Вестники Судного дня - Брюс Федоров

Для этого у него были все основания. Скандал с неуловимым русским диверсионным отрядом докатился до самого фельдмаршала фон Бока, который лично позвонил ему по телефону и устроил показательный разнос. Генерал Генрих фон Шонхорн гордился своей родословной и, следовательно, своими предками, и выслушивать хотя и справедливые, но очень обидные слова даже от командующего всей группой армий «Центр» у него не было никакого желания.

Майор Эберхард Гюнше Лернер не произнес ни слова и лишь с презрением смотрел сверху вниз на суетившегося перед ним щуплого генерала.

«Жалкая, ни на что негодная мокрица, отрыжка вырождающейся прусской аристократической касты. Вот из-за таких мы до сих пор буксуем перед Москвой. Попался бы ты мне в какой-нибудь глухой русской деревне, я моментально бы выбил дух из тебя одним пальцем. Как смеет он говорить такие слова мне, офицеру Абвера, майору Лернеру, старому члену партии, обладателю двух железных крестов за воинскую доблесть? Тварь, истинная тварь, дворянский выродок, не знающий, что такое настоящая война. Тыловая крыса. Чем он может гордиться? Прогулкой по Парижу в 1940-м году? Дело лишь только в том, что он родственник уважаемого в армии генерала – полковника Ганса фон Секта, на которого не похож ни умом, ни доблестью. Тогда как за мной высадка на Крите, захват бельгийской крепости, операции на Балканах и, наконец, успешные акции саботажа в глубоком тылу Красной Армии за месяц до нашего вторжения. Краснобай в красных лампасах».

А вслух майор Эберхард Лернер произнес:

– Позволю себе заметить, господин генерал, но в обязанности моего батальона не входит задача выслеживать каждого русского диверсанта. До сих пор мы успешно проводили операции за линией фронта, уничтожая штабы, подразделения и технику противника. Нами ликвидировано пять русских генералов и не менее трех батальонов их войск. Здесь, в зоне Вашей ответственности мы вскрываем спящие ячейки вражеской агентуры и ликвидируем коммунистов, евреев и комиссаров. И позволю себе также напомнить Вам, что мой батальон имеет двойное подчинение. Прежде всего он подчиняется руководству нашей военной разведки и – временно – Вам.

– Вы мне ещё смеете что-то указывать! – срываясь с визга на хрип, генерал подскочил под самый подбородок высокого майора. Он не любил верзил, тем более таких наглых и самоуверенных, не говоря уже о том, что командир диверсантов был выше на целую голову и потому мог смотреть на него, командующего дивизией, сверху вниз. Для генерала Генриха фон Шонхорна такое физическое несоответствие было непереносимо. – Отправляйтесь к своим людям, Лернер, и чтобы эти русские диверсанты были выловлены. Сколько из них Вы повесите или расстреляете меня не интересует. Вам ясно? Срок Вам неделя, а потом пеняйте на себя.

– Мои егеря, – начал было оправдываться майор, но был сразу же прерван очередным криком генерала.

– Ваши егеря – это не егеря, а бандитский сброд, который Вы набрали в Польше, Белоруссии и Украине! Недаром их у нас называют «дикие убийцы из Восточной Европы», и не смейте их сравнивать с доблестными частями вермахта. Идите и выполняйте мой приказ, иначе военного трибунала Вам не миновать. Это я Вам гарантирую. Хайль Гитлер, – генерал Генрих фон Шонхорн вяло и с неохотой вскинул вверх полусогнутую руку.

Майор Лернер, которому надоело стоять навытяжку и слушать брызжущего слюной генерала, высоко перед собой выбросил правую руку – Хайль Гитлер, – повернулся и, щёлкнув каблуками, вышел из кабинета начальства, слегка наклонив голову, чтобы не стукнуться головой о притолоку проёма двери.

Спустившись к своему автомобилю, Лернер засунул свое длинное тело на переднее сиденье и молча сидел минуту-другую. Затем снял бесполезную в мороз фуражку с наушниками и бросил на заднее сиденье. Достал меховую русскую шапку-ушанку и надвинул её на самые глаза. Потом поднял отложной бобровый воротник дорогой офицерской шинели и полностью закрыл им своё лицо.

– Ганс, – сказал он своему водителю, – дай мне бутылку шнапса и двигай на нашу базу.

Тяжелый Horch 108 взревел стосильным мотором и тронулся вперёд. Следом за ним, вздымая гусеницами снежную пыль, рванулся бронетранспортер с охраной и пулемётом.

