Кровь за кровь - Василий Сахаров

Щелкали бичи, горланили надсмотрщики, и рабы, повинуясь командам, стали послушно взбираться на лестницы и карабкаться по ним вверх и, прячась за ними, вслед за невольниками полезли степные воины.

— Стреляйте же! — выкрикнул Калин Тварда, обращаясь не только к десяти мальчишкам, сжавшим в своих руках арбалеты, но и к ополченцам, над которыми его поставили командиром. — Отталкивайте лестницы! Лейте смолу!

Бывшие штангордские беспризорники и двое молодых дромов, одновременно, высунулись из-за зубцов, выцелили вражеских воинов и сделали залп. Толкучка под стенами была сильная, каждый из них попал в живую цель, вот только не каждый удачно. Кто-то из них поразил степняка, кто-то смазал, а пара болтов влетело в тела невольников. Укрылись они за стеной вовремя, практически сразу, в те места, где они только что стояли, прилетело по несколько вражеских стрел.

Ополченцы, и старики, и молодежь, взялись за длинные деревянные рогатки и принялись отталкивать вражеские лестницы от стен, а женщины, в большинстве своем крепкие широкобедрые крестьянки с натруженными руками, черпали из медных котлов горячую смолу и выплескивали ее за стену. Снизу тут же понесло запахом горелой человеческой плоти и шерсти, доставалось всем, что рабам, что воинам Муганя, которые не оставались в долгу и навесной стрельбой щедро усыпали защитников города своими стрелами.

Мальчишки перезарядили арбалеты и дали второй залп. В этот раз их появления над стеной уже ждали, и двоих сразу же подстрелили. Взмахнув руками, через стену, в саму гущу наступающих врагов, рухнул Голыш, а следом, держась за стрелу, вонзившуюся в тело, обессилено опустился на холодные камни Ждан из рода Казак.

— Не высовываться! — скомандовал Тварда, — Перезарядите арбалеты и ждите, пока вражеские воины на стену вылезут, — он нагнулся к Квирину и добавил: — ошибся я, парень, мы и первый приступ не сдержим, будь готов к отходу, сколько-то времени продержитесь в домах и узких проходах, а потом к Эрику в подвал. Как понял?

— Все понял, — парень торопился перезарядить свой арбалет и ответил, может быть, еще не до конца осознав слова старого сержанта, а когда поднял на него глаза, то увидел, что тот устремился к лестнице, которую так и не смогли столкнуть ополченцы.

Первым, кто поднялся на стену Норгенгорда, был кряжистый мужик лет сорока с разбитой окровавленной головой.

— Не убивайте, я свой! — мужик обхватил свою голову руками и откатился в сторону.

— А ну, — Тварда поднял с камней копье, которое уронил кто-то из ополченцев и протянул его пленнику, — раз свой, вставай и дерись.

— Я не могу, — захныкал мужик, — мне вера не велит людям зло чинить.

— Ах, ты, тварь! — сержант хотел зарубить гаденыша, который, наверняка, от призыва в глуши прятался, пока не попал в плен к степнякам, но в этот момент над стеной показалась голова степного воина в круглом шлеме с меховой оторочкой. Ветеран тут же забыл про жалкого непротивленца злу и, одним ударом, чисто, как на тренировке, смахнул голову вражьего воина с плеч. За ним, та же участь постигла еще одного, а дальше, Тварду откинули от этой лестницы и он попал в самую настоящую свалку, где трое бойцов из племени чимкентов, умело оборонялись сразу против семи городских защитников. Старый и умелый воин, с яростным криком вклинился между степняков, разбил массой своего тела, закованного в хороший справный доспех, их строй, одного врага свалил сам, а двоих подняли на копья воины.

Сержант попробовал отдышаться, разобраться в обстановке, определиться, что делать дальше, и в этот момент окончательно осознал, что город не удержать. Уже не в одном, а сразу в десятке мест степные воины закрепились на стене, а снаружи к ним подходили все новые и новые подкрепления. Норгенгордские ополченцы, только бестолково наваливались на врага массой и, обливаясь кровью, откатывались назад. Тварда посмотрел на парней Квирина Иглы за своей спиной, их оставалось шестеро, и он, громко, дабы его слышали все, кто еще оставался в живых, скомандовал:

— Отход! Все на баррикады! Там врага встретим.

Ополченцы ломанулись вниз по каменным лестницам, мальчишки дали очередной залп, каждый их болт сразил степняка, они последовали за отступающими горожанами, а Калин Тварда остался на стене в одиночестве. Ему предстояло хоть на какое-то краткое время, сдержать вражьих бойцов и дать ополченцам возможность закрепиться на баррикадах, возведенных в узких каменных улочках города.

