Взаимосвязи отечественной и зарубежной литератур в школьном курсе - Надежда Лекомцева

Учитывая особенности восприятия учащимися иностранной литературы, преподаватель делает первый, но при удаче решающий шаг к тому, чтобы литературное произведение инонациональной классики стало по-настоящему личным достоянием школьника.

Итак, восприятие произведений иностранной литературы имеет свои значимые особенности, но в целом подчинено общим закономерностям художественного восприятия. Отсюда и решение проблемы взаимосвязи отечественной и зарубежной литератур в учебно-воспитательном процессе базируется на принципиальной общности их восприятия, но должно учитывать и особенности национальной культуры, отразившейся в самой природе художественного произведения.

Постижение закономерностей мирового общелитературного развития на примерах связей и соответствий явлений зарубежной и отечественной литератур значительно углубляет литературное образование школьников и существенно расширяет возможности формирования их мировоззрения, а также идейно-нравственное и эстетическое воспитание. Комплексное восприятие единства мирового литературного процесса осуществимо только на основе достаточно адекватного восприятия явлений отечественной и зарубежной литератур. Отсюда выявление непосредственного впечатления от прочитанного произведения зарубежного писателя и последующее углубление восприятия его в процессе изучения – важнейшая задача словесника. Закономерности и особенности восприятия учащимися литературных произведений, о которых речь шла выше, проявляясь в разных конкретных условиях, не могут не учитываться словесником при организации систематической работы с учащимися в рамках урока, факультативных и кружковых занятий, в процессе руководства их самостоятельным чтением.

3

Неподготовленное сопоставление произведений отечественной и зарубежной литератур

В процессе чтения произведений зарубежной литературы учащиеся отмечают самостоятельно близость характеров, сходство героев русской литературы и иностранной классики и определяют эти общие совпадения в большинстве случаев верно.

Так, например, учащиеся X классов школ № 146 и 600 Москвы сумели провести параллели Гобсек – Плюшкин, Чайльд-Гарольд – Онегин, Гамлет – Чацкий, при этом 66 % школьников сочли сравнение возможным и попытались осуществить его. Они предложили ряд героев иностранной литературы и чем-то родственных им образов из произведений отечественных писателей. Большинство сравнений естественны и обычны: Гобсек – Скупой рыцарь, Плюшкин, Коробочка; Чайльд-Гарольд – Онегин, Чацкий, Печорин; Гамлет – Чацкий, Печорин, Арбенин. Встречаются сопоставления оригинальные, свидетельствующие о подспудном стремлении уловить «связь времен» в масштабном плане («Сильвио из повести Пушкина «Выстрел» немного похож на Чайльд-Гарольда». Очевидно, на мысль о сходстве навели романтические черты героев, метод их изображения, но не собственно характеры и судьбы).

Но возникают у юных читателей и ассоциации, трудно объяснимые: так, Гобсек сопоставляется с Базаровым. По мнению учащихся, их «сближает» презрение к обществу и его законам. Легко видеть опасность такого рода произвольных сравнений. Этот маленький пример показывает, как тонко и осмотрительно следует использовать в анализе сопоставление отечественной и зарубежной классики. Однако если само по себе сопоставление ведущих персонажей эпохальных литературных произведений не представляет для большинства учащихся особого труда, то определение черт сходства и отличия оказывается гораздо более сложной задачей: 85 % не сумели этого сделать, а остальные 15 % школьников ограничились в сопоставлении указанием на близкие черты (это проще), да и о них говорили довольно примитивно и неярко.

И все же в целом складывается впечатление, что те учащиеся, которые знакомились в школе с произведениями западной классики, готовы к усвоению основных элементов процесса взаимодействия литератур и способны с его помощью лучше понять закономерности развития отечественной литературы и ее мировое значение. Так, например, единство мирового литературного процесса на основе выявления типологических соответствий в различных национальных литературах хорошо осознается восьмиклассниками при сопоставлении творчества Дж. Г. Байрона с творчеством Пушкина и Лермонтова.

Однако, прежде чем обратиться к работам учащихся, коротко остановимся на параллели Лермонтов – Байрон, чтобы затем проанализировать стихийно зафиксированное сходство их поэзии.

Прежде всего следует сказать, что сами потребности русской литературы 30-х годов XIX столетия вовсе не требовали создания русифицированного «байронизма», повторения идейных и стилевых мотивов Байрона в русском варианте. Но время властно искало вулканической страстности в выражении стремлений, волновавших передовое русское общество, требовало создания характеров необъятной силы чувств, грандиозной эмоциональности.

