улыбаются, вздыхают, поглядывают на него призывно. Перед этими женскими хитростями никому не устоять. И гость постепенно начинает ощущать себя хозяином, плейбоем, спасителем. А для этого нужно всего ничего: угостить девушку спиртным да поделиться деньгами. Ну а если он ещё сомневается, есть более хитрые приёмчики. Случайно задетая рука, растерянные извинения. Ласковый шёпот на ушко, где смысла нет, есть только прикосновения губ. И в знак глубокой близости – ладонь, положенная на грудь сомневающегося. У гостя нет шансов. Он забывает, что все эти искренности имеют цену.

В клубе он становится той личностью, которой не может быть в обычной жизни, и мы помогаем ему в этом. Этого на панели не купишь.

– Таня, а ты не преувеличиваешь?

– Можешь не верить. Со временем он оставит все деньги, залезет в долги, вызовет бухгалтера и опустошит кассу компании. Пусть его сотрудники не получат зарплату, ребёнку не купят велосипед, но он не в силах оторваться. Как в казино, только вместо фишек живые девушки.

Смешно наблюдать, когда гостю распечатывают счёт на трёх листах с суммой, которая не вмещается в его калькулятор. Лицо так перекашивает! Бывает, что возмущению нет предела. Но деться ему некуда. Дальше всё как по нотам. Начинается поддавливание. Подходит администратор, привлекает всеобщее внимание. Другие гости начинают оглядываться и высокомерно улыбаться. Появляется охранник, стеснительно смотрит в пол. Вот и вся его работа, остальное гость придумает сам. Да и куда ему деваться? У него ведь наверняка жена, дети. Ему говорят: хорошо, мы сейчас вызовем полицию, напишем заявление, что вы отказываетесь оплачивать счёт. В суде предоставим видеозапись, где вы выпили на каждый нолик этого счёта. Заказывали всякие непристойности, ходили в приват и так далее, и так далее. Банальный шантаж. И гость платит. А если не хватает – оставляет в залог дорогие часы, машину, документы. Потом обычно выкупает. Даже по частям деньги заносит.

Бывает иногда, гостя заносит – слишком круто берёт. У наших глаз намётанный, и его тормозят: всё, мужик, с тебя хватит, иди домой.

И все возвращаются. Приходят за теми же ощущениями, и всё снова повторяется. И так до тех пор, пока деньги не кончатся. Сначала ему сочувствуют, советуют ещё где-нибудь занять, а потом просто не замечают. Теперь он уже уходит навсегда, как будто его никогда и не было.

– А проституция? Она распространена в подобных заведениях?

– На этот вопрос я, пожалуй, тебе не отвечу. Сходи, и узнаешь сам.

– Тогда последний вопрос. Ты говорила, что из этого бизнеса практически не выбраться. А ты, Таня? Ты как ушла?

– Вышла замуж. За гостя.

– Так, значит, это возможно?

– Ага. Тоже оказался неплохой актёр. К нам пока ходил, прямо олигарх. А женились: квартира у чёрта на куличках, а машина – тазик с гайками. Подумываю развестись да в клуб вернуться. А пока мозг муженьку выношу. Стирает, готовит, пашет на трёх работах. Терпеливым оказался. Может быть, и прощу когда-нибудь.

– Какая-то совсем неприглядная картина. Неужели в стриптизе совсем нет порядочных девушек?

– Администратор как-то сказала: святых в наших «палестинах» отродясь не было, но мужики их постоянно находят.

***

Помню, этот рассказ поверг меня в уныние и вызвал сомнения в его достоверности. Часто люди, рассказывая о своей прошлой работе, не могут преодолеть предвзятость и накопившиеся обиды. Поэтому и картины получается далёкими от реальности. Я не стал публиковать материал и для его проверки на несколько лет погрузился в этот «блистающий мир».

Про интервью я благополучно забыл, и только сегодня, силясь понять истинную суть девушки, за деньги обнажающую своё тело, вытащил этот противоречивый рассказ. Так ни к чему и не пришёл.

Что делать?

Настроение паршивое.

Лэптоп, обнаружив свою бесполезность, погас. Земля отвернулась от солнца, и ночная темнота властно влилась сквозь стёкла окон, наполняя комнату сумрачными очертаниями ещё недавно дружелюбных предметов. Я нащупал пульт телевизора.

Щёлк. Попал в такую же мрачную комнату, напоминающую больше подземелье. Окруженный неоновыми лампадами Соловьёв снова изгоняет дьявола. Пытает заморского историка, заставляя его признаться в ядерной бомбардировке хотя бы Нагасаки. Историк, настолько древний, что наверняка лично знаком и с Оппенгеймером20, и с Альцгеймером21, отнекивается, ссылается на рассказанную историю Соединенных Штатов, на пятую поправку и обвиняет обладателя пурпурного сердца22 в домогательствах. Непотеющий Соловьёв проверяет пульс электронного браслета, закатывает рукава, объявляет рекламную паузу и обещает, что после неё упрямый гость будет более сговорчив.

Реклама затянулась. Вероятно, гость оказался «крепким орешком», и пока мы переживали за бесчисленных героев мыльных роликов, он в очередной раз спасал мир в очередном небоскрёбе. Но появляется Соловьёв, небоскрёб, по-видимому, устоял, и, бросая грустный взгляд на пустое место, начинает.

– Разговаривал с этим. И по-хорошему его просил и… Не знаю, чего он обиделся. Бубнил, бубнил что-то, только и разобрал: а больше я вам ничего не скажу. Сказал и… В общем, не придёт, – ведущий обвёл взглядом присмиревших единомышленников. – Пытался меня печеньками накормить, мерзавец.

Хитро улыбнулся, выковыривая из винир остатки кондитерского изделия.

– Рошен. Липецкий! – усмехнулся либерал.

– Э-э-э, да вы, сударь, русскую кухню, видать, исключительно по иностранным учебникам изучали. У нас ведь либо пряник, либо свинец. И оба тульского производства. Могу угостить. – Соловьёв расплылся в радушной улыбке.

– Вы ещё о русской душе пряника расскажите. Что ж вы их на Запад не экспортируете? Не берут?

– Да деньги мы просто в них не запихиваем, – парировал Соловьев. – Что за страна? Демократов полно, а демократии, говорят, нет. И откуда у нас столько правдоискателей?

– Русский писатель в девятнадцатом веке задал простой вопрос, – Шахназаров качнул головой, – так на него ни один мыслитель ответа пока не нашёл…

Да уж, простой. Задаёшь его себе чаще, чем монах крестится. Ну его. Переключил. «Кулинарные войны». Не сегодня. Да и вообще никогда. Листать дальше не стал,