Воины хана Муганя, видя, что остаются на стене одни, рванулись за бегущими горожанами, но уперлись в одинокого воина, который плел перед собой смертельные стальные кружева и никак не желал умирать. Упал один степной батыр, второй, третий, и кто-то из сотников степного воинства, приказал расстрелять Тварду из луков. Три лучника выступили вперед, но снизу, из города, прилетело шесть арбалетных болтов, сразившие стрелков, и до сержанта донесся голос Иглы:

— Беги, дядька Калин! Мы тебя прикроем!

«Чем черт не шутит, — подумал ветеран, — может быть, что и поживу еще чуток». Развернувшись, со всей возможной прытью, он понесся по ступеням вниз. Пролет, второй, позади гневные крики степняков, упустивших добычу, а он, бежал так, как и в молодости не бегал. Наконец, Калин Тварда достиг улочки, примыкающей к стенам, взобрался на баррикаду и оказался в относительной безопасности. Мальчишки, прикрывавшие его отход, сидели на чердаке трехэтажного дома, который находился от городских стен метрах в пятнадцати и вели перестрелку с лучниками чимкентов. Отдышавшись, сержант увидел неподалеку двух стражников из своего десятка, как и он, выживших в бою на стенах.

— Карл, — окликнул он одного, — много наших уцелело?

— Мы двое и ты, сержант, остальные все полегли.

— Плохо, — выдохнул ветеран.

— Ага, — откликнулся стражник, и сам обратился к Калину: — Сержант, там возле стены, друг твой, Смирт Умикантэ лежит, тебя звал, попрощаться хотел.

Тварда оторвался от тяжелого дубового комода, положенного в основание баррикады, и направился к стене ближайшего дома, где и обнаружил лежащего на плаще сержанта Умикантэ, старого друга, с которым он не расставался уже тридцать лет. Смирт был мерт, и глаза его, безучастно взирали на небо своего родного города. Калин провел ему ладонью по векам, закрыл их, устало вздохнул и направился назад, к сваленным поперек улицы бревнам, мебели и камням мостовой. Степняки уже накопились на стенах в достаточном количестве, и перешли в наступление на улицы города.

Бой за баррикаду продолжался до самой темноты, но взять ее воины Муганя так и не смогли. Степняки откатились в кварталы, которые уже были ими захвачены, а перед самым рассветом, к сержанту прибыл посыльный из городского замка. От гонца, молодой девушки с перевязанной головой, стало известно, что половина города уже под степняками, и засевшие в замке городские власти, стягивали всех боеспособных воинов туда, так что и ему, предписывалось немедленно двигаться на защиту замка.

Хорош приказ или плох, Тварда никогда над этим не задумывался, но сейчас, он знал одно, если его отряд, все кто уцелел, отступит, то беженцам, которые заперлись в домах, придет конец. В лучшем случае, в кандалах их отправят в степь, а если Мугань не захочет заниматься транспортировкой пленников, то смерть. Калин хотел дать этим людям еще один день жизни, пусть ценой своей жизни, но уберечь их хотя бы на какое-то время от рабской участи или смерти. Впервые в своей жизни, сержант Городской Стражи Норгенгорда Калин Тварда наплевал на устав и остался на городских баррикадах, а его бойцы, ополченцы, мальчишки, и некоторое количество стражников, прибившихся к ним ночью, полностью поддержали его.

Впрочем, отыграть у врагов еще один день, сержант не смог. К полудню пала одна из тыловых баррикад и лихие всадники на низкорослых лошадках, стреляя из луков, рубя саблями, а порой, и просто сдергивая защитников арканами на мостовую, за полчаса подавили сопротивление его отряда. Сержант был одним из последних, кого смогли убить, а вот воспитанников Пламена, троих из десятка, он все же успел отправить в схрон под мастерской Эрика Ханта.

В тайный подвал, построенный и оборудованный Эриком Хантом, который, не взирая на свою хромоту, ушел сражаться на стены и не вернулся домой, вел широкий проход с несколькими ступенями, а попасть в него можно было только через каменное крыльцо. Два парня, дром Арс и штангордец Плюха, притянули на двор мастерской раненного Квирина Иглу, уложили друга и командира на землю и, вдвоем, с трудом, чуть не надорвавшись, отвалили тяжелое крыльцо в сторону. Им открылся спуск и первым делом, Плюха, окликнул того, кто должен был караулить проход:

— Это Плюха, Арс и Квирин, кто на фишке?

— Гергий на страже, — отозвался из подвальной темноты молодой голос.