Настроения передовой части русского общества были созвучны выражению в образах байроновской мощи. Это ощущает и пытается выразить шестнадцатилетний Лермонтов. Уже в стихотворении 1830 г. «К ***» мы находим многозначительные строки:

…но кипят на сердце звуки,И Байрона достигнуть я б хотел;У нас одна душа, одни и те же муки, —О, если б одинаков был удел!.Как он, ищу забвенья и свободы,Как он, в ребячестве пылал уж я душой.Любил закат в горах, пенящиеся водыИ бурь земных и бурь небесных вой.Как он, ищу спокойствия напрасно…

Однако уже через два года стремление повторить судьбу английского поэта у Лермонтова сменяется мыслью о национальной принадлежности своего таланта, о поэтическом «байронизме» русского склада как желанном и сущем уделе автора:

Нет, я не Байрон, я другой,Еще неведомый избранник,Как он, гонимый миром странник,Но только с русскою душой.

Связь творчества Лермонтова с поэзией Байрона очевидна, и дело здесь не в поэтическом выражении некоторых общих мыслей, не в сходстве отдельных образов и не в близости строк и строф. Гораздо важнее общее отношение Лермонтова к байроновской философии бытия и его художественной системе. Интерес к ним не оставлял Лермонтова на протяжении всей его жизни. «Симпатии его к Байрону были глубже, чем у Пушкина»[60].

К началу 30-х годов XIX века байроновская традиция в европейской литературе претерпевает существенные качественные изменения. Основным был, пожалуй, отказ от изображения героя века как героя страдающего, меланхолически отрешенного от действительности, одинокого и разочарованного. Главным становится создание характеров, активно протестующих против разных форм социальной несправедливости (в произведениях Гюго, Альфреда де Виньи, Мицкевича и др.). Трансформация «байронизма», характерная для русской романтической поэзии 20-х годов, становится уже историей. Интерес Лермонтова к творчеству Байрона в начале 30-х годов, когда он прочитал Байрона в оригинале, это именно интерес к богоборческим и тираноборческим мотивам его поэзии, к социально действенному пафосу его произведений. (Хотя, конечно, и скорбь от ощущения несовершенства бытия – всепроникающая мысль в творчестве обоих поэтов.)

Многие эпизоды, коллизии, ситуативные детали в поэзии Лермонтова легко сопоставимы с мотивами байроновских произведений («Каллы» – «Гяур», «Хаджи Абрек»; «Абидосская невеста» – «Боярин Орша»; «Каин» – «Люди и страсти» и др.). Но дело, конечно, не в этом. Лермонтов не подражал и не заимствовал в прямом смысле слова, но использовал некоторые всеобщие поэтические элементы, сюжетные линии и эпизоды, которые до известной степени (и, разумеется, не без влияния Байрона) стали своеобразным общим местом.

Важна принципиальная общность идей и настроений, роднящая Байрона и Лермонтова, в первую очередь общность тематическая. Так, характерной в этом смысле оказывается тема вольнолюбия, борьбы за свободу в сочетании с тягостным сознанием одиночества в этой борьбе. Здесь специфически лермонтовская разработка темы безусловно родственна по духу мировоззренческим и стилевым аспектам «Лары», «Корсара», «Гяура», «Каина».

Важная тема многих лермонтовских произведений – сопоставление добра и зла (как в житейском, так и в философском плане), попытка определить смысл их противоборства и сосуществования. Естественно предположить, что своеобразным исходным началом для самой постановки проблемы (если иметь в виду характер поэтического оформления идеи, подсказанной действительностью) могли быть поэмы и философские трагедии Байрона, хотя вряд ли имеют смысл в этом плане поиски текстовых совпадений этих произведений и «Вадима», «Демона», «Боярина Орши» Лермонтова.

Речь идет и не о заимствовании идейных концепций, а о высоко поэтическом примере, который направляет творческие поиски Лермонтова как самостоятельного творца на создание оригинальных произведений родственного типа. «…Связь Лермонтова с творчеством Байрона выходит далеко за пределы формальных – жанровых, стилистических и композиционных – принципов, как бы существенны ни были последние. Лермонтову ценно и важно содержание всего наследия английского поэта. И если связь с Байроном ограничивается для Пушкина в основном жанровыми рамками поэмы, если принципы восточных поэм Байрона находят отражение в южных поэмах Пушкина, то для Лермонтова не меньшую (если не большую) роль играет и трагедия и лирика Байрона. При этом идейно-философские и даже фабульно-тематические элементы трагедий Байрона (как, например, их грандиозные космогонические пейзажи) получают развитие у Лермонтова не в формально соответствующем им драматическом жанре, а в лирическом стихотворении и особенно поэме»[61].