Все два часа пути Лернер хранил молчание и лишь иногда из-под ушанки слышалось какое-то невнятное бормотание и бульканье шнапса. Оживился он лишь тогда, когда маленький кортеж въехал на деревенскую околицу и стал заруливать к просторному дому бывшего сельсовета, где майор устроил себе подобие своеобразной резиденции, в которой, вопреки всем полевым уставам, было больше личного комфорта, чем признаков штаба батальона регулярной армии. Вылез из машины, сразу принялся энергично разминать затекшие ноги и хлопать руками по бедрам. Автомобильная печка работала плохо и мало помогала в холодную пору.

Подошедшие к нему с приветствиями люди были одеты очень своеобразно: кто-то в обычную форму полевой жандармерии, кто-то в камуфляж парашютистов воздушно-десантных войск. Некоторых, судя по их виду, вообще нельзя было причислить ни к германской армии, ни к полиции, так как в их одеянии преобладали светло-желтые полушубки офицеров Красной Армии и командирские барашковые шапки.

Раздались голоса приветствия на немецком и русском языках.

– Нет, нет, нет, господа, – откликнулся повеселевший майор, кривя в улыбке своё изуродованное лицо. – Здесь, у себя дома мы обойдемся без излишних формальностей и будем говорить на русском, языке наших врагов и достойных противников, которые не дают нам забыть, что мы рыцари и мужчины. Хватит с меня этих поездок к бездарному начальству, которое больше бредит, чем говорит толковые вещи. Чистоплюи, лицемерные моралисты. Сегодня все отдыхаем.

– Ганс, – не поворачивая головы повысил голос Лернер, обращаясь к своему водителю-адъютанту, – распорядись, чтобы хорошо протопили русскую баньку и чтобы на столе было много французского коньяка и жареного мяса. Господа, – майор вновь обратился к своим подчиненным, которые составляли офицерский костяк его подразделения, – здесь я для всех Николай Николаевич. Прошу вас быть моими гостями.

Прежде чем зайти в дом, он вновь остановился и отдал ещё один приказ:

– Ганс, и вот что. Подбери нам из крестьянок трех-четырех молодых девок. Посимпатичней, да чтобы были почище и рожи вымытые. Доставишь их часа через два. Исполняй.

Шумно переговариваясь и, должно быть, рассказывая что-то смешное друг другу, офицеры потянулись вслед за своим командиром, который уже скрылся в проеме входной двери дома.

Майор Эберхард Лернер имел свое представление об офицерской чести и профессиональном долге. Воспитанный на традициях элиты вооруженных сил Германии, в среде военной разведки Абвера, он был лишен каких-либо сантиментов и воспринимал жалость и снисходительность как декадентскую слабость и моральную распущенность. Любые поступки и действия сотрудника разведки, считал он, должны определяться исключительно целесообразностью и требованиями конкретной ситуации.

Своих подчиненных из немцев и славян он ценил, считая, что ему удалось объединить хороших волевых исполнителей, воспринимающих его распоряжения с полуслова. Такие качества дорогого стоят, поэтому он относился к поступкам подчинённых, выходящим за пределы всех регламентов и наставлений о поведении германского военнослужащего, не как к нарушению дисциплины, а как к допустимой в боевых условиях демонстрации силы характера.

Исходя из этого, он сам, его офицеры и рядовые солдаты, оставляя за собой сожжённые деревни, считали, что таким образом они ликвидируют потенциальные базы снабжения партизанских отрядов. Показательные казни местных жителей воспринимались как назидательные действия за сочувствие и помощь Красной Армии. Изощренные пытки советских командиров – как способ добиться признания и получить от них нужную информацию. Расстрел детей-инвалидов в Береговом – как целесообразный акт по ликвидации увечных, недееспособных, а потому бесполезных существ. Ни к этому ли призывала передовая немецкая наука и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, озабоченные созданием здоровой арийской нации сверхлюдей? А как же иначе, если любимый вождь Адольф Гитлер сказал: «Все ваши грехи я беру на себя». Так что всё на своих местах и соответствует установленному порядку вещей. Лаконичный и несложный кодекс поведения для завоевателей мира. Перевёрнутое сознание, укрепленное примитивными идеологическими догмами, рождало упрощенное восприятие мира: убей всех, если надо, или сам будешь убит.

За свои эффективные и неожиданные действия, вносившие страх и панику в стан противника, батальон Лернера получил в среде коллег по разведывательной и диверсионной работе негласное прозвище “Gespenster”, что означает «Призраки». Майор снисходительно принял это название. Учителя и наставники из разведывательного учебного центра «Абверштелле Роланд» и полка «Бранденбург 800» могли «по достоинству» гордиться своими воспитанниками.